170 дней под землей

Прикрыв отступление Крымского фронта в 1942-м, в керченском поселке Аджимушкай гарнизон полгода держал оборону под землей, сражаясь с фашистами, атаковавшими подземных жителей газом и взрывами. Пятнадцатилетний мальчишка Миша Радченко последним из гражданских покинул осажденные каменоломни за месяц до того, как оборону стало держать некому. Сегодня Михаил Петрович — единственный известный оставшийся в живых участник подземного гарнизона.
Герой Аджимушкая рассказал корреспонденту “МК”, каково это было — полгода отчаянно сражаться с фашистами, находясь в холодном сыром подземелье без воды и еды.
 
Крымский город Керчь и поселок Аджимушкай разделяют каких-то пять километров, а попадаешь туда, будто в другой мир. От городской суеты нет и следа. Ранним утром над поселком стелется густой туман. Главная здешняя достопримечательность — каменоломни, где сейчас открыт музей героической обороны. Из земли вырастают огромные каменные изваяния — мемориал у входа в музей. Ничто не нарушает покой тех, кто погребен под этими каменными глыбами. Слышно лишь пение птиц да легкий шепот травы от дуновения ветра…  

Неподалеку от мемориала до сих пор видны следы боев. Заваленные щели, уходящие под землю, напоминают, как беспощадно фашисты отрезали пути защитникам Аджимушкая, взрывая входы и выходы. Не одну сотню лет в Аджимушкае добывали известняк-ракушечник. Из него строилась Керчь. В результате образовались огромные лабиринты, которые потом стали называться каменоломнями. Общая протяженность штолен — около девяти километров. Длина коридоров музея — всего четыреста метров. Здесь на глубине 15 метров с мая по октябрь 1942 года держали оборону участники подземного гарнизона.  

“Аджимушкай далекий на проводе!” — доносится бодрое приветствие из телефонной трубки. Фирменное “здрасьте” Михаила Петровича Радченко знают в Керчи все. Дом ветерана расположен неподалеку от каменоломен. Он частенько наведывается туда. Непременно надевая китель, увешанный орденами и медалями. Три дочери, пятеро внуков и пятеро правнуков — в свои 82 года герою есть кому рассказать о войне и своей нелегкой жизни. А им есть кем гордиться.  

В 1945-м он закончил войну под Берлином. А начал ее Мишка в родном Аджимушкае, будучи четырнадцатилетним пацаном…
 
Немцы начали наступление 8 мая 1942 года и уже в середине месяца взяли Керчь. Войска Крымского фронта, оборонявшие город, вынуждены были эвакуироваться на Таманский полуостров. А часть войск, прикрывавшая отход и переправу главных сил, оказалась отрезанной. Бойцы ушли в оборону в каменоломни вместе с частью гражданского населения.  

“До этого в Аджимушкайских каменоломнях у нас был резерв Крымского фронта, здесь были склады продовольствия, оружия. Тут формировались части и отправлялись на Крымский фронт. Когда собрался совет подземного гарнизона, решили остаться там, потому что в Крыму еще сражался Севастополь, а недалеко от Керчи находилась большая земля — Краснодарский край. Была надежда продержаться.  

Командовал обороной полковник Павел Ягунов. Вместе военных и гражданских нас было около 13 тысяч. Весь скарб и скотину люди, когда уходили под землю, забрали с собой. 23 мая фашисты в первый раз вкачали в каменоломни отравляющие газы и стали кричать нам в рупора: “Выходите, иначе мы вас всех там потравим”. И задыхающийся народ кинулся к выходу, в том числе большое количество воинского подразделения. Штаб подземного гарнизона не возражал, чтобы они вышли наверх. Может, у них появился бы шанс остаться в живых. Да и никто не заготавливал продовольствия и воды на такое количество людей. Ушли около 10 тысяч человек, — вспоминает Михаил Радченко. — 28 мая немцы снова провели газовую атаку. И теперь почти все гражданские люди, остававшиеся под землей, покинули каменоломни. В том числе мой дед, мой младший брат, дядя с семьей. А я не пошел, потому что немцы обещали меня шлепнуть. Мы с ребятами еще в конце 41-го пытались всячески помогать нашим бойцам и строили козни фашистам. Из мирного населения после второй атаки газом под землей оставалось не больше 15 человек. А военных — около трех тысяч. Когда стало плохо с продуктами, меня отправили в штаб. И я стал при штабе выполнять задания гарнизона как солдат: дежурил на посту, выходил в разведку. В разведку мы ходили постоянно, таскали провизию, воду, пока немцы в июне в два ряда не обнесли наше укрытие колючей проволокой, устроив у входов пулеметные гнезда.  

В каменоломнях защитники нашли трактор, сначала он гнал электродинамо. Но после блокирования штолен топливо для трактора было взять негде, и тогда все погасло.  

— Мы жгли все: резину, камеры, покрышки. Особенно выручал телефонный кабель, он хорошо горел. Так мы делали освещение. Но с этим можно было свыкнуться, самое трудное было отсутствие воды. Поэтому создали под землей так называемые бригады сосунов, которые подходили к камню, высасывали воду губами и потом выплевывали ее в кружечку. За часа два упорного высасывания можно было набрать флягу. Губы разъедало страшно, рот все время болел, но пить хотелось невыносимо. С опытом пришла техника: мы проделывали в камне дырочки, вставляли шланг, ртом его тянули и так сцеживали воду. А потом пробили в монолитном камне 15-метровый колодец. Но когда вода появилась, не стало пищи. 

Надежда у нас, жителей подземелья, была до 3 июля, пока мы не приняли по рации, что сдан Севастополь и немцы уже прорываются под Ростов и к Сталинграду. Мы уже были крайне истощены, и гарнизон находился на грани гибели. Продуктов почти не было. Пока не обколесили каменоломни колючей проволокой, мы рвали траву. А потом фрицы все сожгли. Но все равно до сентября подземный гарнизон выходил в разведку с боем, отбивали кухню. Разрывали проволоку, находили пути. А потом фашисты перестали делать кухню неподалеку от каменоломен. Чтобы у нас уже никаких шансов не было, — рассказывает о жизни под землей аджимушкайский герой.
Еще в дни первых газовых атак, когда погибло много бойцов и командиров, гитлеровцы попытались сунуться в катакомбы, посчитав, что гарнизон сломлен. Но их снова встретили огнем. А на Большую землю понеслись слова радиограммы, подписанной полковником Павлом Ягуновым: “Всем! Всем! Всем! Всем народам Советского Союза! Мы, защитники обороны Керчи, задыхаемся от газа, умираем, но в плен не сдаемся!”.  

После сдачи Севастополя Аджимушкай остался последним непокоренным фашистами клочком крымской земли. Об этом знали находившиеся под землей ополченцы. Понимали это и немцы. Потому изо всех сил и старались разгромить каменоломни. Но аджимушкайцы не сдавались. В ночь с 8 на 9 июля вышли в бой все, кто мог держать в руках оружие, у кого были силы бросить гранату. Враг в том сражении понес немалые потери. А подземный отряд, по некоторым данным, именно тогда простился со своим командиром — полковником Ягуновым. Тот погиб при взрыве гранаты. Истощенные, с трудом стоявшие на ногах люди все равно шли в бой, даже когда уже нечем было стрелять, и почти полгода держали оборону. Подвиг отчаянно сопротивлявшихся аджимушкайцев вполне мог встать в один ряд с обороной Брестской крепости, но события в керченском поселке ни во время войны, ни после нее не получили такой известности.
 
За несколько месяцев люди привыкли к подземному аду: к отсутствию воды, еды, света. Немцы травили газом подземных жителей каждый день, без перерыва, — с 10 утра до 2 дня. От этих атак защищались брезентом. Уходить в газоубежище не было смысла: из маленького помещения ядовитое вещество уходило очень медленно. А в коридорах каменоломен под действием сквозняков к следующему утру газ уходил, оставляя после себя желтую пелену. Когда немцы начинали стучать наверху, участники гарнизона уже знали: скоро будет взрыв. Взрывы были страшные, потолки каменоломен ходили ходуном.  

Круглогодичная температура в каменоломнях — +7. Через несколько месяцев озноб на теле подземные жители перестали чувствовать. Хотя от сырости на теле расползалась одежда. Спали под землей прямо на камнях. Многие, уснув, уже не просыпались — умирали во сне от истощения. Едой становилось все. Конские копыта, которые в начале подземной жизни закапывали и брезговали есть, выкапывали обратно и варили. Отваривали по второму разу и закопанные после первого употребления кости. Чтобы утолить голод, грызли даже резину. Люди умирали десятками, сотнями, тысячами.  

— Трупы оставались рядом с живыми, умерших складывали в две братские могилы. Одна была в бассейне для хранения воды, который сделали еще в 1919 году. Сейчас он покрыт мрамором как мемориал. Людей хоронили в чем были. В гробу за все время обороны похоронили только одного человека — командира Ягунова. Уже после войны его тело нашли и перезахоронили в Аджимушкае. Когда гроб открыли, увидели, что полковник мумифицировался. Ведь в каменоломнях ничего не гниет, там нет микробов, очень холодно и сыро. Камень высасывает всю влагу из человека и превращает его в мумию.  

К 26 сентября 1942 года военных в гарнизоне оставалось чуть больше двадцати человек. В тот день я как раз стоял на посту недалеко от штаба, когда ко мне подошел старший батальонный комиссар Иван Парахин и сказал: “Миша, ты должен сегодня покинуть каменоломни”. У меня уже тогда была высшая стадия истощения, я на него глянул снизу, а взгляд мой выражал одно: “Куда же ты меня посылаешь, я же еле передвигаюсь?”. А он еще раз сказал: “Миша, это мой последний приказ. Ты должен добраться в леса к нашим партизанам. Может, будет один шанс из тысячи, что ты останешься жив”. Уже потом я вспоминал Ивана Парахина, который понимал, что мы все обречены, и спас меня, самого маленького. И всю жизнь я считал его своим вторым отцом. А тогда мне дали с собой сахару, денег и выпроводили. За время, что я пробыл под землей, я изучил все бреши в колючей проволоке, все посты немцев, и смог уйти. Но к партизанам не попал. Мамина подруга сдала меня за 10 тысяч рублей.

 

 Буквально через два дня меня поймали и отправили в гестапо в Керчи, а оттуда в тюрьму. Тщательно искупали и приготовили к расстрелу. Но за меня подписалось 35 человек, которые готовы были взять меня на поруки. И если бы я сбежал, их всех бы расстреляли. Но они не побоялись. И вместо расстрела меня отправили сначала в один концлагерь, потом под Новый год в другой — резать камни. Норму в день не выпилил — не дают есть ни крошки. И так мы пилили камни, пока наши не освободили в 1944 году. После освобождения из концлагеря с ротой воздушного наблюдения и оповещения связи я пошел дальше воевать и так дошел до Берлина, — продолжает свой рассказ ветеран Радченко.
 
Когда в последних числах октября 42-го немцы почувствовали, что в каменоломнях уже почти никого нет, они предприняли последний штурм, зашли туда и забрали оставшихся пять-шесть человек. Те были совсем обессилены, не могли оказывать сопротивление и погибли, так и не дождавшись Победы.  

Долгое время советская власть не признавала подземный гарнизон как отдельную часть. И мемориал в Аджимушкае появился только в конце 60-х годов.  

— Но это поистине были героические люди, — голос у Михаила Петровича начинает дрожать, а по мужественному лицу одна за другой катятся слезы обиды. — Иной раз выходит разведка с боем, а возвращаются раненые. И кто-то еле ползет. Ну чего ты, спрашивается, ползешь сюда? Знаешь ведь, что ни кушать ничего тут нет, сыро, холодно, помрешь сразу. А он нет, полз в каменоломни, он знал, что в каменоломнях еще советская земля, что мы не сдались врагу. Если бы мы сдались в Брестской крепости, в Ленинграде, под Москвой, под Сталинградом, в Севастополе, где погибли тысячи людей, сегодня мы бы с вами не встретились. Война требует жертв. Люди, помните: нам никому не хотелось умирать, но на войне должен кто-то погибнуть во имя того, кто продолжит жить. Это преданность своей земле и любовь к родине. Могилы, оставшиеся с Великой Отечественной войны, нам шепчут: у людей, которые там лежат, нет персональных судеб, у них одна на всех судьба. Если бы тогда на 15 минут запечатлеть кино и показать сейчас трагическую картину жизни подземного гарнизона, никто бы не выдержал, не досмотрел бы до конца. Вот в таких условиях мы сражались. Гарнизон погиб, выполнив свой долг. И его участники заслужили того, чтобы им отдали почести. Хотя многих посмертно наградили, они заслуживают большего.  

Я всегда сам ходил с фонариком в каменоломни к могилам, садился и разговаривал с ними. Рассказывал, что мы построили, что сделали, как изменилась жизнь. А сейчас мне нечего им сказать, потому что солдаты, которые остались здесь навечно в могилах, стали теперь оккупантами у нас в Украине. Разве можно такие вещи говорить, так издеваться? Когда приезжал в Керчь президент Виктор Ющенко, он ни одного цветочка не положил ни сюда, в Аджимушкай, ни к одному другому мемориалу Великой Отечественной войны. Мне стыдно перед тысячами погребенных здесь воинов. За что они отдали свои жизни? Или зря мы тогда шли в бой? Я честно говорю: к смерти можно привыкнуть, смертью можно жить. И когда ты идешь в бой, то никогда не думаешь о смерти, ты думаешь, как скорее пройти.
 
В 70-е годы нашлось около 120 участников подземного гарнизона в Аджимушкайских каменоломнях. Михаил Петрович Радченко поддерживал с ними связь. И в мае он всегда получал от них сто двадцать открыток. Вот уже несколько лет он не получает ни одной. И очень просит: если кто-то из участников гарнизона еще жив, пусть откликнется.  

За годы, что существует музей обороны Аджимушкайских каменоломен, здесь побывали миллионы людей. Экскурсоводы, показывая туристам мемориал защитникам в виде каменных изваяний людей, обращают внимание на фигуру мальчишки и рассказывают: “Это Михаил Петрович Радченко, житель Аджимушкая, самый маленький участник подземного гарнизона”. Но он не просто часть скульптуры, которая всякий раз напоминает приходящим сюда о героическом подвиге людей. Михаил Петрович — живая история. Тогда, 15-летним пацаном, умирая от голода и холода в каменоломнях, он не плакал. Сейчас, разменяв девятый десяток, он не может сдержать слез, потому что остался один. Один из тех, кто осознанно пошел на смерть в каменоломни, чтобы другие потом могли жить. Он снова и снова берет свой старый фонарь и спускается вниз, под землю, чтобы поплакать наедине и поговорить с теми, кто остался в каменоломнях на века.