- Трудно говорить, когда будет вынесен вердикт, так как по закону прокуратура имеет право последнего слова перед присяжными. Я не считаю, что это справедливо. Это определённое психологическое давление. Прокурор в своей заключительной речи пытался убедить присяжных в том, что адвокат защиты Альберт Дайан врет в своих доводах и в представленной им версии событий. По мнению прокуроров, для того, чтобы продать самолёты (напомним: защита Виктора Бута настаивает на том, что он хотел продать «колумбийцам» лишь два самолёта, а не оружие — Р.А.), Виктору не обязательно было лететь в Бангкок, а можно было сделать это по интернету.
Прокурор настаивал на том, что следует верить показаниям Эндрю Смульяна (британский подданный, который пошёл на сделку со следствием, рассматривается как один из партнёров Бута. - Р.А.), так как он признал свою вину по всем четырем пунктам и подписал соглашение сотрудничестве с прокуратурой. Причём постоянно делались ссылки на встречу в Москве, о которой нет никаких записей, а есть только слова Смульяна. И прокуратура будет оценивать показания Смульяна. А также напишет обращение к судье с просьбой назначить тому минимальный срок – то время, которое он, якобы, уже отсидел, в то время как Виктор находился в бангкогской тюрьме и пока шел процесс в Нью-Йорке.
Прокурор призвал присяжных признать Виктора виновным по всем пунктам. После этой заключительной речи прокурора напутствие присяжным давала судья, разъясняя некоторые положения закона – какие доводы обвинения и защиты можно принимать к рассмотрению, а какие нельзя. Разумеется, сильнейшее впечатление оставляет именно последняя речь. И уже теперь присяжные будут решать судьбу подсудимого — вердикт может быть вынесен и завтра, и послезавтра, и через неделю — всё зависит от жюри.
- Какова вообще реакция присяжных на сам процесс, на заключительную речь Альберта Дайана?
- Реакция присяжных одинакова и на выступление прокуратуры, и на выступление защиты. Дело в том, что граждане США судят гражданина России. И это совсем другое дело — вынести вердикт по делу гражданина другой страны, который на территории США не совершал ничего противоправного. Его судят за сговор, за намерения, которые прокуратура, как она считает, доказала. А присяжным теперь надо решить, было ли у Виктора намерение убивать американцев. Я не знаю, как они могут это решать адекватно после, например, событий 11 сентября. Потому что такие слова и фразы как «терроризм», «убивать американцев» - они здесь выступают как некий раздражитель. И всё это усугубляется тем, что после финальной речи прокуратуры у защиты не было возможности парировать и приводить свои доводы.
- Каково сейчас настроение Виктора?
- Он, как и прежде, не ждёт никаких подарков и готов к тому, что его могут осудить.
- В ходе процесса были ли представлены какие-то свидетельства, ставшие неожиданными для него?
- Нет, не было. Есть одна-единственная запись, сделанная в Бангкоке. Но обвинение аргументирует свою позицию тем, что Эндрю Смульян сказал (когда он находился в Москве), что якобы достигнута некая договорённость о поставках Виктором оружия для группировки FARC. Нет ни одной аудиозаписи, или видеоматериалов. Ни одной фотографии, кроме той, где Смульян с Виктором на фоне Кремля – её постоянно показывают жюри. Прокуратура ссылается на человека, которому уменьшили срок в обмен на показания. Как можно опираться на его свидетельства? Поэтому многое зависит от того, насколько присяжные верят в официальную версию событий, в рассказы прокуратуры. Если они воспитаны именно так, что безоговорочно верят своей прессе, Смульяну, агентам-провокаторам — ничего хорошего ждать не приходится...
- Удаётся ли Вам общаться с Виктором в ходе процесса?
- Нет. Конечно, мы видимся в зале суда, нам удаётся перекинуться парой слов. Но в принципе, это запрещено.
- Как Альберт Дайан оценивает ситуацию сейчас?
- Адвокат сделал всё, что было в его силах, он аргументированно изложил все факты. И, как он сказал в завершении своего выступления, доказал, что «обвинение несостоятельно». К сожалению, защита не должна доказывать, и судье пришлось поправить его, сказав жюри о том, что доказывать должна прокуратура. Но федеральные законы таковы, что последнее слово — за прокуратурой. Понятно, что если бы присяжные ушли после речи адвоката, то принятое ими решение было бы более адекватным, чем после речи обвинения. Эти люди — они же не юристы, а люди, что называется, с улицы. Что касается судьи, то мне нравится само ведение процесса – корректное и без давления на какую-либо сторону.
- На суде показания давал, среди прочих, и агент-провокатор — как вообще воспринимается в США эта практика?
- Видимо здесь так принято, что уголовники, когда-то получившие пожизненный срок, например, за наркоторговлю, становятся платными осведомителями, зарабатывая на этом миллионы долларов... За последнее дело Карлос, который в случае с Виктором играл роль одного из представителей FARC, получил 7 миллионов долларов. И теперь сидит этот довольный жизнью человек и нагло, в открытую врёт. У него полторы сотни провокаций за плечами — как можно верить показаниям такого человека?
- Насколько я понимаю, это не первый случай использования провокаторов против российских граждан — нечто подобное было и в деле Ярошенко...
- В общем да. Речь же не о преступлениях, которые люди совершили, а о провокации к преступлению. Но дело Бута от дела Ярошенко сильно отличается. Да, обвинение использует одни и те же приёмы, своих подставных агентов. Но при этом, в деле Виктора на скамье подсудимых не оказалось никого кроме него самого.
