Зарождение легендарного диоровского стиля “нью-лук” произошло сразу после окончания Второй мировой войны: гениальный кутюрье уловил настроения европейских женщин, уставших от ужасов войны, и помог им очнуться от летаргического сна, окрашенного в суровые защитно-коричневые тона. Воздушные юбки-колокольчики, прозрачные перчатки по локоть и открытые туфельки с тонкими ремешками, которые словно летали над мостовыми, помогли дамам вновь почувствовать себя красивыми и желанными.
У нас в стране в первые послевоенные годы говорить о какой бы то ни было моде не приходилось и даже считалось кощунственным. Однако женщина остается женщиной в любое время и при любых режимах. Страна постепенно приходила в себя, и сердца представительниц прекрасного пола потихоньку оттаивали. Модных домов в 1945—1950 годах в Москве не было и в помине, впрочем, как и модных журналов. Зато были трофейные отрезы, привезенные из Германии, американские фильмы с прекрасными кинодивами в главных ролях, у которых можно было позаимствовать фасоны платьев, легендарные духи “Красная Москва” и знаменитый Тишинский рынок, где продавалось практически все.
Функции журналов мод в первые послевоенные годы выполняли старые киноленты — американские и немецкие. Дамы по нескольку десятков раз ходили на “Сестру его дворецкого” с Диной Дурбин в главной роли, чтобы в мельчайших деталях запечатлеть в памяти ее платья. Другим “модным хитом” была немецкая картина “Маленькая мама”.
“В те годы мы очень любили Театр оперетты, — вспоминает Елена Николаевна Полянская, — и часто сценические костюмы служили источниками идей при создании платьев, которые шились на домашних машинках “Зингер”. Пойдем, например, на “Марицу”, а потом дома объясняем мамам, какое платье было на главной героине. Конечно, копии “один в один” никто не делал, но какие-то детали — воротнички, манжеты, шнуровки — имитировать удавалось. Что-то мы узнавали от офицерских жен, побывавших в Германии. Они запоминали фасоны блузок и платьев и описывали их своим портнихам. А те, в свою очередь, передавали информацию “по цепочке” дальше. Одно время ходила легенда: мол, как-то несколько жен офицеров купили за границей потрясающе красивые ночные сорочки и, приехав в Москву, отправились в них в театр. В нашем дворе образцом для подражания была портниха — тетя Дуся, у которой обшивались многие актрисы. Помню, у нее было невероятной красоты пальто, которое я до сих пор помню в мельчайших деталях: длинное, темно-вишневое, с воротником и манжетами из белого песца”.
В первые послевоенные годы платья скорее не шили, а конструировали из старых. Комбинированные вещи встречались на каждой второй москвичке: рукава и воротничок — из одной ткани, юбка — из другой. Когда платья совсем изнашивались, из них мастерили сарафаны — платья без рукавов, под которые надевали сорочки. Особой удачей считалось приобрести на Тишинке “трофейный” отрез. Также выручала “гуманитарка” из Америки, откуда привозили ношеную одежду и обувь (тот же секонд-хенд), а также отрезы.
К концу сороковых ситуация улучшилась: на рынках появились неплохие китайские ткани, постепенно стала налаживать работу и отечественная легкая промышленность. Теперь во многих ателье можно было приобрести популярные в те годы креп-жоржет, крепдешин и бостон — костюмную ткань, напоминающую по фактуре габардин. Если сразу после войны в основном шили строгие английские костюмы, то ближе к 50-м популярность приобрели отрезные платья. Выкройки продавались в ГУМе: модели с басками, юбками солнце-клеш, огромными накладными плечами и кокетками. Впрочем, в конечном итоге платья шились в более упрощенных вариантах: модные фасоны, в частности солнце-клеш, “съедали” слишком много ткани. Из соображений той же экономии шили и свадебные платья: их старались делать нарядными, но ни в коем случае не белыми — с тем, чтобы можно было надевать и потом. Несмотря на тотальный дефицит, посещать театры или ходить в кино в повседневном костюме считалось верхом неприличия. Также в театрах было положено переобуваться.
С обувью в середине 40-х была особая напряженка. Какое-то время московские улицы гремели от стука деревянных колодок: многие женщины носили “экономичные” и страшно неудобные (из-за деревянной основы) туфли, напоминающие современные сабо. Верх “сабо” обычно делали из дешевой парусиновой ткани. Осенью носили ботики из резины. Мечтой любой девушки были лодочки на среднем (“венском”) каблуке, которые стали доступными позже, когда наладили производство вернувшиеся из эвакуации фабрики, в том числе и “Парижская коммуна”. Ближе к 50-м на рынке появились роскошные по тем временам туфли из Англии, Китая и Венгрии. Впрочем, они были по карману далеко не всем: их стоимость колебалась в районе 300—400 рублей, притом что средняя зарплата по стране составляла около 100 рублей. Некоторые выходили из положения следующим образом: добывали куски кожи и шили обувь на заказ. Адреса обувщиков добывали через знакомых. Несколько обувщиков-частников постоянно базировались на том же Тишинском рынке.
Самой популярной прической был, разумеется, шестимесячный перманент. В домашних условиях волосы завивали при помощи щипцов, которые нагревали над газовыми горелками. Роль бигуди выполняли обычные веревочки или скрученная в трубочки бумага. Волосы носили, как правило, чуть ниже плеч. Благодаря героиням советского экрана большой популярностью пользовалась прическа “качалочка”: волосы зачесывались назад, концы завивались, затем голову обхватывали бархатной лентой.
Невзрачные шляпы, сохранившиеся с довоенных времен, старались украсить небольшими бутоньерками, извлеченными из бабушкиных шкатулок, или яркими лентами. Многие мастерили шляпы своими руками — из фетра или велюра. Из украшений главным образом носили бусы и броши, у многих сохранился янтарь, привезенный еще в довоенные годы из Прибалтики. Золото, которое в военные годы многие меняли на хлеб, носили единицы.
Что касается парфюмерии, несомненным фаворитом в те годы была достаточно доступная “Красная Москва”. Этим ароматом благоухала первая леди советского экрана Любовь Орлова и примадонна отечественной эстрады Клавдия Шульженко. Он также присутствовал на самых высоких приемах, “выезжал в загранкомандировки” в сумочках жен дипломатов и витал над партерами Мариинки и Большого. Некоторым дамам удавалось приобретать на рынке “трофейные” французские духи. Ими пользовались только в особых случаях, а баночки никогда не выбрасывались и выставлялись на видных местах в буфетах. Магазины, где можно было приобрести парфюмерную продукцию, назывались “товары для женщин” (в народе — “ТЭЖЭ”). Там же можно было купить пудру в круглых картонных коробочках, самой популярной и недорогой была “Лебедь”.
Косметикой в те годы практически не пользовались — это считалось дурным тоном. Впрочем, оно и к лучшему: с помадами-кремами дела обстояли далеко не лучшим образом — на фабриках напрочь отсутствовало необходимое сырье. Так что единственная манипуляция, которую женщины ежедневно совершали над своим лицом, — выщипывание бровей до состояния тоненькой ниточки. У мужчин наибольшим спросом пользовались одеколоны “Кремль”, “Шипр” и “Тройной”. Большим почитателем последнего был Иосиф Сталин. Причем интересно, что “прародитель” этого одеколона, знаменитая “Кельнская вода”, когда-то был любимейшим парфюмом другого диктатора — Наполеона.
Что же до “простых смертных”, они нашли “Тройному” самое широкое применение. При аптечном дефиците мамы растирали “Тройным” спины хворающих чад и делали компрессы. А уже через несколько десятилетий некоторые граждане открыли, что “Тройной”, в котором всегда содержалось немалое количество спирта, прекрасная альтернатива водке. Причем в несколько раз более дешевая. Впрочем, это совсем другая история...
