— Муслим Магометович был, по сути, первым носителем стиля crossover, за что его академисты пытались немножечко колоть — «вот-де, не остался в лоне сугубо оперной сцены»...
— Не раз на эту тему беседовал с Муслимом: эстрада похитила его у оперы, так же как и Голливуд похитил столь любимого им Марио Ланца (Муслим обожал Ланца, написал книгу о нем). Что ж, Магомаев следовал природе своего дарования, судьба подавала ему знаки, и он на них отвечал. Хотя для советской эстрады был слишком роскошен...
— Не говоря уж о сегодняшней.
— О теперешней вообще помолчим. Да, обладая неповторимым голосом, высокой школой, которую прошел в Ла Скала, Муслим был и оперным певцом, и эстрадным. И, кстати, в этом году в Москве, в «Крокусе», пройдет уже второй конкурс его имени — и тем этот смотр сложнее для участников, что нужно показывать себя и в том и в другом качестве...
— Такое мнение слышал, что во времена Магомаева в Большом театре торжествовал «плакатный стиль» исполнения и он со своими драматическими полутонами в него не вписывался...
— Это неправда. Время, когда Муслим был в расцвете, было также золотым веком Большого театра, там блистал тот же Атлантов (кстати, друг Муслима), ставший артистом мирового класса, переехал в Вену... Образцова, Вишневская, если женщин брать; ну что вы, Большой театр той поры по уровню голосов был гораздо выше, чем сейчас. Трудно возразить.
— На этом не принято заострять внимание, но в Магомаеве практически не читался национальный уклон — он был интернационален по своей сути...
— Муслим сам ответил на этот вопрос: «Азербайджан — мой отец, а Россия — мать». Он преклонялся перед землей своих предков, но так сложилась его судьба, что он с малых лет воспитывался у своего дяди в России... и был человеком европейски образованным, причем не только в музыке — с ним было приятно говорить о литературе, о живописи (отец его, погибший в последние дни войны, был художником, Муслим рисовал, лепил, великолепно владел словом — сам писал мемуары перышком, в отличие от многих артистов, которые наговаривают на диктофон, а опытные журналисты делают из этого книги).
— Интересно, а в Европе сколь сильна была его слава?
— Ну, во-первых, он побеждал на зарубежных конкурсах... его знали. Ну а потом, известен факт, что после его триумфального выступления в парижском зале «Олимпия» директор «Олимпии» позвонил Фурцевой и сказал следующее: «Дайте мне этого парня на два года, я верну вам его европейской знаменитостью». И случись это, Муслим был бы известен во всем мире не менее, чем, например, Азнавур. Но... его не отпустили. О чем он, правда, не жалел никогда.
— Но сейчас был бы европейской звездой...
— Разумеется. Никому из наших это не удалось в той степени, как это могло бы удаться Муслиму. Но такое время было. Знаете, по своим вокальным данным Козловский и Лемешев тоже должны были быть звездами мирового масштаба, не меньше, чем Карузо и Паваротти. Но поскольку за границу не особенно выпускали, мир узнал об их таланте после смерти...
— В Магомаеве все красиво, и красив был его уход со сцены, а не как сейчас — людей пора ногами вперед выносить, а они всё поют...
— Я с ним беседовал на эту тему, все просто: Муслим был невероятно требователен к себе. В жизни не встречал человека с более адекватной самооценкой. Вы, например, знаете, что его приглашали сниматься в кино разные режиссеры? Александр Зархи звал его, красавца, на роль Вронского (которого в итоге исполнил Василий Лановой). Но Муслим считал, что у него не хватает актерского дарования и он не имеет морального права на кино. А что его совсем удивило, так это приглашение на роль Остапа Бендера (снялся потом Арчил Гомиашвили). Это правда. Муслим смеялся: «Вот бы я сыграл, а потом вышел на сцену, и люди бы пальцем показывали — смотри, Бендер поет!» Многие из нынешних звезд всеми конечностями вцепились бы в эти предложения, но только не Муслим с его чувством стиля, достоинством мастера. А ушел, потому что не хотел угасания на сцене...
— Хотя мог бы петь намного дольше?
— Конечно. И при всей его всесоюзной славе человеком он был непоказно скромным. По-восточному благороден, большой щедрой души. Кому повезло войти в ближний круг его друзей, а круг этот был весьма ограничен, те особенно скорбят об уходе Муслима, помня еще тепло рукопожатия, его взгляд... Нет человека, который о нем сказал бы что-то плохое, Магомаев был очень светлым и симпатичным человеком, что, в совокупности с талантом, большая, поверьте, редкость.
