Олег Попцов: “Опасайтесь оказаться у Христа за пазухой”

В день своего веселого дня рождения Олег Максимович решил сам рассказать, как он дошел до жизни такой. А нам останется только поздравить юбиляра и выпить за его здоровье.


— Я хотел поступать в Высшее мореходное училище, но сел не на тот трамвай, который привез меня в парк Лесотехнической академии.  

Первый свой выговор я получил за то, что придумал студенческую газету под названием “Сачок”. Это был выпуск в 35 метров длиной. Естественно, все бросились этот номер читать. В “Лесотехничке” образовалась пробка, и во всем учебном заведении задержали занятия на 30 минут.  

Второй выговор я получил за то, что когда вел фестиваль сатирических газет, то со сцены провозгласил афоризм собственного сочинения: “И выпили они крепкую, как советская власть, и прозрачную, как слеза Богоматери, рюмку водки”.  

Я делал сатиру на комсомольский патруль. На сцене стоял стол, в нем прорези для руки, а над ним — головы. Все говорили: “Да” — и выскакивала рука. В конце висел плакат Дзержинского: “У чекиста должна быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки”. А дальше — умывальник и два полотенца. Зал грохнул от смеха, а мне объявили очередной выговор.


Сижу в библиотеке. Вдруг мне шепчут: “Олег, тебя вызывает первый секретарь обкома партии”. Думал, что розыгрыш, послал подальше. Бежит ко мне 1-й секретарь Ленинградского горкома комсомола Ким Иванов: мат-перемат, мы тебя ждем... Я помчался. Захожу в кабинет. “Заставляете ждать себя, молодой человек”. — “Простите, думал, что это шутка”. — “Ах, вы еще шутите! Будут вас избирать секретарем Ленинградского обкома комсомола”. Мне тогда было неполных 24 года.


Я вырос в театральной семье. Мама начинала творческий путь актрисой МХАТа. У меня дома лежит письмо: “Много мусора, но огонек есть. Принять. Станиславский”. Так мать поступила во МХАТ. Потом ушла из-за ревности отца. Мама переехала в Ленинград, экстерном окончила исторический факультет МГУ, но осталась актрисой на всю жизнь. В войну выступала с лекциями на передовой, рассказывала о Кутузове, Суворове, Нахимове. Мне было неполных семь лет, я ходил с ней по блокадному Ленинграду. Пахнущий потом зал, сидящие солдаты, которые оттуда шли на передовую…  

Мама читала лекцию в Кронштадте, когда немецкий самолет обстрелял катер. Ее ранило в голову. Ей сделали перевязку, она поднялась на трибуну и дочитала лекцию.  

Я очень любил Товстоногова. Близко был знаком с Лебедевым, с Копеляном, дружу с Басилашвили. Однажды Товстоногов мне говорит: “Я систематически встречаюсь со зрителями. Но там есть одна тетка, она меня достала. Причем я понимаю, что она разбирается в театре, говорит очень правильные вещи.

 Раскритиковала, как я поставил “На дне”. Когда я прихожу и вижу ее, думаю: ну все, сейчас опять начнется”. А я ему: “Георгий Александрович, вы меня извините, но это моя мама”. 

Был на похоронах Высоцкого. Бывший секретарь ЦК комсомола Камшалов спросил: “Почему собралось так много народу?” Я ему ответил: “Понимаете, какая вещь. Эти люди слушают Высоцкого, а, простите меня, не вас”.


Идет бюро ЦК комсомола. Павлов говорит: “Мы вводим приказ, чтобы все первые секретари прыгали с вышки с парашютом. Комсомол должен показывать пример”. Я сижу в торце стола и улыбаюсь. Павлов: “Смотрите, а Попцов улыбается. Ну что ты улыбаешься, а?..” А рядом со мной сидит первый секретарь комсомола Украины Ельченко, весом килограммов в 130. “Я просто представил, — говорю, — как первый секретарь Украины летит с парашютом с парашютной вышки”. Зал обрушился от хохота.


Я непьющий, но иногда могу выпить рюмку-другую. Дело в том, что я никогда не хмелею. Когда я с партийными руководителями выезжал куда-то на природу, то всегда оказывался в идиотском положении. Вроде пью со всеми вместе, но при этом трезвый. А на меня смотрят и говорят: “Чего это ты таким трезвым взглядом смотришь?” Среди партноменклатуры я был как белая ворона.


К нам на встречу приехал Че Гевара. Из всей делегации для общения он выбрал меня. Мы с ним разговаривали три с половиной часа, и все это время он курил сигару. А я некурящий, думал, что скончаюсь. Он мне рассказал всю свою жизнь. Я, говорит, по образованию врач-педиатр. “Так как же вы смогли стать министром экономики?” — спрашиваю его. “Дело в том, что, когда собрался национальный совет, я был в другом городе. На подъезде к Гаване у меня остановился движок на джипе. Мы не могли его никак завести, и я опоздал. Когда зашел, совет уже заканчивался. Фидель увидел меня: “О-о-о! Че приехал! А вы говорите, у нас нет министра экономики…”


Когда я принял журнал “Сельская молодежь”, тираж был 39 тысяч. Когда уходил через 24 года — тираж стал 2 млн. 421 тысяча. За это Суслов влепил мне очередной выговор: что это, мол, только на ваш журнал вся бумага переводится? Сделайте тираж 300 тысяч, и не больше. Потом я отжал до 450.


Идет съемка, снимают выступление Ельцина. Я подхожу и поправляю ему галстук. Подходит Коржаков и поправляет галстук обратно, как было раньше. Вот так мы с Коржаковым боролись за галстук Бориса Николаевича.


Когда генерал Лебедь еще возглавлял 14-ю армию, он опубликовал в “Известиях” огромную статью против Ельцина. Борис Николаевич вызывает меня, показывает газету со статьей и при мне набирает министра обороны Грачева: “Скажите, если в Америке генерал армии публично выступит против президента, что с ним будет?” “Его уволят в отставку, товарищ Верховный главнокомандующий”, — бодро чеканит министр. “Ну так исполняйте”. — “Слушаюсь, товарищ Верховный главнокомандующий”. Ельцин бросает трубку. Тут я ему говорю: “Борис Николаевич, понимаете, что вы сделали? Теперь Лебедь будет самым популярным оппозиционером в армии. Его же поддержат все, от рядового до генерала!” Ельцин опять набирает Грачева: “Слушай, ты там сейчас начнешь головы отрывать. Поставь лучше Лебедя во главе какого-нибудь округа. Назначь его так, чтобы у него не было времени писать статьи”. “Слушаюсь, товарищ Верховный главнокомандующий!” — отрапортовал Грачев.


Борис Николаевич был очень недоволен, когда над ним смеялась телевизионная программа “Куклы”. Я это узнал и в разговоре с ним привел пример Де Голля. Как-то президент Франции вызвал своего помощника: “Пьер, вы обратили внимание, что из газет пропали карикатуры на меня?” “Но это же очень хорошо, г-н президент”, — отвечает помощник. “Это очень плохо, Пьер”. “Действительно, Де Голль так сказал?” — переспросил меня Ельцин. “Да, такого-то числа, такого-то года”. Борис Николаевич поверил и стал гарантом свободы слова.


Сижу у Бориса Николаевича в кабинете. Он подходит к зеркалу, оттягивает веко: “Опять будут говорить, что Ельцин пьет… Так у меня же боли в спине после посадки самолета в Испании. Спать не могу из-за этого. Вот встану ночью, выпью стакан коньяка — и спится лучше”.


У Ельцина в кабинете. “Идти мне на второй срок или нет? — спрашивает меня Борис Николаевич. — Вот был у врачей, спросил у них: “Сколько лет жизни мне будет стоить, если я опять пойду в президенты? Врачи сказали: 5—7 лет. Ну так идти или нет?” — “Борис Николаевич, это должно быть ваше решение, но вам нужен дублер”. — “Не будет дублера!”


— Мы летим в самолете из Питера в Москву. Вдруг ко мне подсаживается Анатолий Александрович Собчак: “Олег Максимович, вы не могли бы поговорить с Борисом Николаевичем? У меня есть хороший сотрудник по фамилии Чубайс, может, он его возьмет к себе в Москву?” — “Ну, раз он такой хороший, почему вы его у себя не оставите?” Собчак замялся. Прилетев в Москву, я отправился на прием к Ельцину. “Борис Николаевич, Собчак рекомендует вам взять Чубайса”. “А что же он его не оставит себе?” — так же, как и я, удивился Ельцин. “Просто Собчак очень ревнив. Если он не хочет оставлять Чубайса у себя — значит, тот действительно сильная фигура”. Так Чубайс появился в Москве.


“Вы же играете в теннис, но почему не с нами?” — спрашивает меня Ельцин. “Я люблю играть в теннис просто в свое удовольствие”, — отвечаю я. “Жаль, что вы к нам не приходите, — парировал Борис Николаевич, — а то бы я вас размазал”. Но я так к нему играть и не пришел. Хотя бы потому, что мог у него выиграть.


Мы на канале “Россия” показали эпизод, как Ельцин в Германии дирижировал оркестром. После этого он вызвал меня к себе: “Зачем вы это сделали?” “Борис Николаевич, — ответил я, — то, как вы дирижировали оркестром, показали все телекомпании мира. А если бы мы этого не сделали, представляете, что бы сказал Запад?” Пауза. “Мне нечего вам возразить”, — ответил Ельцин.


Моя старшая дочь Лена от первого брака живет в Англии. В университете она ставила английский театр. В Москву тогда приехал читать лекции профессор Гай Кук. Увидел Лену, влюбился, сделал ей предложение. Приехал ко мне свататься. Чтобы вызвать мои симпатии, он сказал: “Господин Попцов, вам, кажется, не будет плохо, если вы узнаете, что на выборах в Англии я голосую за левых лейбористов”. “Пошли вы к черту! — закричал я. — Женитесь на ней и оставьте меня в покое”.  

Это были 80-е годы. Я работал главным редактором журнала “Сельская молодежь”. Вдруг в ЦК партии начинают идти письма о том, что наш журнал — центр сионизма. Оказалось, что из-за того, что моя дочь вышла замуж за англичанина и уехала в Англию, таким образом на меня наехал КГБ.


В “Сельскую молодежь” нужен был художник. Мне предложили взять некую Инну. Заходит такая элегантная девушка, вся из себя (она же еще и художественной гимнастикой занималась). На собеседовании я ее спрашиваю: “Скажите, почему вы выбрали наш журнал?” “В других места не было”, — отвечает Инна, не моргнув глазом. “Ну стерва! — подумал я. — Берем!” Никто в журнале не знал о нашем романе. Когда мы объявили о свадьбе, был общий шок.


Наша с Инной дочка Юля окончила филфак. Сейчас свободно владеет четырьмя языками, изучает пятый. Ее муж поляк, и живут они в Польше. Она решительная, с большим чувством юмора, вся в меня. Как-то она мне звонит из Польши: “Слушай, отец, я тут хочу открыть ресторан тибетской кухни. В Москве у меня на примете есть молоденький повар-тибетец. Но чтобы его легче провезти через границу, ему нужно сделать фиктивный брак. Ты скажи нашей знакомой Вале, что ей ненадолго придется стать невестой”. — “Так Вале уже за 50, она его больше чем в два раза старше”. “Ничего, сойдет”, — бодро парирует Юля. Так этот тибетец оказался в Польше.  

Когда дочка жила в Москве, она торговала цветами из Голландии. Как-то я подхожу к Белорусскому вокзалу, а продавщица меня спрашивает: “Вы случайно не папа Юли?” — “Да, — говорю, — папа”. Теперь у Белорусского все время покупаю цветы со скидкой.