История российского сержанта Александра Глухова, сбежавшего из своей части в Ахалгори (ныне территория Южной Осетии) в Грузию и попросившего там политического убежища, наделала много шума. В своем первом выступлении по грузинскому телевидению Глухов заявил, что его батальон был переброшен на территорию Южной Осетии еще в июне, то есть задолго до начала войны. Свидетельства Глухова были радостно подхвачены теми комментаторами, кто до сих пор утверждает, что войну в августе начала не Грузия, а Россия.
Обозреватель “МК” встретился с Глуховым в Тбилиси и выяснил, что сержанта подвело плохое знание географии, и в июне (июле) его часть в Южную Осетию не перебрасывалась. Так что очередной тбилисский пропагандистский пузырь с треском лопнул.
…Он сидел за столиком в подвале бара “Шарагули”, перед ним стояла бутылка пива и винный бокал (пиво в этом баре почему-то пили из винных бокалов). Рядом с ним расположилась девушка, которая представилась сотрудницей министерства по делам беженцев, по имени Лейла. Это она отвечала по телефону, который глава пресс-службы МВД Шота Хизанишвили дал мне в качестве телефона Александра Глухова, военнослужащего армии РФ, попросившего недавно президента Грузии о политическом убежище. При моем появлении Лейла сразу же деликатно удалилась, и более я ее не видела. Хотя за соседними столиками смутно маячили силуэты в штатском, застывшие над своими бокалами с пивом.
Александр признался, что устал от журналистов. Хотя перед моим появлением была передышка длиною в несколько дней. Он уже совсем не был похож на того испуганного пацана, который за все время своего телевизионного выступления ни разу не посмотрел прямо в камеру: взгляд то в пол, то куда-то в сторону. И на изнуренного дедовщиной и недоеданием солдата тоже не был похож: крепкий, довольно упитанный.
— Я живу на квартире, в центре Тбилиси, — рассказывает Глухов. — Один там живу.
— Вам дали эту квартиру?
— Да, дали. Ну пока временно.
Выяснилось, что с предоставлением обещанного жилья на постоянной основе грузинские власти тянут. Да и на работу Глухов все еще не устроился.
— Квартиру для меня снимают. — говорит он. — Пока однокомнатная. Обещают двухкомнатную. Говорят, уже нашли.
— Где вы сейчас живете?
— В центре. Улицу я не знаю.
— Как не знаете? Как же домой возвращаетесь, не зная адреса?
— Со мной же всегда сотрудники. Один я по городу не хожу.
“Сотрудники” — это представители МВД или министерства по беженцам, которые, похоже, пасут Александра почти круглосуточно. Спасибо еще, что не ночуют на его кухне.
— А почему вы сами не можете из дома выйти?
— Ну не знаю. Потеряюсь, что ли.
— Если вы хотите выйти на улицу, как поступаете? Звоните сотрудникам?
— Да нет, они сами приезжают, звонят.
— Чем днем занимаетесь?
— Осматриваем город, почти везде уже были. В Гудаури, Бакуриани ездили. На лыжах катались.
— А еду кто покупает?
— Сам. Мне дают 15 лари в сутки.
— Работу предлагают?
— Уже подыскивают. По моей профессии. Я же программист.
— Александр, у вас есть личный телефон?
— Есть.
— Дадите номер?
— Да нет, лучше через сотрудников.
Вот такая складывается картина. Привилегированный — но все же узник. Без “сотрудников” ни по городу погулять, ни по телефону позвонить. Интересно, на работу они тоже будут его провожать?
Я так подробно привожу здесь наш диалог, чтобы читатели почувствовали, что это за человек — Александр Глухов, младший сержант 693-го полка 58-й армии, 1987 года рождения, уроженец города Сарапула, Республики Удмуртии.
Сказать, что он человек замкнутый, — значит вообще ничего не сказать. Разговаривая с ним, чувствуешь себя инквизитором на допросе. Слова из него надо тянуть буквально щипцами. Об одном и том же приходится переспрашивать по нескольку раз, иначе ничего понять невозможно. Он часто противоречит сам себе, порой даже конец его фразы опровергает начало. Такое впечатление, что сознание парня все время бродит где-то в сумерках.
— Саша, а как так получилось, что вы с мамой не встретились?
— Да мама приезжала в Цхинвал, но потом вдруг почему-то не захотела ехать сюда. Вроде недалеко ехать. Ей сказали, что здесь опасно. Но здесь безопасно. Можно даже без паспорта. Она хотела, чтобы мы на границе встречались.
— А вы почему не захотели?
— Мне советуют не ехать туда.
— Кто советует?
— Сотрудники. Там опасно для меня. Наши могут схватить. Мать теперь хочет встретиться где-то в другой стране. В Париже, в Лондоне.
— Давайте вернемся к началу вашей истории. Почему вы решили уйти из части?
— Плохие условия были.
— Что значит “плохие”?
— Дедовщина, кормежка. Кормить плохо стали, и не было бани.
— Что значит “плохо стали кормить”?
— Каждый день одна и та же еда.
— А дедовщина в чем? Били?
— Били только в учебке, а так нет. В Южной Осетии я с этим вообще не сталкивался.
— Тогда в чем же дело? Если причина только в кормежке, то что-то здесь не сходится.
— У меня с начальством отношения не сложились. Начальнику не нравилось, что я делаю. Я все нормально исполнял. До него был комбат, отношения хорошие были. А вот он появился — новенький, молодой, майор Николай Федоров. Что-то ему не понравилось. Вообще это все случайно вышло. Я в тот день был дневальным, и меня майор Федоров выгнал, поменял на другого солдата. Сказал: собирай вещи и уходи. На посту стоять. Я собрал вещи и пошел. Но не на пост, а вниз, в город. От досады. Надоело мне все это. Я ушел 12 января, в обед.
— В какой город? Ахалгори?
— Да. Он там внизу недалеко, через речку. Наши туда каждый день ходили, продукты покупали. Там я пошел по магазинам, купил вещи. У меня деньги были.
— Вы понимали, что вам будет трудно вернуться назад?
— Об этом я как-то не думал. Там многие убегали. Потом возвращались. Ничего им не было. На неделю, две. Кто-то месяц пропадал. Но я не думал возвращаться.
— В Ахалгори я жил 10 дней у местного жителя, осетина. В его доме небольшом, частном. Я сказал ему, что у меня отпуск.
— Хозяин молодой был?
— 35 лет. Он нигде не работал. Но его все там знали и уважали. Он с одной только мамой старой жил.
— А как звали его?
— Вылетело из головы. Потом он уехал, не знаю куда. И я ушел. Пошел дальше по дороге. К вечеру переночевал уже у грузина. Там наши войска тоже рядом были. Утром пошел через лес. Вышел на трассу. Я уже догадывался, что это Грузия. На трассе встретил полицейских. Они просто остолбенели.
— А до этого у вас контакты с грузинскими полицейскими были?
— Нет. Полицейские повезли меня в Тбилиси. И там уже мне объяснили, что меня ждет, если я вернусь в Россию. Ну суд, все такое.
— С кем в Тбилиси вы говорили?
— Там начальники были, не знаю, кто они по званию. Они не представлялись, были в штатском. Расспрашивали, что, как. Но я что, я ничего не знал.
— То есть вас допрашивали?
— Да, было такое.
— Какие вопросы вам задавали и что вы отвечали?
— Не помню, давно это было.
— Вы попросили политического убежища или вам его предложили?
— Мне предложили. Но я и сам хочу здесь остаться.
— Как же вы перешли границу? Там разве не стоят посты?
— Наши стояли. Я их видел. Но они меня не видели.
— Когда вы вообще впервые попали в Южную Осетию?
— В августе. Нет, в сентябре.
— В сентябре?
— Да.
— А какого числа?
— Ну начало. Точно не помню. В Ахалгори я отправился 1 декабря.
— В своем телеобращении вы утверждали, что в первый раз попали в Южную Осетию еще до начала августовской войны. Это так?
— В Южную Осетию? Не знаю. Мы были где-то в горах. Да, мы были в Южной Осетии, правда. Село Кестикао называлось, не знаю, как правильно звучит. Наш батальон был там две недели в июле. Мы там стояли на постах, охраняли палатки. Ждали чего-то, а чего ждали — не знаю…
В своем первом выступлении по грузинскому ТВ Глухов говорит буквально следующее: “Мои войска перебросили в Цхинвал в июне месяце. В июне месяце начали рыть окопы, блиндажи”. Теперь же он говорит, что был в Южной Осетии в июле и называет место: село Кестикао. Такого села нет. Есть Кесатикау, и оно находится на территории Северной Осетии: недалеко от Рокского тоннеля, но с российской стороны. Глухов вполне искренне мог думать, что это Южная Осетия: он в беседе со мной постоянно путал Гори и Ахалгори. Остальное подсказали “сотрудники”. Так и родилась эта утка.
А в июне батальон Глухова, видимо, еще не покинул место своей прежней дислокации — село Тарское Пригородного района Северной Осетии.
— Где вы воевали в августе?
— Я не воевал. Мы не доехали до Цхинвала, в 30 км на трассе сломалась наша машина, БМП-2. Двигатель сгорел. Нас двоих оставили ее охранять. Все 5 дней мы охраняли машину.
— Какого числа вы выдвинулись к Цхинвалу?
— 8 августа была тревога, но мы весь день простояли, ничего не делали. 9 августа в 4 утра мы выдвинулись в Цхинвал. Машина сломалась в обед.
Александр отхлебывает пива и смотрит на меня с улыбкой. У него удивительный взгляд: светлый, прозрачный, как северное озеро, безмятежный и абсолютно пустой. Я понимаю, что некоторые вопросы задавать бессмысленно, но все же спрашиваю:
— Не жалеете, что из-за одной пустяковой ссоры с майором теперь, может быть, лет 10—20 не увидите свой родной город, дом, родных, друзей, знакомых?
— Сейчас — нет, не жалею. Поначалу было что-то такое. Но сейчас — нет.
Казалось бы, все ясно, яснее некуда. Но в деле Глухова остается еще много загадок. Вот одна из них: по свидетельствам очевидцев, вместе с Глуховым границу перешел еще один человек. И Глухов не случайно столкнулся с полицейскими, а целенаправленно шел к их посту, чтобы сдаться. Кстати, на этом посту (я там была) сотрудников спецслужб едва ли не больше, чем полицейских. Вот что рассказал житель села Одзиси Душетского района Грузии Каха: “Глухов перешел границу в километре отсюда. Его видел пастух. Там же свинарник недалеко, пастух думал, он поросенка отберет. Были случаи, что солдаты поросят забирали. Глухов шел вон через те поля. Их сначала двое было, потом один свернул к мосту. А Глухов прямо шел на пост, знал, видимо, что они здесь стоят. Перешел и сразу сдался полиции”.
Кто этот таинственный спутник Глухова? Его товарищ, который сначала тоже решил бежать, но потом раздумал? Хозяин дома, в котором беглец провел ночь? Или сотрудник грузинских спецслужб?
Очевидно, что сержант-перебежчик еще о многом умалчивает.
