Воспитание ремнем закончилось
Ельцин:
— История была в 7-м классе. Я выступил на заключительном родительском собрании против классного руководителя. Вышел и заявил, что она воспитывать детей не может и доверять ей ни в коем случае нельзя. Закончил, сел на место — вокруг абсолютно мертвая тишина. Потом скандал. На следующий день педсовет — вызвали родителей. Вернувшись из школы домой, отец взялся за ремень, и вот тут в первый раз я его схватил за руку и сказал: “Всё, на этом твое воспитание ремнем по отношению ко мне закончилось”.
Ставка на жизнь
Ельцин:
— 1953 г., умер Сталин. Всеобщая амнистия, очень много блатных на свободу вышло. И вот я еду в поезде на крыше, а там одни зэки. Они сразу заставили меня играть в карты, причем в буру. Я вообще никогда в жизни в карты не играл и до сих пор не играю, не люблю. Сначала на часы — проиграл, они их с меня сняли, потом на шляпу свою соломенную — опять проиграл. На рубашку, на куртку, и все туда же. А дальше уже штаны проиграл, тапочки спортивные. Остался в одних трусах. И эти бандиты, пускай и свободные, мне говорят: “А теперь на жизнь играем. Проиграешь — мы тебя на полном ходу сбрасываем с крыши вагона”. Ну и куда деваться? Не согласишься — они и так сбросят, без всякой игры. И я взял… и выиграл самую последнюю ставку на жизнь.
Вон отсюда!
Ельцин:
— Я работал много с заключенными, а это очень трудно. Они привыкли, чтобы им закрывали наряды раза в три больше, чем они сделали. А я в первый же месяц закрыл то, что произвели, никаких приписок. К концу дня заходит верзила с топором в руке и на меня: “Исправляй!” Я: “Нет”. — “Да мне, — говорит, — терять нечего. Я — убийца”. И замахнулся топором. Вот ситуация: комнатушка маленькая, одно крохотное окошечко справа, стол, за которым я сижу. Выбежать оттуда нельзя. Я вскочил и закричал, а голос у меня крепкий: “Вон отсюда!” Просто страшно закричал. Он онемел, опустил руку, выпустил топор, повернулся и медленно вышел вон.
Прямо пошел на выход
Ельцин:
— Я не воспринимал уже коммунистическую идею, а значит, просто не должен был находиться в рядах КПСС. Но я должен был сделать это политически, то есть на съезде перед 5000 делегатами. Я попросил слова, вышел на трибуну, коротко сказал мотивировку, дослал партбилет, обернулся к Горбачеву и шлепнул билет на стол. Еще и в глаза ему посмотрел, а в них какая-то растерянность… Повернулся и по проходу, никуда не оглядываясь, прямо пошел на выход.
Никогда в жизни
Черномырдин:
— Иногда я его спрашивал: “Борис Николаевич, а как бы вы поступили, если бы были Генеральным секретарем? Позволили бы развалить Советский Союз?” А он: “Никогда в жизни”.
Не вздумайте никогда мстить!
Черномырдин:
— Когда появились эти “Куклы”, меня прямо раздирало на части. Я ему говорю: “Борис Николаевич, ну и как мы дальше-то будем?” И вот он мне: “Виктор Степанович, хочу вас предупредить, просто посоветовать: не вздумайте никогда запрещать и не вздумайте мстить. Нельзя. Мы хотим демократию, мы хотим свободу”.
Сатаров:
— Он настолько был выше какой-то мстительности… Крупный человек, понимаете? У таких людей такого масштаба таких мелочей не бывает в характере.
Я сделал все что мог
Из новогоднего телевизионного обращения Ельцина, 31 декабря 1999 года:
— Сегодня мне важно это сказать: боль каждого из вас отзывалась болью во мне, моем сердце. Бессонные ночи, мучительные переживания, что надо сделать, чтобы людям хотя бы чуточку, хотя бы немножко жилось легче и лучше. Не было у меня более важной задачи. Я ухожу. Я сделал все что мог.
После власти
Сатаров:
— По-моему, это 2003 г., мы сидим, беседуем. Пироги, Наина Иосифовна, и он говорит: “Вот я теперь понимаю, что такое счастье: можно почитать, музыку послушать, поплавать, поохотиться, Наину погладить”.
