“…Вы приговорены к смерти!” — произнеся эти слова, комиссар Юровский выстрелил в отрекшегося самодержца.
Тайны, связанные с гибелью Николая Второго и его семьи, наконец, по прошествии многих лет, раскрываются одна за другой. Останки императора торжественно погребены в усыпальнице Петропавловского собора, однако до сих пор практически никому не известно, где же находится могила его убийцы. Корреспондентам “МК” удалось не только выяснить это, но даже побывать на месте захоронения печально знаменитого комиссара.
Палач пережил свою жертву на 20 лет. Бывший чекист Яков Юровский, перешедший к тому времени “на хозяйственную работу”, умер в 1938-м в кремлевской больнице от прободения язвы. Врачи утверждают: подобный недуг может быть спровоцирован сильным нервным потрясением, так что, весьма вероятно, цареубийце аукнулась-таки кровавая бойня, которую он и его подручные устроили в подвале дома Ипатьева июльской ночью 1918-го.
Могилу одиозного “героя революции” тщетно искать на самых престижных столичных погостах — Новодевичьем, Ваганьковском… Как оказалось, тело Юровского кремировали, а урну с прахом надежно укрыли от посторонних глаз на особо “режимной” кладбищенской территории.
Маленький храм не так далеко от старого центра столицы. Сбоку от алтаря висит почитаемая икона Богородицы “Нечаянная радость”, а в глубине за ней, буквально в нескольких метрах…
Попасть в эти помещения можно через неприметную дверцу. Стены испещрены рядами многочисленных мемориальных табличек и застекленных ниш, вдоль проходов выстроились каменные надгробия... Мы находимся в колумбарии — старейшем в Москве и, пожалуй, одном из самых труднодоступных: вход сюда разрешен только родственникам захороненных, и репортерам “МК” пришлось временно перейти на “нелегальное положение”, чтобы проникнуть в пределы столь необычной “запретной зоны”.
В дальней части колумбария — небольшой зал, тесно уставленный двумя рядами крашеных деревянных конструкций. Наверное, их можно назвать шкафами, хотя данные сооружения больше напомнили вашему корреспонденту стеллажи в какой-нибудь старой химической лаборатории. Каждый “шкаф” пронумерован и состоит из сорока застекленных ячеек-ниш. Внутри сквозь мутноватые оконца угадываются контуры урн, кое-где видны таблички с надписями, фотографии покойных…
Попытки обнаружить среди многих десятков захоронений то, которое нас интересовало, наверняка окончились бы неудачей, если бы не помощь нашего провожатого, хорошо знающего “географию” спецколумбария. Такое впечатление, будто это место погребения кто-то специально постарался сделать “анонимным”: никаких табличек с фамилиями, а стоящие в глубине ниши две урны (“Это сам Юровский и, кажется, его жена”, — сообщил “гид”) так тщательно задрапированы черно-красными траурными лентами, что все надписи на них скрыты тканью. Вокруг урн разложено несколько искусственных цветов. Ткань этих рукодельных красных роз поблекла — во всем чувствуется запущенность: видно, что захоронение давно не подновляли. На вопрос, навещает ли кто-нибудь из потомков комиссара это место, нам не удалось получить ответ.
Нет ничего удивительного в том, что Юровского подвергли кремации, — идейный большевик даже после смерти своей хотел оставаться в согласии с “линией партии”. А “линия” эта в те годы предполагала явное предпочтение процесса трупосжигания перед традиционным погребением.
Вплоть до революции 1917 г. православная церковь стремилась полностью исключить в России обряд предания тел умерших огню. Однако уже в 1919-м лично В.И.Ленин подписал декрет, в котором говорилось, что большевистская власть не только допускает кремацию покойников, но даже объявляет эту процедуру предпочтительной. А вскоре была опубликована статья Л.Троцкого, где “неистовый Лев” предлагал вождям революции подать пример и завещать, чтобы их тела после смерти были сожжены (впрочем, судя по всему, ни единого документально оформленного волеизъявления на сей счет от “вождей” так и не появилось).
Тогда же решено было открыть в столице первый крематорий. Сначала хотели разместить его в специально выстроенном здании, однако архитектор Д.Осипов придумал более экономичный вариант: переоборудовать под “кремационное предприятие” церковь Серафима Саровского возле бывшего Донского монастыря. В 1927 г. крематорий начал работать. По этому поводу в справочнике-путеводителе “Москва безбожная” можно было прочитать следующую сентенцию: “Часто вы слышите, что новому быту не хватает той праздничной обрядности, которой так действует на “уловление человека” церковь. Красное крещение (октябрины), Красное бракосочетание (Загс) еще выработают красивую обрядность, а вот уж обрядность Красного огненного погребения куда больше впечатляет и удовлетворяет, чем зарытие полупьяными могильщиками… в сырую землю на радость отвратительным могильным червям”.
Чтобы приохотить граждан к новому, непривычному для них похоронному ритуалу, с одобрения руководства страны было создано Общество развития и распространения идей кремации — ОРРИК (примечательно, что одним из учредителей новой организации стал заведующий Московской городской службой мусоросжигания). В уставе общества записали, что оно создается “в целях пропаганды и популяризации идей кремации и содействия крематорному строительству” и должно заниматься “разработкой теории массового строительства крематориев”, организовывать “конкурсы на лучшие труды и проекты по вопросам кремации”.
Для вступивших в ОРРИК не преминули установить некоторые льготы. Главная из них заключалась в том, что его члены получили право быть сожженными после своей смерти бесплатно, за счет общества!
Членские билеты новой общественной организации в торжественной обстановке выписали для первых лиц государства — Сталина, Калинина, Бухарина, Молотова… На многих предприятиях и в госучреждениях были открыты агитационные “уголки кремации” (при этом едва ли не самый первый такой “уголок” оформили для работников центрального аппарата ГПУ). Кроме того, в продажу поступила серия из 12 открыток с картинками на темы кремации и видами столичной трупосжигательной печи. В самом Донском крематории стали проводить экскурсии, пользовавшиеся, к слову сказать, немалой популярностью среди “продвинутых” граждан, а для того, чтобы посетители могли поделиться своими впечатлениями, в вестибюле крематория на столике лежала книга отзывов…
Активность руководства ОРРИК порой проявлялась в весьма экстравагантных акциях. Например, в 1928 г. по случаю праздника Первомая из Москвы в подарок Всеукраинскому союзу безбожников были отправлены несколько “натурных образцов” кремации: несгораемый номерок, закладываемый в камеру сжигания вместе с трупом для последующей идентификации праха, урна-капсула и даже… порция пепла, оставшегося после “огненного погребения” одного из умерших! А годовщину существования общества торжественно отметили прямо в стенах Донского крематория, где был организован грандиозный концерт на органе, только что установленном в ритуальном зале.
Впрочем, общество “друзей кремации” просуществовало сравнительно недолго. С началом массовых репрессий основной работой Московского крематория стала “утилизация” трупов тысяч расстрелянных “врагов”, “вредителей” и “шпионов”. В популяризации подобных акций нужды, конечно, не было.
По некоторым сведениям, “спецколумбарий” был организован благодаря настойчивости одного из создателей ОРРИК, видного партийца Пауля (Павла) Дауге. Он добился того, чтобы для членов очень престижного в ту пору Общества старых большевиков, которые поддержат новую “коммунистическую традицию погребения” и завещают себя сжечь после смерти, был устроен обособленный мавзолей-колумбарий. Такое место “VIP-захоронений” оборудовали в бывшем церковном здании. Первоначально предполагалось сделать лишь 150 ячеек, но потом колумбарий был расширен. В лихие сталинские времена сюда помещали урны с прахом заслуженных людей, которые каким-то чудом сумели избежать тотальных репрессий и умерли, что называется, своей смертью.
К сожалению, многие ячейки из числа расположенных здесь так и остались для корреспондентов “МК” “безымянными” — их стекла, намертво вмурованные в стену, изнутри запотели, покрылись мутным налетом, через который вообще ничего невозможно рассмотреть. Но и без этого нам удалось, пройдя по залам колумбария, обнаружить немало интересных захоронений.
Зам. председателя Совнаркома Белорусской ССР И.А.Захаров (1898—1944). Начальник строительства Дворца Советов инженер Е.Б.Ольховский (1900—1932). Член президиума Госплана РСФСР С.Н.Фези-Жилинский (ум. в 1933). Дивизионный комиссар, член Военного совета и начальник Политуправления Западного фронта Д.А.Лестев (погиб 18 ноября 1941 г. в боях под Москвой). Майор госбезопасности Г.Т.Епифанов (1904—1942)… А вот урна, под которой прикреплена табличка “Запа Артур Янович. Инженер, заместитель директора завода ЦАГИ. 1898—1933”. Само вместилище праха выглядит очень оригинально: это кусок настоящего авиационного двигателя — блок одного из цилиндров с сохранившимися патрубками, ребрами радиаторов охлаждения…
Другой “контейнер для праха” привлек внимание тем, что он вырезан из камня в виде увеличенной копии юбилейного знака “5 лет ВЧК—ГПУ”, которым награждались самые заслуженные чекисты. На металлической табличке выгравирована надпись: “Исаков С.А. Преданный член партии, боец доблестной Стальной дивизии Дзержинского. Геройски пал в смертельном бою с врагами рабочего класса 23 мая 1932 г.”. Кроме того, встретилось еще немало других “эксклюзивных” урн — сделанных из корпуса артиллерийского снаряда, например. Или устроенных в форме лакированной деревянной шкатулки. А урна с прахом артистки цирка и эстрады Веры Петровской, появившаяся в колумбарии, судя по надписи, в 1938-м, буквально “утонула” в недрах огромной мраморной плиты, установленной возле стены.
В особом колумбарии, который 80 лет назад был устроен для хранения праха “лучших людей”, имевших неоспоримые заслуги перед партией и страной, встречаются самые разнообразные захоронения — простенькие и роскошные, оригинально оформленные и утилитарно-лаконичные. Но вдруг возникло ощущение, что все они имеют какой-то общий признак. Лишь потом, уже покинув заповедные залы, я сообразил, в чем же сходство. Оно — в отсутствии: ни на одной из нескольких сотен этих ячеек мы не увидели изображений ни православного креста, ни мусульманского полумесяца, ни иудейской шестиконечной звезды… Похороненные здесь отвергли религию своих предков и ее каноны, согласившись вместо этого с идеей “огненного погребения”.
Говорят, огонь все следы стирает. Однако для одного из тех, чей прах оказался в спецколумбарии, расположенном за церковными стенами, этот закон не сработал: след цареубийцы никуда не исчез.
Яков Юровский в свое время сделал все, чтобы навсегда скрыть трупы расстрелянной императорской семьи, но в итоге его собственная могила оказалась тщательно спрятанной от людей. Прежний герой-комиссар навсегда превратился в изгоя.