Поп-звезда с элементами рока

Эта жизнь мерно течет теперь в уютном доме за большим забором, в лесу, где много высоких сосен и чистого воздуха. “У меня много красивой посуды, чтобы принимать гостей, устраивать званые вечера, — объясняет Ирина и после короткой задумчивой паузы продолжает: — Но не стоит!”  

Она счастлива, что главная ее ценность — нематериальна. Это — любовь зрителей, не остывающая с тех давних лет, когда первые хиты пробили верхние строчки парадов популярности в конце 80-х. С тех пор что ни песня, то победа. “Не обернусь” — очередной блокбастер певицы — с легкостью занял лучшие позиции в горячих ротациях всех форматных радиостанций и телетрансляций.  

Недавно в одном из крупнейших залов Лос-Анджелеса — амфитеатре Nokia — ее чествовали в ранге “Легенды” на церемонии Armenian Music Awards’2009. Певица горда тем, что “даже армяне, не знающие русский язык, меня там знают и признают”. Г-жа Аллегрова спросила устроителей: “А это не странно, что вы даете премию певице, которая не спела ни одной строчки на армянском и даже не знает языка?” “А вы делаете гораздо больше”, — ответили ей. Этой премией в прошлый раз был награжден легендарный французский шансонье Шарль Азнавур, а Ирина теперь шутит, что зато опередила Шер, которой звание “армянской легенды” собираются вручить на следующий год. Они с Шер, кстати, тезки по отцовским фамилиям — обе Саркисян. По месту рождения (Ростов) — донская казачка, по крови — армянка, в детстве жившая в Баку, в России Ирина Аллегрова стала подлинно народной певицей не только по зрительскому признанию, но уже и по официальному званию, которое было присуждено к ее дню рождения в январе.


“МК” упросил певицу выкроить из напряженного графика репетиций пару часов и отправился в ее лесной заснеженный домик в южном Подмосковье. Расселись за столом с плюшками, разлили чай…  

— Уже пишем на диктофон? — уточнила г-жа Аллегрова. — То есть матом уже ругаться нельзя? А то мне тут один звонил упорно. Я сперва даже не поняла, что это провокация. Звонит — и такими помоями поливает безбожно, площадной руганью, отборным матом… Я один раз трубку повесила, другой. А потом, конечно, рот тоже открыла. А он эту запись потом в Интернете выложил, мне об этом мои девчонки из фэн-клуба рассказали. Форум какой-то даже по этому поводу возник. Так ему там многие люди в ответ писали, что я еще мягко с ним обошлась — могла, мол, пожестче ответить. А я хотела! Я тогда сильно разозлилась. Хотела даже телефон найти. Но у них там какая-то организация, которая номера шифрует, и разыскать их практически невозможно.  

— Ну ты же поп-звезда с элементами рока! Можешь себе позволить и острым словцом осадить…  

— Понимаешь, вот звание не дает на это права, а возраст, опыт, мудрость, доверие зрителя, которое у меня есть, дают уверенность в себе и право иногда даже на резкие поступки. Я такая, какая есть. Я не хочу что-то из себя строить, чтобы кому-то специально нравиться. Не нравится — до свидания.  

— Кстати, о звании (народной артистки). Оно как-то неожиданно подоспело. Тебе не кажется?  

— Не хочу показаться нескромной, но народной артисткой, признание которой идет от народа, я чувствую себя давно. Хотя получить такое звание очень приятно, почетно и главное, вовремя — ко дню рождения.  

— Почему с таким трепетом наша творческая интеллигенция относится к подобным знакам отличия, придуманным когда-то большевиками для того, чтобы держать всех вас в жестком повиновении и идеологической узде? Разве не смешно выглядела бы Мадонна, если бы ей вручили звание народной артистки США! Такой бред в мире никому даже в голову не приходит…  

— У нас совершенно разные страны, разная жизнь, все разное. Я считаю, раз это есть в нашей стране, значит, это нужно. Я росла в актерской семье, в актерской среде. С детства варилась в этой атмосфере, и подобное “трепетное отношение”, о котором ты говоришь с издевкой, в моем окружении было всегда совершенно естественной нормой, которая не вызывала ни отторжения, ни насмешек. Это — одно из проявлений признания заслуг, а для творческого человека признание всегда очень важно. Хотя, безусловно, никакое звание не заменит подлинного признания народом, зрителями. Быть признанным своей страной, я считаю, это прекрасно.  

— И что оно дает — это звание?  

— Ну, какие-то новые ощущения появились. Я далеко не все сделала — и далеко не все в моей жизни уже произошло. Когда меня спрашивают, какая у меня любимая песня, я всегда отвечаю, что она еще не спета. Мне, например, это звание придало ощущение того, что я тверже стою на ногах.  

— И ты из-за этого станешь еще искрометнее и зажигательнее?

— Я всегда искрометна, зажигательна и полна энергии, когда выхожу на сцену. Ну может быть, немного торжественности прибавится.  

— Ира, но почему в таком случае тебя официально признали народной артисткой только сейчас? Не запоздало ли?  

— Этот вопрос не ко мне. Так случилось. Может быть, и хорошо. Иногда, смотря на все как бы со стороны, я удивляюсь, насколько вовремя что-то происходит. Правда! У меня много было подобных ситуаций в жизни. Вот сейчас я подумала: а если бы это звание случилось лет пять назад, то, возможно, тогда ничего и не произошло. Для моего зрителя это и так ничего не меняет. А у меня появилось ощущение нового статуса, что сейчас, может быть, важнее для меня, чем пять или десять лет назад. Кстати, многие очень удивились, когда узнали о звании, совершенно искренне полагая, что оно у меня уже давно было. Слушай, раз это столько лет было, пусть эта маленькая радость для нас останется. Кому от этого плохо? Это такие же знаки отличия, ранги и звания, как у военных. Есть младшие лейтенанты, есть генералы…  

— И насколько сильно надо было подсуетиться, чтобы обзавестись званием “музыкальной генеральши”?  

— Вообще не суетилась.  

— Я знаю многих твоих коллег, которые закручивают страшные интриги в высших эшелонах, чтобы раздобыть такое званьице…  

— Это — не из моей песни. Но ты прав: у нас есть большое количество заслуженных и народных артистов, которые к этому никакого отношения не имеют. Звание не гарантирует ни любви народа, ни признания зрителей. Но когда это совпадает — это очень приятно и почетно. То, что мой труд оценили, я очень рада. Знаешь, а может, они там завидуют у себя в Америке — та же Мадонна, что у нас есть такие звания, а у них нет. Ха-ха-ха!


— Ты сказала, что живешь теперь “замкнутой жизнью”. Не скучно ли жить отшельницей в доме за забором?  

— Гулять в этой красоте, среди сосен, на чистом воздухе — для меня это и есть самый желанный релакс. Это намного лучше, чем проводить ночи в прокуренных клубах, перетирая кости коллегам… Раньше меня сильно волновано, кто и что про меня скажет, что люди в это поверят. Это ужасно, когда тебя начинает кто-то гнобить, а люди все это читают, обсуждают. Был период, когда я очень переживала. Но позже я поняла пару важных вещей. Во-первых, подобные мелочи не способны повлиять на что-то действительно серьезное и отразиться на главном. Мои близкие любить меня меньше не станут, если обо мне напишут всякую ерунду или даже если я выматерюсь зло. Зрители мои — тем более не отвернутся от меня. Поэтому на многое я сейчас смотрю спокойнее.  

— Но есть и другая теория: чем скандальнее звезда, тем пристальнее к ней внимание публики и полнее касса на концертах.

— Не знаю, я специально никаких скандалов не придумывала и не провоцировала. Наоборот, часто меня бесило именно то, что в реальности было совсем не так бурно, карнавально и забавно, как об этом писали. Вот моя крестная недавно возмутилась: дескать, как я могла в своем телевизионном бенефисе признаться в том, что был период в моей жизни, когда я могла хорошенько выпить! Но любой человек, который находился рядом со мной, прекрасно знает, что был такой период — когда не то что выпить… Не знаю даже, чего хотелось. Я была тогда, как страус, который прячет голову в песок, чтобы не видеть и не слышать, что происходит вокруг и как меня поносят. Да, мне было плохо. Были причины. Вот я и сказала: да, выпивала баба, плохо ей было. И крестная меня за это, значит, отчитала. “А что такого? — ответила я. — Ты покажи мне хоть одного русского человека, для которого это было бы большой новостью”. Плохо было — выпивала. Сейчас я этого не делаю. Но не из-за этических причин. Просто не хочу. Состояние души такое: не трэба! Сейчас я кайфую от того, что ты вот уедешь после интервью, а я надену свой пушистый халат, заберусь на диван, включу хороший фильм. Мне не надо никуда бежать, завтра у меня ничего нет. Это счастье!  

— Или это — годы?  

— Это самодостаточность. Что касается возраста… С одной стороны, мои года — мое богатство. С другой, бабе-то особенно радоваться не приходится, когда наступает, скажем так, возраст, как бы моложаво она ни выглядела, как бы молодо она себя ни ощущала, как бы ни воспринимали ее окружающие. Но! Оно-то уже есть, и ты от этого никуда не денешься. И мысли проскакивают — что возраст, что идет какой-то процесс… Знаешь, когда я перестала участвовать в большом сексе, у меня как-то все гораздо лучше стало. Время на мелочи не трачу. Все на дело уходит. Мне это очень нравится.  

— Как славно! А некоторые из твоих коллег по инерции, видимо, никак не могут уйти из большого секса, а возраст дает о себе знать, и в творчестве тогда начинается полный раздрай…  

— Вот тебе и новый рецепт творческого долголетия от Аллегровой. Ха-ха-ха! Но я скажу сакраментальную вещь: если появится принц средних лет, с чистыми, ясными, голубыми глазами, высокий, мужественный… Возможно, я еще влюблюсь. Но он обязательно должен прилететь на своем самолете и увезти меня на свою белоснежную яхту к синему-синему морю…  

— А если с голубыми глазами, высокий и мужественный, но без самолета и яхты?  

— Для меня мужская красота теперь уже не в лице и форме черепа... Мне надо, чтобы у него были умные глаза и чистые руки.  

— С самолетом, яхтой и чистыми руками? Это не из серии — достать Луну с неба?  

— Будем искать. Я никуда не тороплюсь. У меня на самом деле было такое предложение несколько лет назад. Но был задан вопрос: смогу ли я жить в другой стране и не работать? Ему нужна была жена, а не певица. Я сказала — нет.  

— А чувак был с юмором: позвать именно Аллегрову просто в жены…  

— Да, ему нужна была именно я. Но без песен. Вот тогда бы я состарилась моментально.


— Твое творческое состояние ныне такое же, как и отношение к сексу? Тишь да гладь?  

— Наоборот, у меня ощущение, что я вернулась в середину 90-х, в самые лучшие годы моего творчества и карьеры. И по сборам в залах, и по атмосфере на концертах, по отношению ко мне зрителей. Собственно, сборы в залах и есть следствие зрительского отношения. Последние год-полтора принято жаловаться на кризис. А я не могла пожаловаться. Хотя, когда езжу по городам, часто сталкиваюсь с тем, что отменяется много концертов. У меня, слава богу, самый скромный результат — 90 процентов в зале. Но надо понимать, что это были большие залы в больших городах. А я езжу не только в большие города. Сейчас у людей действительно стало хуже с деньгами. Поэтому гастроли и ценовая политика планируются с учетом многих факторов. У людей должна быть возможность прийти на концерт любимого артиста. Я стараюсь этот фактор всегда принимать во внимание. Но, с другой стороны, помимо финансовой возможности у людей еще должно быть и желание. И то, что я это желание сейчас не просто вижу, а чувствую какой-то новый всплеск в отношениях со зрителями, меня радует и держит в тонусе. Я не хочу сказать, что я лучше других коллег, что я достойнее. Просто так распорядилась судьба — и спасибо ей за это. Людям необходимо общение с любимыми артистами, и никакой кризис эту духовную потребность не уничтожит. Но, конечно, мало быть распиаренным персонажем с двумя-тремя вовремя подвернувшимися песенками, что прежде многим помогало и в какой-то степени выстреливало.  

— А как же с устоявшимся мнением, что именно пиар, “ящик” и горячие ротации — главное мерило успеха и инструмент продвижения в шоу-бизнесе?  

— Именно эта философия и рухнула под натиском кризиса. Я на гастролях сталкивалась с супермедийными молодыми артистами, первый круг гастролей которых проходил на ура, а во второй раз в зале не было уже никого. Мало поставить красивые номера, снять клипы, пошить наряды, хотя это важно. Живой концерт — это не телевизионный бенефис. На концерте важно общение со зрителем, понимание друг друга, энергетика и эмоциональное сопереживание. Доверие невозможно сыграть, поставить или профинансировать, как сценическую декорацию. Оно или есть, или его нет. Надо быть уверенным, что два часа сольного концерта публике не будет скучно с тобой, а тебе — с публикой. Это — немного другое измерение, этот жанр называется “эстрадное искусство”, а не шоу-бизнес, в котором ради телерейтингов идет война больших денег и маленьких артистов. Однако выступать бичующей или хвалящейся стороной я не хочу. Я могу говорить только о себе, а я — человек интуиции, которая меня ведет по жизни и, к счастью, редко обманывает.  

— В той “Книге жизни”, которую ты пролистаешь в “Олимпийском”, есть ли рецепт куража, что помогает тебе все эти годы держаться в блистательной творческой и физической форме?

— Ну, постоянно быть в кураже — это можно в психушку угодить. Давать себе отдохнуть тоже надо. Но я никуда не уходила, хотя, может, особо и не тусовалась только ради того, чтобы увидели. Думаешь, меня не звали на все эти передачи похабные? Просто сейчас у меня накопилось то, с чем я посчитала нужным масштабно выйти к своим зрителям, выйти с хорошим, качественным, праздничным шоу, посвященным Ее Величеству Женщине. А кураж во многом — следствие именно реакции зрителей, их отношения ко мне. Когда ты выходишь на сцену и во Владивостоке, и, скажем, в Лос-Анджелесе в зале “Кодак” — и не видишь там ни одного свободного места, это тоже дает тебе кураж, который затем возвращается в новых песнях, идеях, постановках. Ведь это говорит о том, что ты идешь правильным путем. Это главное.


— Твой недавний телебенефис назывался “Исповедь несломленной женщины”. Когда разговор заходит о женщинах, всегда присутствует этот элемент вселенского надрыва. Откуда эта вечная драма на ровном месте? Сломленная — несломленная, сильная — слабая… Женщина вообще может жить просто, спокойно, без надрыва, без этих вечных выяснений и разбирательств?  

— А что такое — слабая женщина? Возможно, это еще одно напоминание о том, что сила женщины в ее слабости. Мужчины ведь хотят видеть именно слабую женщину, желательно недалекую — с ней легко. И сделать ее под себя. Я знаю, что одна из причин, почему меня любят именно женщины, заключается в том, что я придаю им определенную силу, помогаю не дать им себя в грязь втоптать, оскорблять, обижать. И очень многие мужчины, когда я их поношу со сцены, в ответ кивают, дают понять, что согласны, что в целом я права. Я даже спрашиваю: вы не обиделись? Нет, говорят, продолжай, все верно.  

— А их это, видно, заводит — чтобы еще и побрыкалась немножко, да?  

— Может быть, не знаю.  

— Исполнители твоего поколения сейчас все чаще фигурируют в разделе “ретро”. Тебя это не пугает?  

— Уж к ретро я себя никак не отношу. Как бы ни любили мои старые песни, без которых никуда, но все время надо что-то освежать. И этот процесс у меня идет. Каждый год. Я очень плодовита в этом смысле. Хотя я не беру все подряд и за все не хватаюсь. Любя и “Странника”, и “Угонщицу”, зрители, приходя на мой концерт, знают, что всегда получат новый качественный материал, к которому они начнут потом привыкать так, как привыкли когда-то к ранним песням. Мы не можем жить только прошлым, только первыми свиданиями, танцульками и поцелуями. Жизнь продолжается, и артист должен давать ответы на вызовы и темы сегодняшнего дня. Я сотрудничаю с самыми разными авторами, очень много молодых. Это — моя свежая кровь, которая дает мне импульс к постоянному обновлению.  

— Есть ли разница между композиторами 90-х и нынешним молодым поколением авторов?

— Сейчас все пытаются вычислить хит, разгадать формулу шлягера, который непременно “выстрелит”. Все стремятся только к этому — и это все портит. Уж как иной раз лезут из кожи вон, а все зря. Не надо! Вы лучше просто напишите то, что идет у вас от души, — и, может, именно это и “выстрелит”. Но талантливые сочинения тоже встречаются, и они помогают мне сохранять связь с актуальной музыкой.  

— А твои ровесницы тем временем устраивают уже грандиозные прощальные туры. Ты еще не думала, как сама будешь уходить со сцены, и будешь ли?  

— Задумывалась. Я не хочу, чтобы наступил такой момент, когда я должна буду себе сказать: всё, это в последний раз. Кому-то, возможно, хочется ставить такую точку, что-то публично объявлять. Мне не хочется. Мне кажется, артист, делая такие объявления, разочаровывает многих и в чем-то предает верных поклонников, своих зрителей. Я хочу оставлять дверь всегда открытой, пока у меня будут силы. Но пока я не чувствую, что в обозримом будущем мне придется столкнуться с подобной проблемой.  

— Успехов и удачи твоему мегашоу в “Олимпийском”!