«Родом из 90-х»
- После рейда силовиков по подмосковным рехабам – кадры оттуда ничего, кроме ужаса, не вызывают, - на журналистов стали выходить бывшие постояльцы этих заведений. Люди рассказывали страшное: кого-то муж закрыл там на месяц, чтобы развестись и забрать детей, другого поместили в такое заведение конкуренты, чтобы «отжать» бизнес. С чем мы имеем дело: с системой частных тюрем, или просто владельцам рехабов все равно, кого принимать на постой – лишь бы платили?
К.К.: Мы всё-таки говорим об оказании медицинских услуг, реабилитации, лечения. Это сфера деятельности, которая должна контролироваться государством. Но у нас есть категория людей, которые не хотят вставать на учёт. По многим причинам, в частности, потому что это имеет последствия в виде определённых ограничений. И люди пользуются услугами частных рехабов. История корнями уходит в конец 90-х — начало 2000-х. Тогда у нас стали появляться такие заведения, где практиковалась жесткая ломка наркозависимых и алкоголиков. Такая форма лечения полубандитская, когда приковывали наручниками и прочее, прочее. Где-то кому-то это помогало. Но, как показывает практика, эффект от таких заведений был минимальный. Появление таких рехабов — это результат того, что, во-первых, они востребованы, а во-вторых, работают без контроля со стороны государства. Когда мы говорим, что туда могут кого угодно привести, закрыть, договориться, - речь идет о коммерческой истории про деньги. Естественно, они говорят: «Мы вам поможем сделать всё что угодно, - хотите в багажнике его привезём». Такое тоже бывает.
- Сайты частных рехабов и наркологических клиник пестрят обещаниями излечить от зависимости. Этой рекламе в принципе-то можно доверять?
Р.И.: Давайте здесь уточним терминологию. В избавлении от зависимости существует этапность. Существует первый этап — это медикаментозная помощь или лечение, которые происходят в учреждениях здравоохранения. Это лицензируемый вид деятельности. Он давно отстроен, изучен, безопасен. К сожалению, с точки зрения достижения цели, а именно устойчивой долгой ремиссии, он малоэффективен. Это данные огромного количества научных исследований. Если человек заканчивает свой путь на первом этапе, долгосрочную трезвость даже 10% не получают, - это порядка нескольких процентов, может быть, максимум 5%. Это то, что говорит наука, статистика. Следующим этапом идёт реабилитация. Она может быть медико-социальной, но чаще всего социальной. Это самостоятельный вид услуг. Она не лицензируется по закону и находится вне ведения Минздрава. Зачастую у пациента есть выбор — пройти реабилитацию в государственном учреждении или в частном учреждении. Но этот выбор как бы есть, а по факту его нет.
«Рынок на полмиллиона»
- Как это?
Р.И.: Дело в том, что потребность в таких учреждениях огромная, в данный момент в России в год она исчисляется сотнями тысяч нуждающихся. Последние данные, которые я смотрел, колеблются в районе 500–600 тысяч, есть разные исследования, кто-то больше даёт, кто-то меньше, но в среднем мы имеем такую цифру. Это огромный-огромный рынок. Есть огромное, востребованное предложение данной услуги. При этом у нас около сотни государственных учреждений на всю страну. Чаще всего это одно учреждение в рамках областного диспансера в одном регионе. Если брать Москву, Питер, - там побольше. Вместимость в таких стационарах — десятки коек, то есть максимум государственной системой покрывается порядка 5% реальной потребности. Таково реальное положение вещей. Поэтому и существует огромный рынок, который исчисляется от тысячи до трех тысяч таких учреждений - очень разных на самом деле. Мы редко говорим, как хорошо мы съездили отдохнуть, например. Чаще всего мы начинаем говорить, когда случается какое-то ЧП. Мы начинаем звонить, трубить. Вот сейчас мы говорим о каких-то единичных прецедентах. А у нас эта система развивалась последние 20–25 лет. Есть огромное количество замечательных центров, в которых замечательные результаты, длительная ремиссия, люди выходят оттуда, получают работу, создают семьи.
- Позитивных примеров много?
Р.И.: У нас, например, в Независимой наркологической гильдии, многие выпускники успешные с ремиссией больше, чем на год, потом добровольно отправились на СВО. Реабитилация сохранила жизни молодым мужчинам. Ведь зависимость – это болезнь, но она отличается от многих других болезней. Это фактор огромной преждевременной смертности молодых мужчин, что является огромным демографическим, социально-экономическим фактором. И вот эта система частных центров, из которых значительное количество работают честно, вносит свою большую лепту в эти показатели, но просто об этом никто не говорит. Государство не хочет или делает вид, что ему это неинтересно. Не проводится работа, исследования, мониторинг со стороны государственных органов. Если мы говорим об этапности, то третий этап тоже очень важен - часто забывают про ресоциализацию. Когда человек получил устойчивую трезвость, дальше он должен адаптироваться в обществе как полноценный его член. Чаще всего это связано именно с трудовой деятельностью и семейной жизнью. То есть это полное восстановление — то, как положено, это некий стандарт, вот как это выглядит всё долгосрочно.
- Самый первый этап, медикаментозный, сколько он длится? Я задаю этот вопрос, потому что многие родственники людей с зависимостью очень переживают: забрали в клинику и всё – на месяц ни ответа, ни привета.
Р.И.: Огромное количество вариантов существует. Если вы спрашиваете конкретно про алкогольный делирий, то, согласно нормативам Минздрава, это две недели, 15 дней, но в негосударственных учреждениях это гораздо быстрее проходит. Дело в том, что острая фаза длится несколько дней, а потом требуется ещё несколько дней на восстановление, поскольку организм сильно истощён, нужна витаминотерапия и так далее. Но если мы в целом говорим про рынок нуждающихся, надо чётко представлять, что из них порядка 75–80% — это наркозависимость или смешанное состояние, наркозависимость плюс зависимость от алкоголя. То есть в данном случае здесь именно с точки зрения клиники алкогольной зависимости она в меньшей степени имеет значение. Давайте скажем просто: большинство родственников предпочитает закодировать. Хорошо это или плохо, мы сейчас не будем касаться, но это некий статистический факт. Соответственно, ситуация осложняется, когда это наркотическая тяжёлая зависимость. И если она утяжеляется ещё каким-то сопутствующим психическим диагнозом, то есть так называемые случаи двойного диагноза — это отдельная категория самых тяжёлых зависимых. Условно говоря, наркоман-шизофреник. Да, очень тяжело. Тогда медикаментозная стадия может длиться и до месяцев.
- Но в любом случае, сначала нужна именно больница, с лицензией?
Р.И.: У нас есть случаи, когда мы вообще можем обойтись без первого этапа. Яркий пример типичный: парень-подросток попробовал несколько раз марихуану. Родители вовремя спохватились, и у него ещё зависимости нет как таковой, не сформировано. Но надо что-то делать. Самостоятельно уговорами и какими-то дискуссиями они не могут решить эту проблему, плюс ещё есть нарушения поведения, случаи воровства и так далее. В данном случае клинически обоснованным и уместным будет начать процесс этот со второго этапа сразу — социальной реабилитации, минуя первый этап.
«Зависимый остается один»
- Раньше, в советское время, - мы все знаем это прекрасно из кинофильмов, - если гражданин в сильном алкогольном опьянении на улице, подъезжает наряд милиции, увозит его в вытрезвитель. Сейчас у нас с вытрезвителями большая проблема. Куда в таком случае сотрудники полиции имеют право человека отвезти?
К.К.: Во-первых, я хочу поддержать Руслана. Профессионально государство должно заниматься вопросами реабилитации, контроля реабилитации и поддержки реабилитации. Как только государство уходит, появляется повод для злоупотреблений. Вот эти страшные случаи, о которых мы говорили, — это как результат бесконтрольности. А по поводу вытрезвителей – этот вопрос поднимался. Давайте посмотрим, кто будет реализовывать эту задачу. Желающих нет. В советское время была целая система, в том числе морального воздействия. Была семья, были профкомы, парткомы. Сейчас ничего этого нет. И поэтому человек зависимый остаётся один и будет жить с семьёй или пойдёт к профессиональному врачу. Мы говорили на эту тему с коллегами в рамках СПЧ. Я считаю, что это должны сделать врачи. Правильно мы говорим, что есть районные центры, где чуть больше 10 коек. Понятно, что эта система не справляется по количеству даже пьющих людей. И никаких иных возможностей нет. Да, есть реабилитационные центры при монастырях, при православных храмах, они нормально работают, дают хотя бы возможность человеку выйти в ремиссию. Но я ещё раз повторяю, что это всё равно должно взаимодействовать с государством. Как бы мы к этому ни относились: лучше пусть будут бюрократические проволочки, чем мы будем терять людей. Пускай лицензирование не решает полностью проблему, но всё равно это снижает определённые риски.
Р.И.: Мы в Независимой наркологической гильдии занимались этим вопросом на протяжении многих лет - собственно, с того момента, когда МВД сняло с себя ответственность за них, и это легло огромным бременем на плечи скорой помощи, которая подбирала этих людей и не знала, что с этим делать. Их возили в больницы общегородские, там они нарушали, мешали выздоравливать обычным гражданам. На данный момент у нас есть какие-то единичные практики субъектов, которые создают отделения в рамках областных диспансеров и делают из них вытрезвитель. На это нужна политическая воля губернатора или министра здравоохранения. Но дело в том, что услуга вытрезвителя - это не то, что было в советское время, а совершенно другая услуга, отвечающая современным требованиям. Это не рехаб. Рехаб — это многомесячное пребывание с целью достижения избавления от зависимости. А вытрезвитель — это оказание краткосрочной услуги, которая может исчисляться несколькими днями или даже часами. Это больше социальная помощь человеку: не дать замёрзнуть, дать какие-то продукты, поспать в тепле и так далее. Интересно, что в этой помощи зачастую нуждаются не только зависимые люди, но и те, кто попал в какое-то чрезвычайное положение, в передрягу, или те, кто по ошибке употребил некачественный алкоголь. Такие тоже есть — это люди без зависимости, конечно, но такие ситуации тоже встречаются. Это совершенно другая ситуация и совершенно другой спектр услуг. Мы много раз давали предложения свои на уровне Госдумы и Совета Федерации, я дал десятки интервью различным СМИ за эти годы. Мы предлагали проекты именно государственно-частного партнёрства в этой сфере. Почему? С целью обеспечения преемственности. У нас есть огромная проблема: человек приехал, его подобрали с улицы, он выспался, и дальше надо решить, оценить: надо ли просто найти ему документы, отправить домой, или у него действительно есть зависимость, и его нужно лечить, реабилитировать, то есть обеспечить определённую маршрутизацию.
- Нынешние государственные учреждения не могут этим заниматься?
Р.И.: Государственные учреждения — диспансеры — не позволяют это делать, потому что у них зачастую только медицинская лицензия, то есть оказание социальной помощи, реабилитации — это для них нецелевое использование средств. То есть государство ограничено в обеспечении этой преемственности.
«Умирает под забором»
- Как люди попадают в рехаб? Сами приходят или родственники привозят?
Р.И.: Зависимость – это болезнь. И у нее есть одно яркое отличие, которое отличает эти болезни от всех других — это сниженная критика к своему состоянию или иногда её полное отсутствие. То есть не сам пациент обычно обращается за помощью. Как правило, когда человеку нужна помощь, он болеет, идёт лечиться. Но здесь пациент редко сам понимает, что ему нужна помощь. Окружающие это осознают, а сам пациент говорит: «У меня всё хорошо». И в итоге умирает под забором. По статистике порядка 5–10% обращаются сами. В остальных случаях движущими являются родственники.
- В ходе рейдов из подмосковных рехабов освободили не только взрослых, но и подростков. Зависимости настолько помолодели?
Р.И.: Доля увеличивается существенно именно в последнее время, в последние 3–5 лет. У нас идёт большое распространение наркотиков, они зачастую становятся гораздо дешевле и доступнее для подростков. Поэтому у нас, собственно говоря, последние 5–7 лет не растёт официальная статистика зависимых лиц. Удельный вес именно подростков неуклонно растёт. Сейчас потребность в подростковых рехабах еще выше, чем в обычных – эта проблема ужасно остро стоит.
- На что родственникам следует обратить внимание при выборе рехаба? Бывает ведь, что звонят в панике, многие нюансы упускают из вида.
Р.И.: Первый признак, который должен отталкивать — это какие-то заоблачные обещания: «108% излечения» и так далее. Есть общие правила, если мы говорим о сайте: что на нём написано, какие методики, какие специалисты работают, какие результаты и так далее. Зачастую просто надо потратить время и чуть повнимательнее к этому отнестись. Но бывает, что сайт замечательный – поработал хороший дизайнер. А реальная картина совсем иная. Поэтому никогда нельзя делать выбор по картинке. Обязательно возьмите хотя бы два-три рехаба, которые вам понравились, позвоните, запишитесь на консультацию и не поленитесь, потратьте время, съездите туда. Зачастую это может быть отдельный консультационный офис, он выделен, находится на другой территории, нежели сам рехаб. Не стесняйтесь, если что-то вас тревожит. Прежде чем заключать договорные отношения, съездите, посмотрите этот рехаб, поговорите со специалистами, которые там работают. Нормальные рехабы, честные, которым нечего скрывать, для этого весьма открыты. Надо воспринимать это как серьёзную работу и инвестицию и не жалеть на это время. Если вы сейчас пожалеете какой-то лишний день, два, три, потом эта экономия выльется в огромное количество денежных средств и испорченную судьбу.
