Свои «Плотницкие рассказы» он придумывал, брал сюжеты из жизни. Василий, крестьянский сын, множество профессий освоил, а еще мальчишкой вместе с дедом и отцом до войны уже табуретки сколачивал. Отец его погиб на войне, троих сирот воспитывала в одиночку мать.
Казалось бы, солдатская служба в Ленинграде, где он даже напечатал стихотворение в газете, должна была поселить в его сознании стремление после демобилизации приютиться любым способом в этом городе. Но душу манили родные просторы. Даже в Вологде он не прижился. Обидела его девица, в которую влюбился, и уехал Василий в родную Тимониху.
Здесь и протекла вся жизнь писателя. Это его желание добра и процветания русской деревне, а также критика заскорузлых сторон сельского бытия породили в среде литературоведов ругательное словцо «писатель-деревенщик».
Иной городской читатель, избалованный западной прозой, говорил о Белове, если доводилось, через губу, точнее, пренебрежительно. А он не показывал вида, что обижался. А в деревне и слова такого не знали, семитов в глаза не видели. Взгляд сельского человека упёрт или в грядку, или в колосящуюся ниву, или в молитве поднят к небу.
Признавался же Василий Иванович: не уйти ли ему в монахи. В Бога веровал всегда. Молился. В восстановленной им церкви было где ему и верующему народу помолиться. И вот всё оказалось разрушено. Итог — инсульт, долгая болезнь и конец. Он завещал похоронить его на кладбище, где покоится его мать, Анфиса Ивановна Белова.
У Василия Ивановича Белова были две Государственные премии, главные советские ордена. И никакой разрушительной зависти к писателям-москвичам или ленинградцам он не имел. Его родила и взрастила русская деревенская женщина. Там родилась его дочка Анна. Он — вологодский сын и мог бы стать долгожителем. Если бы не вандалы. Тем страшнее, что они не чужаки, а односельчане.
Я попросила ведущего научного сотрудника Института мировой литературы Александра Мироновича Ушакова вспомнить встречи с Беловым.
— Писатели-деревенщики внесли в русскую литературу новый взгляд на мир, который до них отсутствовал. Они словно впервые внимательно посмотрели на судьбу русского селянина, на сельский уклад и заставили читателя задуматься над судьбой российского села. Но за этим призывом стояла мысль о необходимости сохранения природы, сельского уклада жизни.
Я с Василием познакомился, когда он был уже известен. Судьба соединила нас крепко. Его интересовали многие вопросы русской истории. И мы часто об этом говорили. Конечно, выпивали, ездили по разным городам, бывали на всевозможных совещаниях молодых писателей, и не только — но и молодых режиссеров, актеров. Я не замечал у него никакой горделивости. Он был человеком, принимающим юмор своего собеседника. А внешне очень покладистый, но человек, очень крепко убежденный в главном понимании жизни. И сдвинуть его с этой точки зрения было невозможно.
У меня есть несколько писем Василия ко мне. Одно время ему денег не хватало на семью. Он написал повесть «По 206-й статье». А я ему сказал: «Ты бы написал пьесу, а я бы ее продвинул». Я тогда работал в Министерстве культуры. Он написал, и всё руководство хотело, чтобы она появилась. Но предложили сократить процентов на двадцать. Деньги, правда, выдали. Я сократил. Он посмотрел, смутился. И сказал: «Моя-то пьеса была подлиннее». Заметил сокращения. Пьесу эту ставили в Вологде.
Я очень скорблю. Меня по сердцу ударила весть о его кончине. Из жизни ушел не только замечательный писатель, но и прекрасный и близкий мне человек.
