Квартира в московской новостройке отличается от брежневки или хрущевки тем, что в ней нет антресолей. Объяснить это можно по-разному. Например, тем, что при современной планировке узкие коридоры уступили место широким, а устроить в них мини-чердак проблематично да и не нужно. А главное — большинство купивших недвижимость в столице еще очень нескоро обзаведутся ненужными вещами, которые можно убрать с глаз долой. Но мы сейчас поговорим о старом жилье. В котором над головами членов семьи нависают вместительные ящики. На них не обращают внимания, пока представитель молодого поколения не задаст наивный вопрос: Что хранится на наших антресолях?
Сначала о том, что на них уже не хранится. Ушла, хочется верить, в безвозвратное прошлое привычка делать запасы гречки и сахара. Громоздкую бытовую технику (репродукторы, арифмометры, примусы) москвичи в большинстве уже снесли на помойки. И на антресолях нынче пылится то, что и выкинуть лень, и пристроить в главную столичную кладовку, на дачу, смысла нет никакого.
Например, взбивалка для яиц. Она лежит в побуревшей от времени, так и не распакованной картонной коробке. Открытка “Поздравляем с днем бракосочетания” от 1979 года валяется тут же. В семьях с родословной на антресолях накопилась уже целая коллекция таких взбивалок, напоминающих о свадьбах детей, внуков и правнуков.
Также на антресолях всегда валяется крестовая отвертка. Точнее, их там штук 18. Ибо если этот инструмент вдруг кому-то бывает нужен, его обычно ищут полвоскресенья. А потом отчаявшийся домашний мастер плюет, покупает новую отвертку и, сделав дело, отправляет ее, “чтобы не забыть”, в верхний ярус.
Тут, наверху, вообще много ошметков от ремонта — кусков обоев, линолеума, банок краски. В принципе их еще можно пустить в ход. Скажем, сделать кукольный домик для Барби. Но время не пощадило стройматериалы. И, чтобы Барби соответствовала интерьеру, ее нужно одеть в вещи с Черкизовского. Сделать это просто — купить их, постирать, и шмотки сразу сядут до кукольных размеров.
Но больше всего на антресолях обуви. В обязательном порядке присутствуют:
1) несколько поколений тапочек;
2) почти новые женские сапоги с молнией, сломанной в 1986 году, и уложенные до той поры, когда найдут такую же молнию (поиски продолжаются);
3) мужские ботинки со шнурками, порванными и завязанными узелком столько раз, что по виду они напоминают корабельные канаты;
4) комплект газет для набивки тех же самых сапог-ботинок (может быть также использован младшими членами семьи для написания рефератов по послевоенной истории страны);
5) сапоги резиновые, чудом не попавшие на дачу, где хранятся остальные пять пар резиновых сапог;
6) легенда семьи — коробка от румынских кроссовок “Томис”, купленных по большому блату в 1981 году;
7) грязные кеды, над которыми лет десять ежемесячно звучат сакраментальные слова: “Не выкидывай, я буду в них бегать по утрам”;
8) два фигурных куска кожи с ремнями неизвестного цвета, известные в семейных преданиях как “бабушкины босоножки”;
9) наконец, в дальнем углу — нечто войлочное с остатками меха, к чему все боятся прикасаться (оно очень похоже на мумифицированную крысу).
Из последних поступлений на антресолях — видеокассеты и собственно видик, посредством которого можно было бы их посмотреть, кабы кассетоприемник не был забит елочной мишурой и заначкой в 100 000 рублей образца 1993 года. Остальное пространство заполнено сломанными зонтами и спрессованной пылью в форме длинных брусков. Когда-то это были ленты поролона для утепления окон. Сейчас в квартире уже давно стеклопакеты, но поролон никто трогать не решается. Поскольку с первого взгляда ясно, что это чревато грязевым взрывом, угрожающим генеральной уборкой. Которую лишний раз никому делать не хочется.
Так что благодаря здоровой лени и легкой жадности москвичей будущие музеи московского быта не станут испытывать недостатка в экспонатах.
