Избе, в которой живут Бубновы, без малого сто лет. Поставил ее еще дед Анатолия, лесник по профессии, для одного из троих своих сыновей. Соответственно, в деревне три похожих дома-близнеца, сколоченных из крепких бревен, добросовестно проложенных мхом. Строил на века.
Все они чудесным образом уцелели, когда пятнадцать лет назад случился пожар, за пару часов поглотивший 12 домов. Анатолий с Еленой отчаянно бились с огнем, пока ехали пожарные. «Ветер нам помог — дул в другую сторону, иначе бы не спасли, — говорят они. — Дачникам есть куда уехать, а для нас это единственное жилье!»
На их дворе деревенская пастораль. Дружно гуляют белые козы, задумчиво бродят куры, бодро кукарекает петух. Поленница ломится от березовых дров. Крыша хозяйственной пристройки, которая еще зимой грозила завалиться, отремонтирована. Внутри топится новая печурка. Все это — благодаря помощи наших читателей.
Первой откликнулась москвичка Елена, которая написала в редакцию письмо: «Вот ведь русские люди, действительно надеются только на себя. Очень пронзительная история. Обязательно с ними свяжусь и помогу!»
— Елена прислала нам две посылки. В первой сладости, консервы. Во второй — одежда, в основном вся на меня. Мужу достались носки, брюки, бейсболка. А мне платье, кофты, пальто демисезонное. Она и с размерами угадала — я померила, и мне все подошло! — чуть не плача от волнения, рассказывает Елена Бубнова. — Для меня подарки от незнакомых людей были шоком до слез. Я ведь не рассчитывала на это. Мы с мужем ни о чем не просили, просто рассказали, как живем, а точнее, выживаем.
Она достает письма: «Здравствуйте, уважаемые Елена и Анатолий! Прочитала о вас в газете «Московский комсомолец». Сама я родом из села, знаю, как там живут, а в нынешние времена еще и без денег. Может быть, получится вам помочь. Дело в том, что от нас съехали сыновья, оставили много своих вещей. Вещи чистые, добротные, рука не поднимается выбросить. Там все — от курток до нижнего белья. Размер одежды 48–50, обуви 42–43. Конверт прилагаю. Наталья Борисовна».
«Дорогие Елена и Анатолий. Примите, пожалуйста, мой небольшой подарок, вернее, гостинец. Прочитала о вас в газете, и мне очень понравилась ваша семья, дружные, работящие, неунывающие. Настоящие русские люди. О себе: я пенсионерка, 81 год, уроженка Тверской области, город Ржев. Сейчас — москвичка. Нина Борисовна».
— С Ниной Борисовной у нас завязалась переписка. Она рассказала, что и у нее в свое время был очень тяжелый период, и ей помогли люди. И теперь она тоже хочет помочь. Прислала печенье, конфеты — мы себе очень редко можем это позволить. Все упаковки протерты спиртом! А потом прибыл еще один сюрприз от Нины Борисовны — огромный пакет с вещами. Все чистое, поглаженное, раз-два надетое или совсем новое. У меня нет слов, чтобы выразить благодарность, — голос Елены наполняется близкими слезами.
Звонок из Санкт-Петербурга застал Бубновых врасплох. Они ведь привыкли к тихому размеренному существованию, когда распорядок дня не меняется годами, а тут словно вихрь ворвался. Юлия Вадимовна, энергичная деловая женщина, не стала ходить вокруг да около. Она твердо решила поставить жизнь деревенских жителей на новые рельсы, хотя они сопротивлялись изо всех сил. И стыдно было, и неловко — не привыкли они к такому.
— Однажды звонит: машину для нас подобрала — «семерку». Так и сказала: приезжайте в Питер за машиной. Мы оторопели. Машину надо немного подремонтировать и перегнать, — вспоминает Анатолий. — Спросила, есть ли у меня водительские права. Права-то у меня есть, но они давно просрочены. Экзаменационная карточка тоже где-то потерялась. Я в свое время не поменял: думал, зачем мне права, раз транспорта своего нет и не предвидится. Да и как нам поехать за тридевять земель, когда мы намертво привязаны к дому? Хозяйство не на кого оставить.
Юлия Вадимовна и мотоцикл им предлагала, и велосипед. Но Бубновы отказались. Они люди скромные, только смущались. Но благодетельница не отступала. Дотошно расспрашивала о самых насущных нуждах: сколько надо кормов для животных на два года, какой запас дров необходим? После каждого звонка из Питера Елена рыдала от потрясения.
— Я так и собиралась сказать, что нам ничего не надо. Но Юлия Вадимовна и слышать об этом не хотела, — вспоминает она. — И тогда мы честно признались, что нам не до техники, потому что сейчас главное — отремонтировать хозяйственную пристройку к дому. Мы ее называем избушкой. Сами там моемся, и животные в ней стоят. Она не сегодня-завтра обвалится, и печка в негодность пришла. Для нас важнее этого ничего не было. Юлия Вадимовна поинтересовалась, в какую сумму обойдется ремонт, и спросила номер карточки.
Банковских карточек у супругов никогда не было. В деревне они и не нужны. Здесь за все платят наличными, по старинке, а ко всяким новшествам относятся недоверчиво.
«Зачем нам карточка? — недоумевает Анатолий. — Смотреть только на нее и протирать от пыли?»
Юлия Вадимовна не отступала. Регулярно звонила и просила сообщить номер карточки. Пришлось Елене ехать в райцентр, в банк. Вскоре поступили деньги.
Весной Бубновы закупили стройматериалы, и оказалось, что вовремя. Теперь все подорожало в полтора раза. Договорились с местной строительной бригадой. За несколько дней все преобразилось: под «избушку» подвели фундамент, сложили новую печку, поменяли пол. Красота! Хоть самим сюда перебирайся, шутят супруги.
Дров привезли три машины. Четвертая на подходе.
— Надолго хватит? — интересуюсь у Анатолия.
— Смотря какая зима будет. Может, на два года хватить, а может, на полтора. Мы сейчас экономим: топим щепками, обрезками. А зимой без березовых дров насмерть замерзнешь.
Хозяйство у них по прежним меркам, когда в каждом доме корову держали, скромное — три дойные козы и козел. Плюс двенадцать кур. Зимой было шестнадцать.
— Одна курица пропала, другая от старости умерла, третью лиса унесла, — рассказывает Елена. — Мы ни одну свою курицу не съели: все доживают сколько им отпущено и умирают своей смертью. Петуха молодого можно зарубить, а старая курица жесткая. Пусть живет.
Куры сейчас несутся наперегонки. Штук 30 яиц приносят в неделю. Летом, когда приезжают погостить дочка с внучкой из Ярославля, все яйца расходятся. Но двоим съесть такое количество невозможно. Поэтому излишки варят и подкармливают своих же кур.
— Нам бы и пяти кур хватило, но она не удержалась, — Анатолий бросает взгляд на жену. Мол, они такие красивые были, как голубки! — Чем больше кур, тем убытки страшнее. Мешок куриного корма уже 600 рублей, зерно — почти 500 за 25 килограммов. Козы тоже кушать просят. Это пока у них и травка, и яблоки, и огурцы, а зимой и комбикорма больше нужно, и пшеницы. Невыгодно сегодня держать хозяйство.
Самой старой козе лет 15, если не больше. Но она моложавая и рожает еще. От трех коз надаивают сейчас всего полтора литра молока. Они беременные, а скоро, ближе к родам, еще убавят. Восьмимесячный козлик исправно выполняет свою функцию, но наступающая осень будет для него последней.
— Его выкармливаешь как производителя, и все, — поясняет Елена. — Оставлять на зиму нельзя: кормить целый год и озорство его терпеть. Козлы ведь дуреют от воздержания, начинают все крушить. Скоро козлята родятся — они нам в октябре ни к чему, отдали бы их с радостью, но никому не нужно.
Они ничего не продают дачникам, хотя люди спрашивают и про яйца, и про молоко. Елена не умеет торговать, но, главное, нарушится покой, которым они очень дорожат. Придет человек, засядет на два часа с разговорами. «Какие-то мы не такие, наверное», — грустно улыбается она.
В крестьянской жизни, основанной на натуральном хозяйстве, многое зависит от погоды. Засуха — беда, как, впрочем, и продолжительные дожди. То сохнет все на корню, то гниет. Этим летом можно было бы накосить травы вдоволь и насушить сена, чтобы до весны хватило. Но не получилось.
— Если зерном кормить, то сена много и не надо, — рассуждает Анатолий. — Но дорого слишком выходит. Сена в этот раз маловато получилось — кишков не хватило. Вылезли кишки. Грыжу вот нажил, и не одну. На горбу надо таскать это сено. На тачке много ли навозишь?
Грыжи у него давно, но внимания не обращал, а тут прихватило. Заболеть, если живешь в медвежьем углу, — не дай бог. До города добраться — целый квест, когда своего транспорта нет. Автобус до райцентра всего раз в неделю ходит.
Если нанимать машину, то две тысячи туда и обратно. А уж в город ехать — чуть ли не всю пенсию отдай. У них с супругой на двоих даже 20 тысяч не набегает. Елена стала получать пенсию совсем недавно, раньше вообще еле-еле концы сводили.
— Если бы цены были как раньше, — вздыхает Анатолий. — Еще год назад баллон газа 800 рублей стоил, а сейчас 1200. А электричество как подорожало! Мы-то на себе экономим, в полумраке сидим. Электрический чайник давно на полку поставили — кипятим воду на газу. А курам и козам зимой обогреватель ставим. Когда мы овец держали, такой проблемы не было: они в тулупе, им тепло. А козы ж хилые, застудятся — и кирдык. Свет горит у них день и ночь. Да пусть бы пенсия пять тысяч была, но здоровье не подкачало.
Про грыжу он жене не говорил, расстраивать не хотел. Она бы расплакалась, раскричалась.
— Молчит он, переживает — все в себе. Такой уж человек, — вздыхает Елена. — Пошел однажды на заработки — крышу крыть рубероидом. Лестница поехала, а он полетел спиной с четырехметровой высоты. Хорошо, что рукой зацепился. Палец, правда, сломал. А то бы рухнул в палисадник на колышки. Пришел, помню, домой — ни слова не говорит. А я вижу: что-то произошло. И током его било. И от коз получал, от курицы тоже. Она была почти ручная, на плече сидела и прямо в глаз его клюнула.
Анатолий боялся больницы как огня. Терпел до последнего. Все говорил, что там и помрет от наркоза или вирус подхватит. Но все-таки пришлось сдаться, когда хирург предупредил: грыжа — штука коварная: не знаешь, когда рванет: через двадцать лет или завтра. Тогда беда. Пока «скорая» доедет, пока до больницы довезут — быстрее завещание написать.
В общем, убрали его бомбу с часовым механизмом в животе. Месяц решил поберечься, а потом хочешь не хочешь, а надо впрягаться. И картошку скоро копать, и навоз тяжелый таскать. Крестьянская жизнь — она для сильных и здоровых.
— Он уже давно из больницы вернулся, а до сих пор в коме, — шутит Елена. — В первые дни только повторял: какая у нас тишина!
— Нет, я бы в городе не смог, — соглашается он. — Не привык к машинам, к народу, удивляюсь, как там люди живут. И воздух там отравленный, как на атомной станции. Ни укропчика с огорода, ни щавеля — не на рынок же идти. Здесь только за дверь — и ты на улице, никого нет, тишина. В городе я бы взбесился, наверное. Есть, конечно, свои преимущества: отопление, горячая вода из крана, теплый туалет, на улице светло даже ночью, а у нас ни одного фонаря в деревне. Как стемнеет, с фонариком ходим.
Они понимают, что однажды настанет время, когда жить в деревне станет не по силам: ни дров поднести, ни печку истопить. Тогда придется в город перебираться, к дочери.
— Если кто-то один останется. Оба-то не можем одновременно умереть, разве что угорим. Но пока вдвоем, остаемся здесь жить, в своей деревне, — говорит Елена. — А сейчас грех жаловаться, надо тянуть, пока силы есть. Нужно нам это хозяйство или нет? Иногда крикнешь в сердцах: «Как надоели эти козы! Ну их!» А сами держим и держим. Но теперь тем более нельзя сдаваться. Люди в нас поверили. Как бросить? Заходим в избушку, а там все новенькое. Душа радуется. И корм есть, и дрова. Мы ведь думали, что никому до нас дела нет. А оказалось, — ошибались. Незнакомые люди откликнулись, руку протянули. Значит, не пропадем.
