Когда Мария Робертовна Ренквист вышла замуж за известного музыканта Рейнгольда Морицевича Глиэра, молодые занимали комнаты, выходившие окнами на Петровский бульвар напротив остановки конки, ставшей с годами остановкой трамвая. Здесь у них родились три дочери и два сына.
В доме 5 протекал с 1903 по 1910 год первый период жизни в Москве уроженца Киева, золотого медалиста Московской консерватории. Редкая в России фамилия в те годы часто значилась на афишах концертов. Композитор дирижировал оркестрами, они играли его сочинения.
Имя и музыка Глиэра нравились Сергею Рахманинову. В начале карьеры Рейнгольд преподавал в музыкальном «училище сестер Е. и М. Гнесиных». То были три крещеные сестры, Евгения, Елена и Мария, дочери ростовского раввина и пианистки. Одна из трех его основательниц, Елена Фабиановна (их фамилию при советской власти присвоили государственному училищу и музыкально-педагогическому институту), вспоминала: «Как-то, говоря со мной о Глиэре, Рахманинов сказал: «Как удачно подходит Глиэру имя Рейнгольд — ведь он действительно как человек чистое золото». (Первая часть фамилии «рейн» на немецком языке — чистый, вторая часть, «голд» — золото.)
Кроме завидного характера Глиэр обладал поражавшим со студенческих лет профессоров консерватории трудолюбием, не покинувшим его с годами. В 1910 году Киевская консерватория предложила ставшему известным в России земляку должность профессора на кафедре композиции. На десять лет Глиэр уехал из Москвы. На Украине оставил по себе хорошую память. Его избрали директором консерватории, где в его бытность получили образование самые известные украинские композиторы XX века.
Возвращение на Петровский бульвар, 5, состоялось после гражданской войны, в 1920 году. Уезжал Глиэр из Москвы царской, вернулся в «красную Москву», как любили называть свою столицу большевики. С ними у профессора Московской консерватории сложились хорошие отношения. Ему нашлась служба на родной кафедре композиции. Учил профессор тогда Александра Александрова, автора музыки гимна СССР и России, песни «Вставай, страна огромная!». Ее исполнял руководимый им Краснознаменный ансамбль песни и пляски Красной Армии, провожая бойцов с Белорусского вокзала на фронт. О чем гласит мемориальная доска на фасаде вокзала.
Среди учеников Глиэра — Арам Хачатурян, сочинивший балет «Спартак» и гениальный «Танец с саблями». Эта музыка — навсегда.
По совместительству профессор в двадцатые годы служил в Московском отделении Народного комиссариата просвещения, затем в музыкальном отделе этого наркомата РСФСР. Чем занимался как чиновник? «Взял шефство над детской колонией (беспризорных правонарушителей. — Л.К.), где учил воспитанников хоровому пению, устраивал с ними спектакли или просто рассказывал сказки, импровизируя на рояле». Можно ли представить, чтобы сегодня профессор Московской консерватории занимался подобным делом с беспризорными детьми?
Это еще не все. «Одновременно в течение ряда лет Глиэр руководил студенческими хоровыми кружками в Коммунистическом университете трудящихся Востока, что принесло ему как композитору немало ярких впечатлений». Там с будущими вождями и бойцами революции в Китае композитор разучивал их родные песни, изучал музыку Поднебесной и записывал китайские народные мелодии.
Не случайно музыку балета «Красный мак» на китайский сюжет заказали Глиэру. Большой театр, как все другие в провозглашенном в конце 1922 года СССР, стремился поставить спектакль на современную тему с идеями правящей партии и правительства, финансировавшего императорский театр, ставший академическим. И первый выполнил эту задачу «в области балета».
Помог, как всегда бывает в жизни, случай. Главный художник Большого театра Михаил Иванович Курилко в 1926 году прочитал в газете «Правда» заметку о том, что в китайском порту «в результате происков империалистов задержан советский пароход «Ленин» с продовольствием для китайских трудящихся». Заметка навела его на мысль сочинить либретто балета с главной героиней-танцовщицей и советскими моряками.
Как рассказывал сын Михаила Ивановича, ссылаясь на воспоминания друзей отца, он любил женщин, красиво за ними ухаживал и мог в свои семьдесят лет «подарить несколько чемоданов свежей сирени понравившейся молоденькой девушке». Он же напел Глиэру песенку, услышанную в черноморском порту. В обработке композитора ее мелодия стала музыкой зажигательного танца «Яблочко», поныне исполняемого ансамблями песни и пляски. Движения и позы китайских танцев показала Глиэру прима балета Большого театра Екатерина Гельцер, выступавшая в Китае.
Курилко, знавший толк в дамах и цветах, сочинил увлекательный сюжет, действие которого разворачивается в порту, ресторане, курильне опиума вокруг танцовщицы Тао Хоа, чье имя в переводе с китайского языка означает «красный мак». И вокруг цветка, выбранного под цвет советского флага. Капитан советского корабля дарит восхитившей его танцовщице красный мак и заступается за угнетаемых китайских кули, которым на помощь в погрузке приходят наши моряки. Капитана пытаются застрелить и отравить, но Тао Хоа спасает его ценой собственной жизни. Все заканчивается восстанием бедноты и ликующим танцем советских моряков под музыку «Яблочко».
Балет «Красный мак» поставили в Большом театре с триумфом в 1927 году, когда праздновалось десятилетие советской власти. Роль Тао Хоа первой исполнила Екатерина Гельцер, ее сменила Викторина Кригер. От них эстафету приняли Галина Уланова и Ольга Лепешинская. (Викторину Кригер я видел неоднократно поднимавшейся непременно пешком, игнорируя лифты, на шестой этаж «Вечерней Москвы», где она публиковалась.)
Много лет «Красный мак» не сходил со сцен под этим названием, пока его не посмотрела в Большом театре после победы Мао китайская делегация, усмотревшая в названии балета символ опиума, с которым компартия вела беспощадную войну. Пришлось Глиэру на старости лет переименовать его в «Красный цветок». То было у нас одно из первых проявлений пресловутой «политкорректности». (Замечательного репортера Евгения Рябчикова, чей очерк о герое-пограничнике Карацупе и его собаке Индусе по хрестоматиям знали с довоенных лет все школьники, после визита Хрущева в Индию заставили переименовать собаку в Ингуса.)
«Красный мак» — «Красный цветок» давно сошел со сцены, но внезапно в 2010 году возродился в оперном театре Рима и вошел в репертуар театра в Красноярске. «Гимн Великому городу» из другого известного балета Глиэра «Медный всадник» утвержден законодателями Питера официальным гимном Санкт-Петербурга. Стало быть, и эта музыка — навсегда.
Второй период жизни Глиэра на Петровском бульваре, 5, длился с 1920 по 1938 год. В те годы он сочинил «Торжественную увертюру», впервые прозвучавшую в Большом театре по случаю 20-летия Октябрьской революции 6 ноября 1937 года. С тех пор увертюру часто исполняли в дни советских праздников.
Дом 5 на Петровском бульваре знали выдающиеся музыканты. В нем бывали ученики профессора: Сергей Прокофьев, Арам Хачатурян, певцы, впервые исполнявшие романсы Глиэра. Их пели Шаляпин и Собинов.
Посещала бывшего преподавателя «училища сестер Е. и М. Гнесиных» его первая работодательница, ставшая до войны заслуженным деятелем искусств РСФСР, депутатом Московского городского совета и орденоносцем, что много тогда значило. Поражает ее способность преодолевать чиновничьи барьеры и в самые трудные времена добиваться цели. Ей удалось в годы «военного коммунизма» сохранить семейное дело и развить его. Этому помогло давнее знакомство с Луначарским, наркомом просвещения в правительстве Ленина, когда он скрывался от царской полиции в имении друзей Гнесиной.
В разгар Отечественной войны основан музыкально-педагогический институт, чему противились чиновники, ведавшие культурой: «Зачем Москве вторая консерватория?». Помогал Гнесиной не раз Клим Ворошилов, маршал Советского Союза и заместитель председателя правительства Сталина. В год битвы под Курском возобновилось на улице Воровского, ныне Поварской, прерванное войной строительство четырехэтажного здания, где открылся институт и куда переехало училище. В 1958 году я видел золотые трубы и слышал фанфары при торжественном акте открытия Концертного зала вблизи института. Когда в центре Москвы при Брежневе ничего не сооружалось, над институтом на 13 этажей поднялось новое здание училища.
Все это происходило благодаря Елене Фабиановне, утратившей способность ходить, но твердо руководившей школой, училищем, институтом. На моих глазах, сидя в инвалидной коляске, услышав созданный студентами накануне Всемирного фестиваля молодежи в Москве большой джаз-оркестр, она немедленно велела его распустить. Пережив всех сестер и брата-композитора, Гнесина преподавала до последних дней жизни, угасшей на следующее утро после 93-летия.
Я увидел ее впервые в квартире, расположенной в здании института, сидящей у клавиш с маленькой девочкой и взял у нее интервью для стенной газеты училища. В тот день она очень расстроилась, узнав, что ученики затопали ногами, когда в классе зазвучала музыка Баха «Израиль в Египте». В Москве тогда прошла антиизраильская демонстрация в поддержку Египта. Не раз звонил Гнесиной, брал у нее «отклики» для газеты по случаю триумфальных полетов наших космонавтов. Никогда не получал отказ. Вряд ли сегодня мне было бы так просто дозвониться до преемницы Елены Фабиановны на посту директора Российской академии музыки имени Гнесиных.
Принимал у себя Глиэр Михаила Ивановича Курилко, главного художника Большого театра, обладавшего талантом сценографа и поразительной физической силой: в 70 лет он гнул подковы. Родился в Петербурге в 1880 году. В гимназические годы потерял левый глаз, ходил всю жизнь с повязкой, как Кутузов, что не помешало с золотой медалью окончить Академию художеств в Петербурге, а после нее в Москве архитектурный институт и археологический институт по специальности русские древности.
Одним глазом Курилко видел лучше многих и заметил несколько строк в газете, побудивших сочинить либретто «Красного мака». Как архитектор проектировал Большой оперный театр в Новосибирске. Любил красиво жить, одаривал жену бриллиантами, сыгравшими роковую роль в ее жизни. (На прием в посольстве Франции она явилась, украшенная «брошью в виде французской лилии с красной перевязью и бриллиантами». То было вечером, а под утро в квартиру за лилией явились бандиты. Похищенные драгоценности не нашли, и вскоре ограбленная вдова умерла.)
Когда началась война, сценограф занимался маскировкой Москвы. Художникам и архитекторам пришлось декорировать здание Большого театра, мавзолей Ленина превратить в жилой дом. За переданную в фонд обороны крупную сумму денег художник-профессор Московского архитектурного института получил «привет и благодарность» Сталина за «заботу о вооружении Красной Армии».
В июле 1941 года сын Курилко ушел в восемнадцать лет добровольцем на фронт, «подвязывая веревочкой очки, чтобы не упали». Сын Миша вырос за кулисами театров, видел декорации отца и слышал аплодисменты в его честь, когда раздвигался занавес. Носил двойную фамилию, отца — Курилко, и матери — Рюминой, пожелавшей таким образом сохранить память о своем старинном дворянском роде.
После сражения на Курской дуге тяжело раненный Курилко-Рюмин вышел из госпиталя во Фрунзе, ныне Бишкеке, как теперь принято выражаться, «с ограниченными возможностями», проще говоря, инвалидом, с одной левой рукой. Не сломался, в Киргизском театре оперы и балета с упоением занимался тем же, что отец. Научился левой рукой рисовать. С ним занимались эвакуированные художники московских театров. После института кинематографии всю жизнь работал художником театров, в частности проявил себя с Анатолием Эфросом на сцене и на экране. В 2007-м в 84 года создал декорации «Гамлета» на громадной сцене Российского театра армии. На мой вопрос, сколько спектаклей на его счету, ответил: свыше 150.
Когда Российская академия художеств пребывала, как вся страна, в развале, член ее президиума Курилко-Рюмин с единомышленниками настоял на избрании президентом Зураба Церетели. С тех пор никто публично не заявляет, что Академия художеств анахронизм, неэффективна, недееспособна и так далее. О Михаиле Михайловиче, год не дожившем до 90-летия, Зураб Константинович отозвался так: «Главный художник театров, прекрасный человек, жена Маргарита — красавица!». Она была правой рукой мужа. Родила ему сына и дочь.
Посещали дом 5 и другие замечательные люди, и это дало основание придать зданию статус выявленного памятника, что, как видим, не помешало ему впасть в плачевное состояние. В конце Петровского бульвара дома, старинные на вид, выглядят так, словно построены вчера. Их за ветхостью разобрали и восстановили, сохранив рисунок фасадов XIX века. По этому поводу известный «координатор» Константин Михайлов в «Хронике уничтожения старой Москвы» печалится: «Исторические дома XIX века, составлявшие застройку с внешней стороны Петровского бульвара, сносились один за другим с середины 1990-х годов, заменяясь новоделами. Последним погиб в 2004 году дом №23. Петровский бульвар, таким образом, в своей восточной части практически утратил подлинную историческую застройку».
Да, видимый на снимке в «МК» дом презрительно называется ревнителями подлинности «новоделом». Он, как пишет Михайлов, «принадлежал разбогатевшему крестьянину В.А.Прохорову, выстроен в 1882–1893 годах по проекту архитектора И.И.Гаврилова. Фасады были выдержаны в эклектической стилистике». В ней они выглядят и сегодня. Дом стал украшением бульвара. Внутри него все реконструировано, поэтому жильцы могут давать такие объявления: «Петровский бульвар, 23. Сдаю четырехкомнатную квартиру, 186 м2, этаж 3 из 3. Элитный дом, охрана, подземный гараж».
По-моему, лучше слыть элитным «новоделом», чем «выявленным памятником» и прозябать как бывший дом Глиэра на Петровском бульваре, 5.
