Ильназ Галявиев – в черном спортивном костюме. Невысокий. Худой. Похож на подростка, только с усами и бородой. Походка безжизненная и немного болезненная (потом пожалуется на боли в спине).
Как заметил мой напарник профессор Александр Сафошин, взгляд у Ильназа безучастный, он почти не проявляет интереса к происходящему вокруг него. В Казани его поставили на учет как склонного к суициду после инцидента с падением (бросился вниз головой). В психиатрической больнице «Бутырки» он ведет себя более чем спокойно, и это не благодаря лекарствам. Вообще в больнице его не лечат. Он здесь транзитом – следует в Центр имени Сербского, где предстоит полноценная судебно-медицинская психиатрическая экспертиза. По традиции все заключенные перед экспертизой должны побывать в «Кошкином доме» (так называют больницу «Бутырки») и туда же потом вернутся. Связано это с логистикой: сам Центр им. Сербского не принимает этапы и не отправляет.
Начинаем мы беседу с Галявиевым с вопроса:
– А что у вас за шрам на лице?
– Этот? – показывает пальцем на область под глазом. – Это в детстве еще получил. Меня стригли опасной бритвой (так удобнее было с моим лицом), а я резко повернулся и порезался. Так что это старое.
У меня есть травма свежая на руке. Во время задержания я пытался перекусить, когда осознал все... Рана не заживает.
– А почему?
– Когда резко руки скручивают за спиной представители следствия. Еще спина у меня болит. Я забрался на клетку, прыгнул вниз головой, чтобы разбить ее. А в итоге ударился поясницей.
– Как вас этапировали в Москву? Были проблемы по дороге?
– Везли поездом, в вагоне для заключенных. Там внутри вместо купе – камеры. Я в камере был один. С собой дали сухпаек. Кипяток наливали. Все нормально было, в общем.
В Москву я прибыл 12 июня. Поместили меня в палату с мужчиной. Ему лет 50. Он все время разговаривает и разговаривает, мне с ним трудно. Я люблю тишину. Можно меня перевести на одиночное содержание?
– Вы ведь сейчас в любом случае поедете в Центр Сербского.
– А там я буду в палате один? – волнуется Галявиев.
– Возможно, но это решают только врачи.
– Хочу быть один, – повторяет Галявиев. – А из клиники меня потом обратно в Казань? Я хочу в родной город. Боюсь остаться в Москве.
– Почему? С вами здесь что-то не так?
– Нет, все в порядке здесь. Все по справедливости тут. Просто хочу домой. В казанском СИЗО вкуснее кормят, чем в «Бутырке». Там по утрам каша на молоке, в обед борщ обычно бывает, а вечером – макароны с рыбными консервами. В Казани у меня на счету изолятора деньги были (родные положили). Я мог заказать в тюремном ларьке шоколад и конфеты. Выдавали их к обеду.
Передачки Галявиеву в Москве никто не передавал, и денег на счету нет.
– В чем нуждаетесь? Вам выдали гигиенический набор?
– Выдали зубную пасту, щетку. Но бритву не дают. Я зарос. Вообще я бреюсь раз-два в неделю. Дадут?
– Дадут, но только безопасную. А что с письмами? Доходят до вас?
– За все время, что я за решеткой, мне пришло в казанское СИЗО два письма от незнакомых людей. Я написал письмо родителям – наверное, пришел уже ответ, ждет меня в Казани... Они волнуются, думаю. Отец особенно переживает. Он передал мне одежду в СИЗО. А так я их ни разу не слышал и не видел, звонки и свидания запрещены пока.
– Вы хотите продолжить учебу за решеткой? Знаете, что это возможно?
– По той специальности, что я учился (на программиста. – Прим. авт.), не хочу. За решеткой нет компьютеров.
– Ну это вы зря так думаете. В учреждениях есть компьютерные обучающие классы, так что заключенные (но уже после приговора, в колонии) могут осваивать компьютер.
– Нет, не хочу. Я инвестором мечтал бы стать. Вкладывать деньги в акции. Но думать про учебу и будущее сейчас не хочу. Хочу только читать. В камере «Бутырки» есть притчи про воина света и есть книга по психологии. Но мне бы Стивена Кинга... Атмосферно пишет. Можно передать как-то?
– В библиотеке «Бутырки» Кинг есть, но вы сейчас уедете, а их с собой пациентам не дают. Так что нужно, чтобы в сам центр Сербского передали вам. Что именно хотите?
– «Сияние».
– Не очень позитивный роман про внутренние страхи. Вы уверены?
– «Сияние» и что-то на ваш выбор. Вообще я хотел сказать, что я сам по себе не агрессивный, я спокойный. Джека Лондона еще бы почитал...
«Казанский стрелок» не раз повторял, что хочет только чтения и уединения. В его любимом романе «Сияние» говорится, что одиночество само по себе может оказаться губительным. К этому склоняются и сотрудники ФСИН.
По внутренней инструкции склонных к суициду никогда не сажают в камеру без соседей. Считается, что такие всегда должны быть под присмотром сокамерников и «видеоглазка».
На безумца Галявиев не похож, агрессию в общении не проявлял.
В центре им. Сербского «стрелок» проведет 30 дней, пройдет серьезное обследование. Весь месяц за ним будет организовано круглосуточное наблюдение. Специалисты оценят все: как ведет себя, спит, как ест, как идет на контакт, как выражает свои мысли. Ежедневные беседы так или иначе будут касаться того, что он совершил. Экспертам важно понять, был ли он вменяем в тот момент, осознавал ли себя «во времени и пространстве», кем себя чувствовал и что испытывал. Еще будут тесты и многое другое, чтобы выяснить, что вообще творится в голове.
Ну а после – привычный маршрут: «Бутырка» и СИЗО города Казани.
Читайте материал «Школьников расстрелянной казанской гимназии массово вычеркнули из потерпевших»
