«Зло не в партиях, а в сердцах людей»
— Иван Иваныч, как поживает «Правое дело»?
— Все нормально. Слава богу, я был услышан, и теперь обсуждается возможность участия священнослужителей в политическом процессе. На Священном синоде было сказано так: если появится злобнейшая из злобнейших партий, прямо исчадие ада, желающая вреда православной церкви, то уже тогда встанут как один депутаты и священники. Но это иллюзия, такая партия не появится никогда — во всяком случае, нужно быть сумасшедшим, чтобы ее утвердить. Зло не в партиях, зло в сердцах ныне действующих парламентариев и продажных чиновников. Оттуда его надо выбивать осиновыми колами и серебряными пулями. Но то, что это обсуждение состоялось, говорит только о том, что через какое-то время будут найдены необходимые мотивы, чтобы убрать все условности и позволить священнослужителям присутствовать во всех уровнях власти.
— По-моему, все было ровно наоборот. Вы озвучили свое желание войти в верховный совет «Правого дела», а Священный синод собрался, чтобы еще раз недвусмысленно намекнуть: нельзя.
— А я же как вошел? Как духовный лидер и наставник. Я им как был, так и остался. В партии я не состою, просто перестал заниматься консультационной работой по разработке пиар-программ и подбору людей на те или иные позиции.
— Что же вы тогда там делаете?
— Духовно окормляю.
— Я с большим удовольствием слежу за тем, как вы каждый раз находите новые формулировки для отвлечения глаз, а сами все так же стремитесь в партию. Вы можете прямо сказать: зачем?
— Да ни за чем. Мне это, кроме беспокойств и диких расходов, ничего не принесло.
— Хотите сказать, что за свои услуги вам не положена зарплата?
— Вы не представляете, до какой степени это расходная штука. Насколько можно меня обмануть, меня обманули.
— Заплатили не по тому тарифу?
— Нет-нет. Но я предполагал, что так и будет. Это было нормально пройденной зоной риска. Я не мог поступить по-другому. Так уж получилось, что я ответственен за большое количество людей. И у меня есть возможности этих людей направить в нужное русло.
— Каких людей?
— Членов общественной организации «Коалиция неба». После того как я озвучил «Доктрину 77», через какое-то время появилось 143 организации в 50 регионах страны. И я по мере возможности помогаю этим людям встать на ноги — и в общественном, и в политическом смысле. Мы подобрали партию «Правое дело» с уже развитой инфраструктурой. Теперь, вместо того чтобы тратить деньги на регистрацию партии, двигаем по всем регионам наших ставленников. Людей, которые восприняли доктрину правильно — как информационный повод к рассуждению, к объединению.
— А не как рекламу тарифного плана «Билайн».
— Но это же бред сумасшедшего. Были еще и часы «Орис» с логотипом «Доктрины». Вот на мне уже вторая модель «77». Должны были выйти еще и телефоны. Я люблю, когда все комплексно.
— Ну вот — продуманная рекламная кампания. А вы говорите: бред.
— Если рассуждать с точки зрения бизнесмена, то это абсурд. Тарифных планов миллион. Оттого, что вы выберете этот план, а не другой — выгода для оператора копеечная. И рекламировать тарифный план грандиозным мероприятием на самом большом стадионе страны — безумие.
— Главное же не определенный тариф, а лишнее упоминание бренда.
— Здесь другое — это было частное, абсолютно идеологическое мероприятие.
— Когда вы говорили про комплексный подход, что имели в виду?
— Идея, которая произнесена, требует атрибутивной поддержки. Чтобы можно было с ходу в толпе выделить единомышленников. К кому глаз направить. Были значки на лацканах у коммунистов, красные галстуки у пионеров. Вот и я создаю набор вещей, которые позволят нашим людям узнавать друг друга в толпе.
— Только коммунистам с пионерами галстуки выдавали, а не продавали в бутиках. Я себя только что поймал на выдающейся мысли: вас наняли сразу несколько компаний, чтобы вы занимались их рекламой. А получается, что не вы бренды рекламируете, а за счет этих брендов — себя.
— Меня так учили во ВГИКе. Просто я ходил на все лекции, а не прогуливал. И теперь полученные знания реализую. Но я делаю благо.
— Как же это проверишь?
— Очень легко. Есть парень в Саратове — бизнесмен, восстанавливает со своими друзьями сельское хозяйство. Не дикарь и не бандит. Верующий человек, не психопат. Он уже полезен. При этом он занимается благотворительностью — кормит стариков в Саратове. Вот его было очень хорошо поддержать. И заодно присоединить к общему движению.
— Собираете свой народный фронт.
— Он есть уже — и гигантский. Только невидимый. Пока. Механика наших действий какая? Нам все равно по нашему кодексу, в какой партии находиться...
— Вы любого прогнете под свои интересы.
— Не до такой степени я смекалистый. Просто в какой-то момент наступит «час икс», когда у нас окажутся свои представители на всех уровнях власти. Тогда можно будет цивилизованно, конституционным путем брать то, что нам нужно.
— Прекрасная формулировка, дайте еще раз ею насладиться: конституционным путем брать то, что нам нужно. Ну просто Ленин на броневике.
— И все остальные, включая Круглый стол короля Артура и до шумеров — во все времена это происходило одинаково.
— Не знаю, как насчет остальных, а в РПЦ не обижаются на то, что вы так нагло ее используете в собственных целях?
— А я не использую. Я свято верю, что присутствие в парламенте священнослужителей стабилизирует власть. Сделает ее ближе к народу. Потому что никто так близко не общается с народом, как священники. При этом на периферии они находятся в бедственном положении и вынуждены общаться далеко не с самыми приятными людьми для устранения своих хозяйственных нужд — чтобы тех же стариков кормить и детям давать образование. Что до меня, то я верное чадо Русской православной церкви и сторонник теократии...
— Это я понял. Только власть куда сильнее дестабилизирует не отсутствие священнослужителей в парламенте, а, например, приговор девушкам из Pussy Riot.
— В том числе. Но мне не дали уладить этот вопрос.
«Девушек из Pussy Riot подставили и предали»
— С PR, значит, не удалось. Какие же вопросы в РПЦ решаете лично вы?
— Когда вернусь в служение, вы можете у меня исповедаться, я могу крестить ваших детей, если будете служить в каких-то войсках, могу освятить вам оружие. Могу вас отпеть, если что — если вдруг за демократию погибнете. У меня очень широкая опция.
— Заманчивое предложение.
— Что касается девушек, то я выступал от себя лично. Я разговаривал с их адвокатом. Был компромиссный вариант, при котором можно было не доводить ситуацию до этого ужаса. Но было совершенно очевидно, что он не намерен быть адвокатом. Скорее прокурором. В его интересах было затягивать процесс, делать из них народных героев.
— Вы имеете в виду Марка Фейгина?
— Да. В итоге мы договорились, что он проконсультируется с кем-то, с кем он якобы имеет связи в патриархии. Но этот разговор не состоялся. А потом уже пошел весь этот шум: зашивания поп, ртов, какания на алтарях и заливания краской. А там и смешные православные активисты объявились.
— Вы сейчас все стрижете под одну гребенку. Акция с зашиванием рта — совершенно не то же самое, что «какание на алтаре».
— Да все одного поля ягоды. Дестабилизация общества, которая никому не нужна.
— Дестабилизация — это двухлетний приговор. Все остальное — живая реакция общества.
— Это то, чего добились их адвокаты. Они специально шли на конфликт.
— Если вы знали, что все к тому шло, почему молчали? Почему выступили с открытым письмом тогда, когда пути назад уже не было?
— Был еще зазор. Прямо дело недели — семи-восьми дней, когда можно было все решить. Я говорил, что нужно сделать. И первый пункт — не доводить до уголовного дела, иначе из них сделают героев. Второе — священники во власти. И третье — но уже от меня лично — мне казалось канонически правильным закрыть алтарь до покаяния девчонок. Это не значит закрывать храм. В ХХС много алтарей на самом деле и не такое количество прихожан. Это было бы здоровым историческим символом. Рано или поздно девчонки все равно бы покаялись в той или иной степени. Их окружают родные, близкие, у них дети. К чему эти неприятности?
— Ух! А священники во власти, оказывается, пострашнее, чем некоторые либералы. Это что же, без покаяния меня теперь к родным не пустят?
— Не было бы насильственного влияния. Психологически они бы сами пришли к этому. Когда-то кончаются все перформансы и начинается искусство. Либо ничего не начинается, если никакого искусства и не было. Пока ни в одном из перформансов вокруг PR я не увидел ни намека на искусство.
— Искусство — это последующая реакция. Как ни крути, а девушки попали в болевую точку времени.
— Да. И эта болевая точка — несогласие людей с тем, что ими, как крендельком на палочке, вертят и ноги о них вытирают.
— Вот видите, вы сами все прекрасно формулируете.
— Люди готовы были быть обманутыми на выборах. Им нужно было лишний раз Пугачеву показать или чтобы Киркоров поплясал. Петросян анекдот рассказал дополнительный. Но даже этого не сделали. Я утрирую, конечно, но ведь не было прогиба перед народом за то, что его так обманывают, а на дворе крепостной феодализм. И народ возмутился. Это возмущение спровоцировали люди социально активные. Но возглавили его те, кому совершенно наплевать на остальных. Получается шило на мыло.
— Девушки ничего не возглавляли. Они выражали частный протест.
— Девушки вообще 325-й продукт этой машины.
— В том-то и дело, что все вокруг в шоколаде, а две из них до сих пор сидят.
— Чего я и не хотел допустить. Я понимал, что девок — глупых — загонят в ситуацию, из которой они не смогут выйти.
— Почему глупых? Искренних и горячих.
— Они засовывали себе в половые органы курицу. Это очень искренне и горячо, но это глупость.
— Среди девушек, которые плясали в храме, таких не было.
— Хорошо, среди них были те, кто совокуплялся в музее на девятом месяце беременности, пока рядом стоял ребенок, у которого навсегда теперь искалечена психика после того, что он увидел.
— Даже если это глупость — за глупость не судят по уголовному делу.
— Да я и не хочу их оценивать с точки зрения морали. Я понимал, что их все равно подведут к необходимости декларировать, что они жертвы режима. А теперь уже не отойти назад — иначе не будет всемирного тура. В итоге адвокаты пустили все на самотек, и как из этого теперь выбраться — непонятно. Они отработанный материал. Они не нужны. Их предали. Подставили и предали.
«Я бы не хотел жить в России, где царем буду я»
— Вы же понимаете, что поступок этих девушек сродни безумству вашего «Соловья-разбойника». (Иван Охлобыстин сыграл главную роль в фильме с таким названием. — Н.К.)
— Не до такой степени. У нас все-таки разбойник очень целомудрен. Он, может, злодей, душегуб, но отношения с женщинами у него на самом высоком, эпическом уровне. И к вере он относится с пиететом.
— Так и девушки из PR вполне целомудренны.
— Целомудрие — это, по-вашему, курица в жопе и совокупление с гражданкой на девятом месяце беременности?
— Лично я предпочитаю, чтобы они курицу засовывали в задницу, а не пускали пулю в лоб. Это и входит в задачи гражданского общества — позволить нормально существовать и разбойнику, пока он не нарушает закон, и девушкам, пока они не делают того же самого. А на чьей стороне твои симпатии — уже дело вкуса.
— Мои симпатии на стороне людей, которые следуют здравому смыслу и текущей реальности. А девушки были вне текущей реальности.
— Здравый смысл — самое опасное, что только может быть. Там столько здравых смыслов в этом деле, и каждый считает, что он прав.
— То, что произошло, — очень некрасиво. Сейчас Россия ассоциируется с валенками, Гагариным и взбешенными пиписьками.
— Знаете, как иностранцы называют ХХС? Pussy Riot Church.
— Да, Церковь «Пусси Риот». Вот чего мы добились. Все из-за нежелания слушать — воспринимать друг друга как личности, каждой из которых позволено иметь свое мнение. Там тонкий процесс, а я не мог грубо вмешиваться. На мне еще беспокойство за «Коалицию неба»...
— А вы отлично устроились. Как бы не священнослужитель, но при РПЦ. Вроде бы не в партии, но в «Правом деле». Настоящий разбойник.
(Вместо ответа широко улыбается.)
— Вот и ваш фильм — еще одна вывернутая наизнанку русская идея. Раньше у нас были герои — Добрыня Никитич, Илья Муромец, Алеша Попович, которые как раз Соловья-разбойника мутузили. А у вас кто?
— Новые времена требуют новых героев. Соловей — выходец из массового сознания. Собирательный образ, выраженный в одном человеке. И все же когда спецагент выходит на его след, к своему изумлению, обнаруживает, что за него молятся, ему посвящают родительские собрания, а дети рассказывают о нем сказки. Вроде разбойник — а на самом деле тотемное божество. Да, он грабит, но таких же бандитов, как и он.
— Так вы за монархию или анархию?
— Я за империю.
— Как раз империи и не нужны соловьи-разбойники.
— Соловьи-разбойники — это и есть предшественники будущей империи.
— Скорее опричники.
— В некотором смысле да. Опричники русского народа. Но не Ивана Грозного, а Ивана Стотысячного.
— А вы все-таки себя метите в цари?
— Посмотрим. Но я не думаю, что это будет лучший вариант. Я бы не хотел жить в России, где царем буду я.
— Вот с чем-чем, а с этим я точно спорить не буду.
— Я вам тайну скажу. Мы долго ее боялись озвучить. Помните, как Франко по радио передавал: «Испания — чистое небо»? Вот и Соловей, чтобы призвать соратников, свистит. Этот свист — тот же выстрел «Авроры», только масштабный. Как я люблю.
— Вам напомнить, что с православными священниками делали большевики, после того как здесь последний раз вот так посвистели?
— Каждый по-своему смотрит на ситуацию. Если мы продолжим жить в том же режиме, что и сейчас, в самом скором времени перестанем существовать как нация. Я, как один из ее представителей, ответственен за ее сохранение. Биологическое. Это будет не совсем тот свист. Никакого кипиша, никаких побоев. Все в границах существующего конституционного порядка.
— Вы же не удержите это. Никто не удержит.
— Все нормально будет!
— Вы знаете, что бы с вами сделал Соловей-разбойник, попадись вы ему на глаза?
— Он убивает только дураков и предателей.
