— Владимир Абрамович, насколько неожиданным для вас было предложение министра культуры стать директором Новосибирской оперы?
— Достаточно неожиданным. Я удивился, взял паузу, но потом согласился.
— Если бы у вас не было Михайловского театра, я не спрашивала бы: «Почему согласились? Какой мотив?» А теперь спрашиваю.
Мотив прежде всего художественный: сцена Михайловского не позволяет реализовать многие мои мечты. Там нельзя делать большие проекты — масштаб не тот. Я не могу ставить там оперы Шостаковича, «Саломею» Штрауса и «Войну и мир» Прокофьева. Я бы хотел показать в Новосибирске оперы «Китеж» и «Царскую невесту» Чернякова. А также «Русалку» Дворжака немецкого режиссера Кушея — феноменальной красоты спектакль. И привезти сюда на гастроли лучшие спектакли выдающихся современных хореографов.
— Может, Вагнера, например, «Тангейзер»?
— Нет, не Вагнера.
— Когда вы согласились принять предложение министра, вас не смущал тот факт, что ваши коллеги — директора и худруки крупнейших театров — выразили поддержку устно и письменно, личным обращением Борису Мездричу, теперь уже экс-директору Новосибирской оперы и режиссеру Кулябину? Вы как-то один оказались — не одиноко вам?
— Вся моя жизнь — вопреки. Так могу ответить на этот вопрос.
— Я прочла в социальных сетях, что Борис Мездрич не подал вам руки, когда вы прилетели в воскресенье в Новосибирск. Это правда?
— Да, правда. Я считаю, что это такое эмоциональное проявление, а потом в театре мы нормально общались.
— Может быть, вы предложите ему какую-то должность?
— Должность предлагать не буду. Во всей этой ситуации (и я ему это сразу сказал) виноват он. Он как опытный человек допустил такое. Почему, я не знаю.
— Но если бы вы сами посмотрели оперу, возможно, у вас сложилось бы иное мнение о постановке? И оно бы повлияло на ваше решение — не соглашаться на Новосибирск?
— Если бы я не увидел этого постера, если бы не узнал, о чем речь, то вообще бы прошел мимо. Хотя с самого начала меня активно приглашали на премьеру.
Мне нужно самому до конца разобраться, что это за история, поговорить с людьми. Вот у нас в Михайловском с Жолдаком (Андрей Жолдак — известный своими радикальными постановками в драме и опере режиссер. — М.Р.) была такая история: решили поставить оперу «Жизнь с идиотом» по Ерофееву. Андрей рассказал артистам замысел и решение, оркестрантам раздали клавиры и… Часть музыкантов, хор, артисты сказали: «Мы в этом участвовать не будем». Не все — только часть. И я понял: если есть такая вещь, такое отношение, то зачем вносить смуту в коллектив? И это было у нас первое название с Жолдаком. Тогда мы приняли решение — не делать. Он стал ставить «Евгения Онегина» — получился великолепный спектакль, сейчас мы его будем восстанавливать, 4 мая премьера. Просто выдающийся, при всем том, что он натворил там такое… Но главное, есть идея — спектакль не про Онегина, а про Татьяну: она представлена с разных сторон. Темирканов (Юрий Темирканов, выдающийся дирижер. — М.Р.) убежал с первого акта. Но там всё было чисто.
— Вы второй день в театре. У вас есть какая-то программа?
— Самая главная программа — это вечер к 70-летию театра. За полтора месяца я должен сделать феноменальный концерт. А до этого мы должны справить 70-летие Победы.
— Привезете ли вы в Новосибирск свою команду из Михайловского театра, проверенных людей?
— Нет, сейчас пока никого не хочу привозить. Мне нужно две недели, чтобы разобраться на месте с тем административным составом, который есть. Я уже встречался с людьми — они мне понравились. Разумеется, будут приезжать мои коллеги, чтобы оценить техническое состояние сцены. Мне не понравилась чистота в театре.
— То есть нет порядка в хозяйстве?
— Порядок есть порядок, а чистота — это чистота. Повторяю — впечатление от людей очень приятное, а вот в театре… Нет блеска, который должен быть в таком театре. А он должен быть. Но на самом деле сейчас говорить трудно, я провел в театре несколько часов: прилетел в воскресенье часа в два, познакомился, поехал к губернатору. Самое первое мое впечатление — это большой, феноменальный театр. Другое дело, что его надо привести в тот вид, под которым я подразумеваю слово «театр». Он требует ремонта, и летом мы этим непременно займемся. Мы начнем с середины июля (на сегодняшний день нет репертуара) и начнем планировать сейчас необходимые работы для того чтобы следующий, 70-й, сезон был очень мощный.
— Ремонт требует серьезных вложений. Минкульт даст деньги?
— Я об этом ничего не знаю, посмотрим.
— А как физически для вас возможно руководить двумя театрами, расположенными в общем-то в разных концах страны? Каким будет ваш график?
— Четыре дня в Новосибирске, три в Петербурге — таков мой график. Это вопрос абсолютно решенный.
— После этого прецедента, я имею в виду оголтелое наступление православных на искусство со всеми вытекающими кадровыми последствиями, теперь никто не застрахован (в том числе и руководимый вами Большой театр Сибири) от выступлений православных и прочих активистов. Разве это не понятно?
— Это очень хорошо, поверьте мне. Вот теперь началась истинная конкуренция — в бизнесе, в политике, в искусстве — везде. Я помню, как один прекрасный художник, сидя у меня в кабинете в Михайловском театре, спорил и спрашивал: «Ты кто такой? Это что, твои деньги, что ты за них так бьешься?» У нас была конфликтная ситуация, и тогда я понял, что он искренне считает, что государство им обязано давать деньги на всё, что они хотят. Они не представляют, что стоит директору добывать деньги, сколько трудов, сколько нервов, сколько кругов пройти, чтобы они творили.
— Но, простите, без этих творений у вас не будет кассы.
— Не так это: касса в опере и балете — это другое, это «Щелкунчик», «Лебединое озеро», «Жизель». Современные художники не имеют к кассе никакого отношения.
— В театральном сообществе считают, что Новосибирск для вас — это ступень к Большому театру. Ваш комментарий.
— Вот они не могут успокоиться… Ну что это такое!
— Все-таки вы будете общаться с режиссером «Тангейзера», теперь очень известным Тимофеем Кулябиным?
— Я хотел бы с ним встретиться, поговорить. У меня к нему никаких претензий. Я помог бы ему выйти из этой ситуации, я вывел бы его из нее феноменально. Еще раз скажу: в «Тангейзере» — богохульство с самого начала — вот она, основная проблема этого спектакля. Последний, кто так хулил Бога, был Лев Толстой, когда говорил, что матерь Божья — блудница. Ни Мейерхольду в его больную голову это не приходило, никому другому. Никто не придумывал земную жизнь Христа или игру в нее.
— Вы уже заявили, что будешь менять название Новосибирского театра оперы и балета, которое он носит 70 лет. Намерение остается?
— Да. Он будет называться Большой театр Сибири. Это, можно сказать, историческое название — оно не существовало, но планировалось при закладке театра. Так что первое, что я сделаю — верну название.
— И все-таки, Владимир Абрамович, вы оставите в репертуаре этого многострадального «Тангейзера» или снимите?
— Я уже сказал, что хотел бы встретиться с режиссером, поговорить с труппой. Во вторник я приму решение.
