Один “генеральский” дом построен при Сталине на Таганке, рядом с бункером, оборудованным на случай ядерной войны. Он стал с недавних пор музеем. Другой “генеральский” дом в правление Брежнева появился на Сивцевом Вражке, 9. Его фасад увешан мемориальными досками. В этой башне квартиры получали генерал-лейтенанты, генерал-полковники и генералы армии. Но этого было мало, чтобы стать новоселом. Каждый из жильцов вошел в историю армии и государства. Георгий Байдуков в экипаже Валерия Чкалова совершил беспосадочный перелет из Москвы через Северный полюс в Америку. Золотые погоны с генеральскими звездами дополняли “Золотые Звезды” Героев Советского Союза и Героев Социалистического Труда, высокие должности в Министерстве обороны.
Павла Батова привели к заветному дому в переулке две звезды героя — “За личную отвагу и мужество” при форсировании Днепра, “За инициативу и мужество” при форсировании Вислы и Одера, штурм города Штеттин. До Отечественной войны Батов отличился в Первой мировой, Гражданской войне. Под именем Пабло Фрица его знали бойцы интернациональных бригад в Испании. Там подружился с Эрнестом Хемингуэем. В романе “По ком звонит колокол” Пабло послужил прототипом образа Гольца.
После Испании была война в Финляндии, Западной Белоруссии. 23 раза армия Батова упоминалась в приказах Сталина. Маршал Рокоссовский вспоминал, что очень обрадовался, узнав, что его фронту придали 65-ю армию Батова. С ней он не разлучался со Сталинграда и “много раз убедился в превосходных качествах ее солдат, командиров и, конечно, прежде всего Павла Ивановича Батова, смелого и талантливого военачальника”. По признанию маршала, за всю войну он знал лишь двух крупных полководцев, которых солдаты и офицеры не только уважали, но и искренне любили. Один из них — Павел Батов. Он берег солдат, побеждал не числом, а талантом. До 70 лет командовал армиями, округами, группой войск, служил советником Народной армии Китая, начальником штаба Вооруженных сил стран Варшавского договора.
Два генерала, живя здесь, получили погоны маршалов. Арчил Геловани восстановил разрушенный Севастополь, от которого после восьми месяцев яростных боев не осталось камня на камне. Строил ракетный щит СССР, за что стал лауреатом Ленинской премии. Занимался пусковыми установками больших ракет, которые замыкали военные парады на Красной площади. Умер, будучи заместителем министра обороны СССР, на взлете, спустя год после того, как стал маршалом инженерных войск и лауреатом Государственной премии за “постановку на боевое дежурство новых ракетных систем”.
Танкист Семен Куркоткин “все четыре года не вылезал из брони”, начал воевать политруком роты. А в 1944 году, по характеристике командира корпуса, “принял командование танковой бригадой на себя”, “нанес крупные поражения в живой силе и технике противнику, со своей стороны не потеряв ни одного танка”. В Кантемировской дивизии стоит заправленная койка со снимком над ней почетного солдата и маршала.
В другой характеристике мирных лет на командующего танковой армии Куркоткина за перечислением достоинств: “здоров, молод, хорошая подготовка, спокоен, дисциплинирован, любознателен” — следовал негатив: “посредственно активен”, “главным недостатком т. Куркоткина является слабая требовательность”. Что не помешало ему впоследствии возглавить военный округ, а затем занять кабинет заместителя министра обороны СССР — начальника тыла. В этой должности Куркоткину присвоили звание маршала.
Через Спасские ворота Кремля прошел за “Золотой Звездой” Героя летчик-истребитель Александр Мироненко в 26 лет. К тому дню сбил 12 германских самолетов лично и 4 — в группе. 629 раз вылетал в небо, прикрывая бомбардировщики, корабли и наземные базы. Летчика прославил на Балтике бой за остров Сухо, на котором стояли маяк и артиллерийская батарея, защищавшая водный путь по Ладожскому озеру, не давший задушить город. По озеру плыли баржи с продовольствием из Большой земли в блокадный Ленинград. Немцы решили захватить остров, высадить десант, установить артиллерию и топить проходящие суда. Тот бой и день Мироненко запомнил на всю жизнь. Тогда потопил катер командира десантной операции, баржу с солдатами и сбил истребитель, прикрывавший десант с воздуха.
Представляя летчика к званию Героя, командир дивизии описал бой за остров. После него случилось много других боев, за которые получил три ордена Красного Знамени и три — Красной Звезды. В новом доме на Сивцевом Вражке Александр Мироненко поселился в 1971 году, получив назначение на пост начальника штаба авиации Военно-морского флота. А через три года командовал всей авиацией Военно-морских сил СССР.
На Балтике воевал и Афанасий Щеглов. Он стал Героем, как Мироненко, после прорыва длившейся 900 дней блокады. Дивизия Щеглова отличилась и при прорыве блокады в январе 1943 года, и спустя год, когда была разгромлена группировка германских войск, нависавшая над Ленинградом. Фронтовая газета “На страже Родины”, скупая на похвалу начальникам, о командире дивизии, сокрушившем неприступную оборону немцев у Пулковских высот, писала: “Гвардии полковник Афанасий Щеглов… не любит руководить издалека, даже когда безотказно действуют телефонный провод и радио. Он хочет видеть поле боя, слышать грохот сражений, силой своей мысли воли влиять на него”. Грохот орудий слышал Щеглов до конца войны на Карельском фронте. В мирные годы командовал войсками Бакинского округа.
Про генерала Ивана Третьяка в свое время писали, что Дальний Восток он превратил во “всенародную стройку”, от Чукотки до Хасана сооружал солдатские казармы, жилые дома для офицеров и прапорщиков, хранилища боевой техники, склады и базы. Делал все с душой так хорошо, что заслужил золотую медаль “Серп и Молот” Героя Социалистического Труда. Переехал в столицу по воле случая — в 65 лет, пройдя фронтовыми дорогами от начала до конца войны, переезжая с одного места службы на другое. Увидел Москву впервые, когда вызвали за наградой.
Офицера выделяли молодость и отвага. Командир дивизии признавался: “Любили мы Третьяка за безумную храбрость, за то, что он охотно шел на любое задание, каким бы оно ни было трудным. Казалось, скажи ему: “Третьяк, приволоки Гитлера” — он, наверное, ответил бы: “Слушаюсь” — и пошел бы добывать. Таким он был в бою”. По одному “трудному” заданию он на машинах выдвинулся вперед на восемьдесят километров от наступающих полков, прорвался к реке, форсировал ее вброд и после ночного боя, ошеломив немцев, овладел окраиной города. За тот бой летом 1944 года его представили к званию героя. В Кремль за “Золотой Звездой” и орденом Ленина вошел подполковник, командир полка в 22 года.
С тяжелой раной его вскоре доставили в госпиталь Москвы. Дважды жил в ней, когда учился в военных академиях. Постоянно осел после того, как на Васильевском спуске Красной площади приземлился самолет Матиаса Руста, без проблем пролетевший от западной границы до стен Кремля. В связи с этим министр обороны и командование войск ПВО ушли в отставку. Вступивший в должность министра маршал Язов предложил Третьяку, генералу пехоты, занять должность главкома войск ПВО, потому что “Третьяк — один из немногих, если не единственный, кто способен в сжатые сроки обустроить самые необустроенные войска ПВО”.
Иван Третьяк, заместитель министра обороны СССР, ушел в отставку в год распада государства, которому верно служил. Рассказывая о прошлом, поступком “главным за всю войну” считал не ночной бой за старинный русский город на реке Великой, за который получил “Золотую Звезду”. Мужество потребовалось проявить в полевом суде. Его, комбата, с другим командиром батальона включили в состав “тройки”, которая под председательством военного юриста решала судьбу офицеров и солдат, оставивших поле боя. “За проявленную трусость” приговаривали либо к расстрелу, либо к штрафбату. Председатель суда признавал единственный приговор — расстрел. Обратил внимание Третьяк на ждавшего приговора юного младшего лейтенанта, принявшего первый бой после ускоренных курсов. “Красивый, мальчишка совсем”, — подумал тогда. Взвод младший лейтенант не удержал, когда все вокруг побежали. Пощады не молил. “На плаху шел достойно”.
Решили между собой двадцатилетние комбаты: не дадим мальчишку убивать. Юрист, закончив формальный допрос, спрашивает: “Кто “за”?” — “За что “за”?” — “За высшую меру, конечно!” — “Нет, только штрафбат”. Препирались долго. Но нас было не уломать. Как ни упирался судья, ему, наверное, надо было вернуться с определенными показателями”. Спасли комбаты, рискуя положением в армии, младшего лейтенанта. В первом бою искупил он вину кровью, попал в госпиталь. После ранения взял Третьяк спасенного в полк и не пожалел. Он храбро воевал, стал капитаном, командовал батальоном.
…Незваным явился в “Московскую правду” полковник в отставке Барсуков Илья Сергеевич. Пришел не с улицы, как я. Направил его в редакцию заведовать отделом пропаганды горком партии. Туда он донес, что заместитель редактора дал в опальный “Новый мир” статью, не совпадавшую с мнением горкома. Сломал ему карьеру. Барсуков укоротил языки остряков. Отвадил меня петь за стеной своего кабинета. 23 февраля и 9 мая появлялся в мундире полковника пограничной службы с погонами в зеленой окантовке. Звенел, проходя по коридору, орденами и медалями. Выглядел бравым фронтовиком. Иллюзию мою разрушил его седой ровесник Роман Карпель, работавший в свои шестьдесят лет корреспондентом отдела рабочей молодежи “Московского комсомольца”. Роман выглядел стариком в молодежной газете. На фронте, как выяснилось, служил с нашим полковником. Но играли они разные роли. Барсуков председательствовал в военно-полевом суде, подобном тому, с которым однажды имел дело комбат Третьяк. Роман служил секретарем суда, вел протокол допросов, записывал решения “тройки”. От него узнал: “Барсуков всех приговаривал к высшей мере”.
Каждый из генералов-героев мог сказать о себе словами песни: “Вышли мы все из народа — дети семьи трудовой”. “Пролетарское происхождение” послужило им путевкой в жизнь. Армия — их университет. Всем пришлось воевать, жить в дальних гарнизонах. Проявив себя, приезжали в Москву учиться в военных академиях. После выпуска отправлялись кто ближе, кто дальше от столицы. Прожив лучшие годы вдали от нее, прибывали на закате жизни в Москву. От Сивцева Вражка до Министерства обороны и Генерального штаба на Арбатской площади рукой подать. На машине ехать минуту, пешком идти — пять минут.
Из села пришел в город на завод Ефим Смирнов. По путевке комсомола учился на рабочем факультете. Без конкурса его приняли в военно-медицинскую академию. В 35 лет возглавил санитарную службу Красной Армии, которой предстояла война с колоссальными потерями. Благодаря Смирнову, его теории, системе учета и лечения, руководству армией врачей вернулись с поля боя “в строй не менее 72,3 процента раненых и 90,6 процента больных солдат и офицеров”. За этими цифрами — миллионы спасенных жизней. Начальник Главного военно-санитарного управления и Главного военно-медицинского управления состоял в звании генерал-полковника медицинской службы. Смирнова любя подчиненные называли “маршал военной медицины”.
Ему благоволил много лет Сталин, назначил после войны министром здравоохранения СССР. На даче в Сочи вождь три дня беседовал с министром. Сталин задумал провести в стране дискуссию по физиологии, учению Ивана Павлова, лекции которого слушал в академии Смирнов. Неожиданно сменив тему разговора, Сталин спросил: “Почему Димитрова и Жданова лечил один врач?” — заподозрив его “во вредительстве”, желании умертвить своих ближайших соратников. Выслушав молча отчет о причине смерти безнадежно больных пациентов Кремлевской больницы, Сталин остался при своем мнении. Он повторил как приговор: “Один врач”. Смирнов не знал тогда о докладной записке Лидии Тимашук, не согласившейся с заключением врачей Кремлевской больницы. Она, сняв ЭКГ, электрокардиограмму, поставила Жданову объективный диагноз — инфаркт, но профессора с ней не согласились, отменили больному постельный режим, разрешили прогулки. Через два дня тучный Жданов умер. Мнению Тимашук поначалу не придали особого значения. Но со временем объективная записка превратилась стараниями Лубянки в донос, ставший основанием для арестов врачей, многие из которых были евреями. Лидию наградили орденом Ленина. О ней писали как о героине. А врачи под пытками признали себя платными агентами разведок, отравителями. Их публично объявили “убийцами в белых халатах”. Началась невиданная на государственном уровне кампания антисемитизма и шпиономании по всей стране.
Министра здравоохранения Смирнова обвинили в “политической беспечности” и за “неудовлетворительное руководство” сместили с должности. Трижды к Сталину обращались за санкцией на его арест. “Над вами, Ефим Иванович, висел дамоклов меч”, — рассказал Смирнову Хрущев после смерти Сталина. На следующий день после похорон вождя всех арестованных развезли из камер по домам. Без вины виноватую Лидию Тимашук лишили ордена Ленина, подвергли остракизму. (Впоследствии признали: ее диагноз был правильный.) Смирнов вернулся в армию, возглавлял секретное управление биологической защиты Министерства обороны, призванное спасать армию и народ от атомного оружия. Служил до 80 лет. Никому ни до, ни после него это не удавалось.
Есть одна общая черта в биографиях генералов-героев. Все они — от сохи, их предки пахали землю.
Батов появился на свет в “бедной крестьянской семье в деревне Фелисово” Ярославской губернии.
Геловани — из села Спатагори в Грузии.
Куркоткин — крестьянин деревни Запрудная Московской области.
Мироненко — уроженец Яхнинки Полтавской области.
Щеглов ушел в армию из деревни Михали Калининской области.
Третьяк родился в деревне Малая Поповка Полтавской области.
Смирнов — земляк крестьян деревни Озерки Владимирской губернии.
От сохи и знаменитый жилец дома легендарный генерал армии Василий Маргелов. Но об этом герое — в другом номере “МК”.
