Где стол был яств, там гроб стоит
Александр Минин помнит тот день — 1 ноября 2016 года — в деталях. Именно он организовывал полет, который должен был стать кульминацией праздника — двадцать пятого дня рождения его дочери Анастасии. Никто не мог себе представить, в какой чудовищный кошмар превратится эта умопомрачительная идея.
— Хотелось, чтобы этот день запомнился. Мы разработали программу с разными квестами. Когда прилетели в Сочи, нас встречал минивэн с табличкой «Миссия по спасению человечества», — Александру нелегко говорить. — Насте вручили пакет, заклеенный красным сургучом. Там было послание, что в районе Красной Поляны высадился инопланетный десант, который угрожает Земле, и комитет по спасению человечества избрал Настю возглавить миссию — собрать лучших друзей и одержать победу над инопланетянами. Мы с супругой тоже должны были лететь, но совершенно неожиданно, без предупреждения, приехал одноклассник нашей дочки — Саша Храпун. У них еще детская любовь была с Настей. Он учился в Англии, затем уехал работать в Гонконг. В вертолете пять мест, а пассажиров оказалось семь. Поэтому мы решили остаться. На мое место сел Саша…
…В назначенный день полет отменили из-за плохой погоды. Как будто там, наверху, дали знак, пытаясь отвести беду. Вечером 1 ноября они все должны были улететь в Москву вечерним рейсом. Но с утра погода вдруг наладилась — тучи разошлись, выглянуло солнце, день обещал быть хорошим. Александру Минину позвонили организаторы и сказали, что с пикником уже ничего не получится, но можно сделать финальный облет над горами. До самолета в Москву оставалось время, и он согласился, хотя особого настроя уже не было.
— Мы приехали на вертолетную площадку, где уже ждал новый французский вертолет Eurokopter AS-350, — говорит Александр. — Посадили ребят, я сам пристегнул Настю на переднем сиденье и специально попросил пилота не лихачить. Через 40 минут они должны были вернуться. Мы спокойно сидели в лучах солнца, ничто не предвещало беды. С нами была девушка-сопровождающая, потом ей позвонили — и она исчезла. Прошел час, мы не понимали, что происходит. Запаниковали, начали набирать номер этой девушки, Жени. Она не отвечала.
Они еще надеялись, что изменилась программа. А изменилась вся жизнь.
Вертолет, совершая резкий разворот над береговой линией, потерял управление и, разрывая линию электропередачи и задевая макушки деревьев, рухнул во двор жилого дома. Удивительно, что заправленная топливом до краев машина не загорелась. В этом случае не выжил бы никто.
Когда ожидание сделалось невыносимым, к родителям Насти подошел мужчина в галстуке и спросил, здесь ли стартовал вертолет? А затем сообщил, что произошло крушение. «Есть ли жертвы?» — задал вопрос отец Насти. — «Погибла девушка на переднем сиденье. Больше никакой информации нет».
На переднем сиденье была Настя, отец сам пристегивал ее ремень безопасности. Не знаю, как у него не остановилось сердце. Разум отказывался воспринимать черную весть. Не дай бог кому-то пережить такие страшные минуты.
— Мы сели в автобус и рванули в полицию. Там нас пытались успокоить. Ждали возвращения следователя, который уже выехал на место происшествия. Надо было ехать в морг на опознание. Мы сели в минивэн. Только тронулись — бежит девушка-следователь и кричит: «Стойте! Какая у Насти была татуировка?» — «У нее нет татуировок». — «Тогда это не Настя, а Маша. Ваша Настя в больнице».
На бешеной скорости они рванули из Адлера в Сочи, в городскую больницу №4. Настю как раз везли на носилках. Вид у нее был ужасный: заплывший глаз, лицо в крови, но она находилась в сознании и даже сказала: «Не переживайте, всё хорошо!»
Немыслимое проявление мужества. Тело девушки плавилось от чудовищной боли: у Насти были сломаны восемь ребер, разорвано левое легкое, разбит 2-й поясничный позвонок. Она могла остаться инвалидом. Всю ночь шла операция. Титановыми трубками соединили позвоночник, вкрутили винты. На восстановление ушел год.
«Мы летели навстречу смерти»
Для Анастасии Энгельгардт тот день начинался в предвкушении праздника. Они с друзьями утром пошли на море. Смеялись, делали фотографии.
— У меня не было никаких плохих предчувствий, — говорит мне Настя. — Я уже летала однажды на вертолете, но Аня, Ваня и Саша не очень любили такой экстрим и немного опасались. Мы сели в вертолет, мой папа проверил, как все пристегнулись. Помню, он просил пилота, чтобы полет прошел аккуратно, без опасных виражей. Мы поднялись в воздух, и пилот сказал, что слева Абхазия. Когда подлетели к морю, произошел резкий разворот. Я хорошо помню момент падения: видела, как мы летим прямо на розово-красную крышу дома. Никто не кричал, все замерли. В такой момент ты внутренне собираешься и летишь навстречу своей смерти. Это длилось секунды. Мы даже не успели испугаться. Самое страшное, что происходило потом.
Настя очнулась в кустах. Кто-то из очевидцев катастрофы оттащил ее от места крушения. Люди поливали водой обломки вертолета. Вокруг было разлито топливо, мог произойти взрыв.
— Первым делом ощупала свое лицо, ноги, чтобы понять, все ли на месте, — вспоминает Настя. — Когда я поняла, что могу пошевелить руками и ногами, почувствовала сильнейшую боль в спине в районе лопатки, любое движение давалось тяжело. Потом я узнала, что с одной стороны у меня были переломаны все ребра.
Она спросила незнакомого молодого человека, который ей помогал, кто погиб? Он ответил, что девочка. Почему-то Настя подумала, что это ее подруга Анна Штеклейн: «Маленькая, черненькая?» — «Нет». Аня выжила, ее выхаживали в больнице. А Маша погибла на месте. Множественные переломы и повреждения внутренних органов не оставили ей ни одного шанса.
Начался страшный отсчет. Потом Настя узнает, что потеряла еще своего драгоценного друга — Сашу Храпуна. Врачи всю ночь будут пытаться его спасти. Он умрет от тяжелых травм и обширной кровопотери.
— С Сашей мы дружили с 6 лет, с первого класса, — Насте и сейчас, четыре года спустя, трудно говорить о нем в прошедшем времени. — Это была именно та редкая дружба между мужчиной и женщиной. Даже после школы наше общение не прерывалось. Саша учился в Лондоне, но когда приезжал в Москву, мы всегда встречались вдвоем. Только после его смерти я узнала, что у него был большой круг друзей. Года за два до аварии мы сидели с Сашей в кафе, и он поделился, что не видит перед собой цели. Я предложила попробовать пробежать марафон. Саша вздохнул: «Насть, какой марафон? Я умру через 2 километра!» А через пару дней звонит: «Я на дорожке, бегу!» Каждый день ставил перед собой новые задачи. Меньше чем через год пробежал 42 километра! Перед аварией готовился к триатлону, но не успел.
С Машей Настя познакомилась еще на подготовительных курсах в вуз. Они дружили, а на четвертом курсе Маша вдруг пропала, и никто не знал, где она.
— Маша была уникальным и очень сильным человеком, — рассказывает Настя. — Только потом я узнала, что у нее тогда обнаружилось опухолевое заболевание лимфатической системы. Маша не хотела никому говорить. Она прошла тяжелое лечение, восстановилась и работала в американской компании в Сент-Луисе. Любила спорт, активный образ жизни. Я почему-то не познакомила ее с Сашей, а ведь каждый из них искал родственную душу. Они встретились за день до гибели и сразу понравились друг другу. Гуляли всю ночь перед полетом. Они могли быть прекрасной парой…
Боли в сломанном позвоночнике мучают Настю до сих пор. А тогда они были невыносимыми. Но психологический груз оказался еще тяжелее.
Настя невероятно благодарна сочинцам, которые оказались на месте аварии, поддерживали в самый тяжелый период, и видит в этом волшебность, потому что незнакомые люди остались неравнодушными и пропускали ее беду через сердце.
В Москве все было иначе, из серии «да, а что?» Настя отказалась от инвалидности, потому что боялась, что ее уволят. И все равно осталась без работы, так как не могла справляться с должностными обязанностями после тяжелой травмы. В коммерческой компании, где она тогда работала, ждать, пока она восстановится, не захотели.
— Для меня вся эта вертолетная история стала поворотной в жизни, — размышляет Анастасия. — В определенный момент начинаешь понимать, насколько погряз в суете, в рутине, в мелочах, а ведь есть много людей, которые сталкиваются с реальными проблемами. Моя прежняя деятельность ни обществу, ни людям не смогла ничего дать. А ведь важно оставить что-то после себя, принести кому-то пользу, поддержать людей, которым понадобилась помощь.
Задолго до пандемии, в которую мы все осознали, что ниточка нашей жизни находится в руках медиков, Анастасия запустила социальный проект «Доступ», чтобы помогать молодым врачам, начинающим свой путь, получать образование в ординатуре.
— Если бы я не попала к тем медикам в Сочи, я осталась бы инвалидом, который лежит на растяжке. Они отказывались от денег, просто честно делали свою работу. Спали рядом, чтобы не пропустить кризисную ситуацию.
В разгар первой волны пандемии она придумала акцию #боремсявместе, чтобы обеспечить врачей, которые круглосуточно работали в эпицентре инфекции, горячей едой и напитками, средствами гигиены и индивидуальной защиты.
Поразительно, но врачи, спасавшие Настю и Ивана, их знали. Она работала в компании, занимавшейся оснащением клиник, в частности отделений реанимации, в том числе и в сочинской больнице №4. Иван отвечал за поставку оборудования для диализа.
Кто мог подумать, что на этом высокотехнологичном оборудовании будут спасать их самих?
Надо просто жить дальше
Иван Вишняков после катастрофы вынужден передвигаться на инвалидной коляске.
За жизнь Ивана врачи боролись десять дней. Описание его многочисленных травм ужасает. На его теле не осталось живого места: переломы, вывихи, ожоги. Но самым тяжелым повреждением был перелом позвоночника с разрывом спинного мозга.
— Ваня получил тяжелейшие повреждения, — говорит Александр Минин. — В таком состоянии человека даже тронуть опасно — любое неосторожное движение могло привести к смерти. Вся спина была обожжена, потому что он лежал в луже топлива, потом кожа сходила. Привезли в Сочи врачей — военных нейрохирургов из Краснодара, потому что Ваня туда бы не долетел. Он находился в критическом состоянии. С собой у медиков было полторы тонны необходимого оборудования. В больнице развернули госпиталь. То, что Иван выжил, можно назвать чудом. Он перенес три клинические смерти, две недели находился в коме. Шансов было мало.
Сегодня Ивану 36. Я, честно говоря, не сразу решилась ему позвонить. Думала, пал духом, не захочет ворошить старое, откажется говорить.
— Я помню тот день в мельчайших подробностях, до момента, пока не потерял сознание, — бодрый голос в трубке. — Была хорошая, солнечная погода, ни ветра, ни туч. Мы летели над материком, потом начали разворачиваться над береговой линией, и никто не понял, что мы падаем. Даже никто не кричал. Видимо, разворот был слишком резким, и это привело к крушению воздушного судна. Я впервые летел на вертолете и не знал, как это должно быть в штатном режиме. Жизнь не проносилась перед глазами. После падения я какое-то время находился в сознании. Настю окликнул, маме позвонил: «Мы упали на вертолете в Сочи. Я жив!» Боли не чувствовал. Успел еще крикнуть: «Настя, я люблю тебя!» Не знал, кто выжил и выживу ли я. Дальше — темнота.
У них были планы создать семью и никогда не расставаться. И беда, в которую они попали, мало что изменила в отношениях этих двоих. Они по-прежнему очень близкие люди. И так будет всегда.
…В больнице Иван несколько раз приходил в себя, еще не осознавая всех чудовищных последствий катастрофы. Когда его вывели из комы, он не чувствовал ног. Красивый, спортивный парень с блестящими перспективами стал инвалидом. Другой бы сломался, но только не Иван.
— Если сложилась такая ситуация, ее надо принимать, и все! И жить дальше! — просто говорит он.
Через полгода Иван сел за руль автомобиля с ручным управлением. Живет один в квартире, которую для него купил Настин отец, Александр Минин. Иван обходится без посторонней помощи. Работает в той же компании, что и до катастрофы. Мотается по командировкам, и даже коляска не стала помехой. Коллеги его поддержали.
Когда я говорю Ивану, что восхищаюсь им, что он — героический человек, он отмахивается: «Никого не спас, чемпионат мира по футболу тоже не выиграл! Какой же я герой?»
Недавно он сдал еще один экзамен на прочность. Ковид.
«Ваня тяжело болел, лежал в квартире один, скрывал от всех нас, чтобы не расстраивать. Но справился», — рассказал мне папа Насти.
«Просто ручка встала колом. И всё»
За долгие четыре года, пока шло следствие, Александр Минин изучил все возможные версии катастрофы. Их было немало, вплоть до экзотической, что вертолет был сбит, когда пролетал над Абхазией. Поразительное совпадение — авария произошла практически в том же месте, где разбился самолет, в котором летел военный оркестр и доктор Лиза…
— Пилот утверждает, что был неисправен вертолет. Экспертиза проходила во Франции и здесь. Вывод: виноват пилот, — жестко говорит Александр. — Он ввел машину в критический режим — начал разворачиваться у моря и сделал крен больше 70 градусов, как установило следствие. В новейшей технике предусмотрена «защита от дурака», то есть когда вертолет входит в критический режим, чтобы не дать разрушиться машине, автоматика отключает управление на 4 секунды. Такой алгоритм. Они летели так низко, что вошли в землю на третьей секунде. Если бы полет проходил на 100 метров выше, они бы вырулили и спаслись. Пилот говорит, что не знал про этот режим. Поговаривают, что это не первая авария, что он любил делать селфи из кабины. Думаю, заложил вираж, чтобы попугать молодежь, а закончилось трагедией. Он пришел в суд на своих ногах, протянул руку Ивану: «Я — пилот!» Даже извинений от него мы не услышали.
Из обвинительного заключения по обвинению Рябыкина Геннадия Николаевича в совершении преступления, предусмотренного частью 3 статьи 262 УК РФ: «В 13.57, приближаясь к береговой акватории Черного моря, осознавая, что он управляет источником повышенной опасности, привел ВС в предельный режим работы и совершил энергичный маневр при правом развороте над береговой линией со значительными значениями угла крена и вертикальной перегрузки на скоростях, близких к предельно допустимым, тем самым ввел ВС в явление сервопрозрачности (проницаемости) продолжительностью около 4 секунд, во время которого ВС находилось в неуправляемом состоянии, что привело к снижению вертикальной скорости и высоты ВС и столкновению с землей. То есть Рябыкин Г.Н., игнорируя особенности управления вертолетом на предельных режимах, нарушил правила безопасности движения и эксплуатации воздушного транспорта».
И далее: «Являясь командиром воздушного судна (КВС), в соответствии с приказом директора ЗАО «Авиапредприятие «Ельцовка», был обязан в силу выполняемой работы и занимаемой должности соблюдать правила безопасности движения и эксплуатации воздушного судна, нарушение которых повлекло по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью человека и смерть двух лиц, а также причинение крупного ущерба».
В окончательном отчете 14/2019 Комиссии по расследованию авиационных происшествий (МАК) указано, что наиболее вероятной причиной катастрофы явился маневр вертолета со снижением, выполненный пилотом при правом развороте над береговой линией с углами крена до 60 градусов скорости полета около 150 узлов с вертикальной перегрузкой до 2,1 g, что привело к явлению «сервопрозрачности» и затруднило КВС, не обладающему достаточными знаниями и навыками о данном явлении, вывести вертолет из крена и падения.
У пилота Рябыкина 33 года полетного стажа и 18 тысяч часов налета. Он опытный линейный пилот, командир воздушного судна, который должен знать вертолет как свои пять пальцев. Почему же он не слышал о таком явлении, как «сервопрозрачность»?
— Этот режим теоретически нам не разъясняли, — объясняет мне Геннадий Рябыкин, который помнит злополучный полет посекундно. — Есть русский язык, а есть перевод с английского. Термин «сервопрозрачность» мне ни о чем не говорит. Кому ни позвоню, с кем вместе учился, тоже никто не понимает. Если бы было сказано, что это явление приводит к стопорению управления вертолетом, был бы другой подход. Режим предполагает двухсекундный отказ, а потом возобновление работы, но у меня этого не произошло и за 4 секунды. Это не первый случай с таким вертолетом. В Норвегии точно так же произошло крушение в горах. Все погибли — сгорели, не с кого было спросить. В Южной Америке то же самое. И у нас в России было несколько похожих катастроф, но так как никто не выживал, отвечать было некому. Моя проблема в том, что я выжил.
— Неужели вы, опытный пилот, не понимали, что случилось?
— В расследовании МАК сказано, что вертолет попал в этот режим неожиданно. Не было ничего, что это предсказывало. Просто ручка управления встала колом, и всё. Я как бы догадался, что происходит. В условиях сервопрозрачности нельзя бороться с управлением. Когда ты перетягиваешь ручку, всё усугубляешь. Я ждал, когда вертолет выйдет из этого режима, но не дождался. Нас тренировали в условиях отказа гидросистемы, и тогда вертолет оставался управляемым. А здесь ты становишься заложником ситуации: выйдет он из этого режима или нет? Это теперь, после «случая Рябыкина», пилотов начали тренировать…
— Но вертолет может попасть в этот режим только при полете на предельных нагрузках, в частности из-за резкого виража, что, видимо, и привело к катастрофе. Значит, вы нарушили правила безопасности…
— Я на этом вертолете летал три года, были и резче повороты. Если ты не знаешь, когда этот режим наступит, нельзя ничего предположить. Вертолет не был перегружен, запас скорости тоже имелся, высота позволяла — я ни одного пункта не нарушил и работал по правилам.Когда ручка застопорилась, вертолет начал резко заворачивать, он стал неуправляемый. В чем моя вина?
— Люди погибли…
— Когда мы упали, я был без сознания от болевого шока. Только пришел в себя, сразу спросил, есть ли пострадавшие? Мне сказали, что девушка погибла. Я не хотел выживать.
А теперь ему с этим жить.
