До переезда на Пречистенку, 31, в квартиру 77, в новый многоэтажный дом, построенный на месте церкви Троицы для сотрудников НКВД, Михаил Петрович Фриновский, командарм
Не хочется об этом командарме вспоминать, но надо. Сын сельского учителя Михаил учился в духовном училище, но началась революция — священником не стал. Пошел в армию, сел на коня, вступил в Красную гвардию, брал Кремль в октябре 1917 года, получил тяжелое ранение. Спустя год его приняли в партию. Кавалерист записался в Красную Армию, командовал эскадроном. После второго тяжелого ранения его, доказавшего преданность советской власти, направляют в ВЧК.
Так спустя два года после революции началась служба в карательных органах, в разных городах, на разных должностях, по прямому пути к вершинам власти. Комиссар и командующий дивизией Особого назначения имени Ф.Э.Дзержинского назначается главой пограничной и внутренней охраны СССР, становится правой рукой наркома НКВД Николая Ежова, того, кто на суде признался: «Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил...»
Подобной «чисткой» чекистов, армии и народа занимался и его первый заместитель, отличившийся в раскрытии «военно-фашистского заговора в РККА». Хрущеву запомнился Фриновский как «здоровенный такой силач со шрамом на лице, физически могучий». Силача вслед за Ежовым арестовали и расстреляли.
Но вот что интересно. В своих показаниях Ежов сказал о своем первом заместителе: «Мои взаимоотношения с Фриновским. Я все время считал его рубахой-парнем. По службе же я неоднократно имел с ним столкновения, ругал его и в глаза называл дураком, потому что он, как только арестуют кого из сотрудников НКВД, сразу же бежал ко мне и кричал, что все это „липа“, арестован неправильно и т.д.»
Спас тогда Фриновский от расстрела по «липовому» делу своего подчиненного Михаила Маклярского — того, кто в годы войны руководил разведчиками на оккупированной территории, среди которых отличился легендарный Николай Иванович Кузнецов. Если бы не сценарист, полковник в отставке Маклярский, мы бы не увидели фильм «Подвиг разведчика» и не узнали бы о бесстрашном мстителе, ставшем посмертно Героем Советского Союза. Как видим, «рубаха-парень», обвиненный в «антисоветском заговоре», защитил невинного. Называли «липой» затеянные против «врагов народа» дела расстрелянный нарком НКВД Генрих Ягода и его окружение. Они, как обвинял их Ежов, «кричали о благополучии и затухании классовой борьбы» — вопреки Сталину, заявившему, что «по мере нашего продвижения вперед, к социализму... классовая борьба будет обостряться». Этой теорией обосновывалась кровавая практика Большого террора.
После измены неверного в любви генерала царица не захотела больше видеть фаворита. Его незаконнорожденные сыновья получили дворянство, вдова и сын установили памятник на могиле Римского-Корсакова...
За вымышленную измену командарма
У всех «врагов народа» при обысках находили в кабинетах именное оружие. «Если бы я хотел произвести террористический акт, — опровергал обвинение в заговоре Ежов, — над кем-либо из членов правительства, я для этой цели никого бы не вербовал, а, используя технику, совершил бы в любой момент это гнусное дело...» И это правда. У Ежова в кабинете кроме трех бутылок водки изъяли два вальтера и браунинг. Стреляли большевики в себя. А с именем Сталина — шли на расстрел. Вот где загадка истории!
Среди жителей Тверского бульвара в
...Последний многоэтажный дом на нашем пути стоит на месте сломанного храма Дмитрия Солунского. Древнее самой церкви считалась шатровая колокольня — «одна из очень редких по форме», как писали искусствоведы, желая сохранить шедевр архитектуры. Славился хор церкви — его исполнение завершалось аплодисментами прихожан, забывавших, что они не в концертном зале. В пушкинские времена в часы службы сюда стягивались кареты вельмож.
Ради восьмиэтажного дома на углу Тверской улицы и Тверского бульвара кроме церкви сломали соседнее строение 28. В нем жил в начале XX века Христофор Леденцов, сын купца
В отличие от других московских меценатов, выходцев из купеческой среды, Леденцов жертвовал деньги на науку. 23 февраля 1909 года император Николай II утвердил Устав Общества содействия успехам опытных наук и их практическому применению. До этого дня меценат не дожил, но в банке хранился завещанный им обществу капитал — 1 миллион 881 тысяча 231 рубль. На первом заседании обществу присвоили имя Леденцова. На его средства в Москве оборудовали физическую лабораторию профессору Петру Лебедеву, вынужденному уйти из Московского университета, а в Петербурге — физиологическую лабораторию Ивана Павлова. Учитель физики Калужского женского епархиального училища Циолковский прислал в правление общества описание своего изобретения и просил: «Если мое изобретение того заслуживает, оказать мне немедленное пособие в 1000 (тысячу) рублей для приобретения патентов в главнейших странах. При продаже хотя бы одного патента я с благодарностью возвращу заимствованную сумму».
На Тверском бульваре, 28/17, сохранился от советских лет магазин «Армения». Рядом с магазином другая дверь ведет в музей Сергея Коненкова. Здесь он жил после долгой эмиграции в Америке с женой Маргаритой Ивановной. Ослепленный ее красотой, скульптор писал: «Маргарита была так прекрасна, что показалась мне творением какого-то неведомого художника...» Юная дочь генерала вопреки воле отца вышла замуж за пожилого художника, действительного статского советника, академика Санкт-Петербургской императорской академии художеств.
Коненкову поддавались и мрамор, и дерево, и глина. Скульптуры всюду — на полу, столах. У стены — леса, на которые художник поднимался в 96 лет. В Коненкове, как он говорил о себе, «пылал огонь монументальных идей». Они воплощены в портретной галерее современников, известных только ему: «Дяде Григорие», «Камнебойце», «Егорыче», и в образах Самсона, Паганини, классиков русской литературы. На Воробьевых горах перед Московским университетом — бюсты великих ученых, созданных скульптором.
А в галерее на Пречистенке, 19, выставлен памятник Коненкову. Его изваял в бронзе Зураб Церетели. Ему Коненков задолго до того, как этот художник установил монументы в Европе, Азии и Америке, дал характеристику, повлиявшую на присуждение Ленинской премии: «Зураб Церетели — замечательный художник. Его произведения несут людям радость, счастье познания прекрасного... Силой творческого таланта, безграничной фантазии и воображения он создает неповторимые произведения искусства. Они искрятся, как бриллианты, переливаются всеми цветами радуги, сверкают, как лучи солнца, павшие на землю».
Себя Сергей Коненков извалял в белом мраморе. Его «Автопортрет», как считают, «своей мощью и энергичностью пластики напоминает поздние работы Микеланджело». В белом мраморе — Ленин; ему скульптор докладывал, как выполняется план «монументальной пропаганды». На Красной площади установили в 1918 году «Разина с ватагой», на стене Сенатской башни — доску в память о погибших в боях в 1917 году. Эти не сохранившиеся на месте изваяния — работы Коненкова. Скульптор считал Ленина гением, но после наступившей разрухи при первой возможности уехал из Советской России...
У входа в музей встречает «Магнолия», статуя красивой женщины, созданная из ствола магнолии. В простом платочке лицо, напоминающее «Магнолию». Это жена скульптора Маргарита Ивановна Воронцова. В истории она осталась бы музой художника, если бы не генерал-лейтенант Павел Судоплатов, руководивший в годы войны внешней разведкой. В мемуарах, написанных после долгого сидения в советской тюрьме, он рассекретил имя своего успешного агента в Соединенных Штатах Америки.
В книге «Разведка и Кремль» сказано: «Маргарита Конёнкова (агент Лукас) под руководством Лизы Зарубиной (агент Вардо) и сотрудника нашей резидентуры в Нью-Йорке постоянно влияла на Оппенгеймера и уговорила его взять на работу специалистов, известных своими левыми убеждениями, на разработку которых уже выходили наши нелегалы и резидентура. Существенной была ее роль и в разведывательной операции по выходу на близкие к Эйнштейну круги ученых, занятых в разработке неизвестного ранее сверхоружия в проекте «Манхэттен». То был ядерный проект США.
Генералу Судоплатову принадлежит и другое довольно прямолинейное признание: «Жена известного скульптора Конёнкова — наш проверенный агент. Она сблизилась с крупнейшими физиками Оппенгеймером и Эйнштейном в Принстоне. Оппенгеймер оказался типичным подкаблучником, и Маргарита была вынуждена отступиться от него. А вот Эйнштейн не устоял перед ее чарами». Искренне влюбился, писал немолодой женщине стихи. В 1998 году на аукционе «Сотбис» выставлялись на продажу десять писем Эйнштейна Маргарите Ивановне, с которой ему пришлось расстаться. В одном из них он писал: «Если это письмо дойдет, знай, что я тебя приветствую и целую. И пусть будет проклят тот, кто перехватит его». Роман длился десять лет после смерти жены Эйнштейна.
Сталин распорядился зафрахтовать пароход, чтобы доставить в СССР из Америки агента «Лукаса» и Коненкова, все имущество семьи и изваяния скульптора, заполнившие предоставленную ему мастерскую на Тверском бульваре, служившую также квартирой. Я видел в музее, как на антресоли выходила седая худенькая женщина, и не знал, что предо мной жена великого скульптора, она же «проверенный агент Лукас», и возлюбленная гениального физика, при первом знакомстве рисовавшего ей формулы теории относительности.
И последнее. О здании на углу Тверского бульвара и Тверской улицы. Все дома по четной правой стороне от ее начала до Тверской площади и все по нечетной левой стороне от мэрии до Пушкинской площади — одного автора, сына сельского иконописца, ставшего дипломированным архитектором в 34 года, Аркадия Мордвинова. Он родился настолько талантливым, что, еще когда он был студентом, по его проектам возвели в Харькове Центральный почтамт, а в Нижнем Новгороде приняли и осуществили проект планировки и застройки гигантского автозавода.
Реконструкция улицы Горького, как переименовали Тверскую, началась со взрыва в 1938 году 14 старинных строений главной улицы Москвы. Она расширилась в два раза. Такая кардинальная операция замышлялась на всех старых улицах, где средняя высота зданий достигала всего полутора этажей.
Взамен четырнадцати памятников архитектуры вдоль улицы протянулись два новых дома по 314 квартир в каждом, с аптекой, магазинами и кафе на первых двух этажах. Все их видят, нет только над крышами скульптур, олицетворявших образы строителей социализма. Начинал Мордвинов конструктивистом, не озабоченным украшениями фасадов. Стал самым успешным мастером социалистического реализма, совместившим масштаб XX века с наследием классицизма и ампира: колоннадами, пилонами, карнизами... Улица Горького до и после войны превратилась в витрину стиля, который называют сталинским ампиром.
В дни строительства корпуса обозначались литерами А и Б, теперь у них номера 4 и 6. Протянулись восьмиэтажные здания на сотни метров каждый, а построили их всего за 11 месяцев. От Тверской, 13, резиденции правительства Москвы, до Бульварного кольца возвышаются корпуса В и Г, дома 15 и 17, последний как раз тот, что на углу с Тверским бульваром. Над ним танцевала балерина, поэтому московские остряки до того, как скульптуру демонтировали за ветхостью, называли корпус Г «домом под бабой».
Как бы ни относились к дому и улице искусствоведы, скорбящие, что архитектура СССР в эпоху Сталина оказалась на обочине мирового развития, при взгляде на Тверскую видишь: не все так плохо. Очень даже хорошо стало, когда заполнили брешь на углу Газетного переулка, снесли гостиницу «Интурист», заменив ее черное стекло роскошной гостиницей. Новые дома главной улицы Москвы стали памятниками архитектуры XX века.
Тверской бульвар до конца не «реконструировали», подобно Тверской. Поэтому я смог полтора года путешествовать по его проездам и описывать то, что никому больше не дадут взрывать и сносить.
