Революция — это жажда и попытка свободы. Мечта об освобождении от себя самих — косных, скучных, убогих. Но эта безупречная в своем теоретическом истоке надежда перемениться при первом же столкновении с реальностью превращается в собственную противоположность. Польется кровь, обездолятся судьбы, восторжествует беззаконие. Опрокинутость, извращение целей относятся и к Великой французской революции, и к войне Севера и Юга в США, и к октябрьской заварухе 1917 года в России. Мечтали о переустройстве общества на справедливый лад, и пока это была изложенная в устной или письменной форме программа, пока теоретизировали на трибунах или в подполье — получалось гладко и благородно. А едва началась практическая страда — пошли палить пушки, полетели срубленные головы, идея равенства уже не казалась столь радужной и привлекательной, но тормозить стало поздно: цель начала осуществлять себя всеми подвернувшимися средствами.
В чем причина обреченности даже великих бунтов? В том, что человек восстает против своей природы. Жаждет изменить свою суть. Разве это реально?
Наша очередная попытка свободы и освобождения от себя — твердолобых, не умеющих жить широко, щедро, красиво, — произошла недавно, в 90-е годы прошлого века. Но как же стремительно затянуло льдом эту текущую недолгую стремнину, как быстро сковало морозом и занесло снегом подвижную поверхность! Кажется, чаяния и надежды вымерзли до дна, невозможно представить, что были весенний разлив и паводок, лихие буруны, увлекающие в глубину воронки. Умеренность, аккуратность и прежняя пошлость воцарились всюду.
* * *
Река, выходя из берегов, знает, что вернется в свое русло. Собака, мечтая убежать на свободу, срывается с цепи, но не перестает быть собакой. Ее ловят и снова сажают на цепь. Попытка человека стать не собой — в революционной или какой-либо другой форме — обречена.
* * *
Человек не способен изменить себя, и никакие революции ему не помогут. В чем наглядно проявляется эта неизменность? Русские промышленники помогали русским революционерам, по существу финансировали революцию 17-го года. Вряд ли из сочувствия к рабочему классу. И не ради жажды справедливости. Расчет был прозаичен и прост: дальновидные капиталисты подстилали соломку — на всякий случай. Вдруг смутьяны действительно захватят власть, вдруг победят. Нужно с новыми начальниками ладить.
Немецкие (и не только немецкие) промышленники кредитовали Гитлера. Не потому что он был им симпатичен. Вероятно, их от него трясло. Но против расширения ареалов своего влияния они, конечно, не возражали… И вкладывались в будущее.
Ненадежны и утлы недалекие человеческие мотивы и расчеты! Недалек сам человек. Неизменную низменную подоплеку его натуры и надо учитывать, пытаясь предвидеть последствия затеваемых энтузиастами катаклизмов.
Если бы русские миллионщики сказали Ленину и Троцкому: “Шли бы вы подальше…” Если бы магнаты бросили Гитлеру: “Катись подальше!”
Но никто ничего подобного экспериментаторам-революционерам, маньякам войны, алхимикам будущего не сказал.
* * *
Человечество делится на две категории: считанное меньшинство экспериментаторов и подавляющее большинство подопытных кроликов. К экспериментаторам отнесем Калигулу (еще бы: произвести своего коня в сенаторы!), Нерона, Наполеона, Сталина, Гитлера, Мао. Всю прочую массу — к расхожему материалу. Сырью.
Из литературных героев робким подобием, тенью грандиозных вождей, разумеется, назовем Раскольникова, но его эксперимент крохотен и сопоставим разве что с опытом, поставленным где-нибудь в провинциальной химической лаборатории. Подумаешь: убить единственную старушонку!.. Для настоящего, масштабного поступка нужны сотни, тысячи, миллионы жертв.
* * *
Существовать в том обществе, которое окружало юных, еще не сделавшихся революционерами Ленина, Троцкого, Сталина, было омерзительно, невыносимо. Вранье и юлеж высших чинов власти, обман и жестокая эксплуатация подневольных масс, бессмысленные кровопролитные стычки с мировыми державами, бездарность военачальников, отлучение от церкви великого Льва Толстого — все это не могло не отвратить молодых людей от царящих ханжеских гадких порядков. Само общество было от себя не в восторге и жаждало себя перелицевать.
Но революционеры слишком торопились.
Их предтечи — народовольцы — взорвали Александра II, помешав ему подписать указы, отменяющие самодержавие. В результате этого убийства вместо царя-реформатора на престоле оказался мрачный Александр III. Реформы были надолго заморожены.
Чего добились террористы? Ускорили или замедлили желанные перемены?
* * *
О вреде нетерпения в контексте последующих событий и рассуждать нечего! Хрущев собрался передать власть молодому воспреемнику — шефу Госбезопасности Шелепину. Но Шелепину не терпелось, он затеял заговор, совершил государственный переворот. Сверг своего благодетеля Хрущева. В результате сам себе помешал. Власть досталась Брежневу. Шелепин же скатывался все ниже, возглавил профсоюзы, поехал в командировку в Лондон, там оскандалился и был окончательно низринут. Ну куда, спрашивается, ему было спешить?
* * *
История учит: надо уметь ждать. Даже после смерти. Всмотримся в барельефы писателей на главнейшем книжном хранилище страны — фасаде библиотеки имени Ленина. Все великие представлены здесь… Кроме Достоевского. Но он переждал период немилости, вызванный пренебрежительной директивой Ленина. И получил не скромный барельеф, а полноценный памятник. Все знаменитые вокруг него — плоские, а он — объемный.
