В России, кажется, назревает большая амнистия.
Вроде бы по экономическим статьям. Из которых самая главная — всеподметающая (©) А.И.Солженицын) 159-я — мошенничество. Как и 58-ю статью УК СССР, по которой в сталинские годы можно было посадить кого угодно, за что угодно и ни за что вообще (помните мрачный анекдот: «Ни за что десять дают»?), 159-ю в последние лет пятнадцать использовали в хвост и в гриву. Чтобы уничтожить кого угодно, отнять собственность, отомстить за личную обиду и т.п. Жертвами ее становились совершенно необязательно предприниматели, а просто дорогие и недорогие россияне, оставшиеся с «правоохранительной» (без кавычек здесь никак) системой РФ беззащитными, один на один.
Номинально говорится, что амнистия коснется типа бизнесменов. А плюс к ним — ветеранов всех и всяческих войн, революций, кавалеров наград бывшего и нынешнего государств, беременных женщин и т.п.
Это, возможно, так, но это не совсем так.
Амнистия касается всех.
И тех, кто выйдет — в случае если Госдума эту несчастную амнистию утвердит и подтвердит — на свободу.
И тех, кто не выйдет.
И тех, кто вообще не сидит (в тюрьме).
«Ко всем относится», — как говорил министр-администратор в пьесе Евгения Шварца «Обыкновенное чудо».
Н.Я.Мандельштам в своих знаменитых воспоминаниях писала, что сама формулировка «избежать террора» — абсурдна. Ибо государственный террор, когда он происходит, уничтожает всех. И репрессированных (государственно затерроризированных), и нерепрессированных. Первые погибают физически, вторые — морально и духовно. Ибо всесжигающий ужас, запрещающий оставаться человеком, поселяется в них (нас) навсегда.
То же можно сказать о русской тюрьме вообще — не просто как о пенитенциарном учреждении, но как об общественном явлении и институте.
Тюрьма в России — больше чем тюрьма. Это не учреждение для исполнения наказаний или исправления преступников. Оно (здесь уместен только средний род, ибо ничего женского и женственного в русской тюрьме нет, даже смерть гораздо больше женщина, чем тюрьма) — злой волшебник, источник вечного страха русского человека. От тюрьмы-то у нас не зарекаются, потому что с момента зачатия обучают: если что — сядешь. Страх тюрьмы сопровождает нас всю жизнь. И мы точно знаем: нечего рассуждать о вине. Точнее, вина у нас всегда запредельна. Тебя сажают не за нарушение закона, а за то, что ты как-то неформально кармически виноват.
И чем меньше ты считаешь себя достойным тюремной камеры, тем вероятнее она придет в твою жизнь. Характернейший пример из нашей эпохи — Михаил Ходорковский. Много лет существовала и действовала легенда, что он, дескать, сознательно хотел сесть. Потому и сел. Убежден в обратном. Ничего МБХ не хотел сидеть. Он, напротив, считал, что такого умного и красивого мальчика, как он, посадить не могут. Потому что он слишком безукоризненно нежный — как облако в штанах. Ну вот вам и результат. Да, конечно, он еще полагался на гарантии безопасности со стороны своих условно-досрочных друзей в Кремле — типа тогдашнего (2003 год) руководителя администрации президента РФ Александра Волошина. Который после ареста Ходорковского вынужден был подать в отставку, чтобы никто не посмел подумать, что гарантии свободы — реальные ли, мнимые ли — не выполняются. Но суть не в гарантиях. Владимир Путин еще много лет назад говорил по этому поводу с одним моим знакомым и вынес (хоть и юрист по номинальной специальности) такой неюридический вердикт: может, Ходорковский нефть сам у себя и не воровал, но это не важно — сидит-то он все равно по справедливости. Потому что много чего насовершал, чего доказать невозможно, но — есть.
Сейчас амнистию многие обсуждают в контексте судьбы бывшего главы ЮКОСа. И это понятно: он — самый известный заключенный России, и о ком здесь говорить, как не о нем. Впрочем, до сих пор неизвестно, коснется ли его амнистия. Хотя формально решение принимает Государственная дума, мы-то понимаем, что без Путина эта машинка не заработает. Как он в конечном счете скажет, так и будет. И мы пока не знаем, считает ли президент, что справедливость в отношении МБХ уже свершилась, а значит — хватит сидеть. Хотя не без его участия (иначе быть в данном случае не могло) самому известному заключенному уже скостили 2 года, и, так или иначе, он должен выйти не позже октября 2014-го. Значит, наверное, путинским современным понятиям о справедливости эта милость уже соответствует.
Но бог с ним, с Ходорковским. Если с амнистией все выгорит в ее нынешнем проектном варианте, из тюрем на волю выйдут, по разным подсчетам, от 110 до 150 тысяч человек.
Это еще мало — по сравнению с 800 тысячами всех российских официальных заключенных. Но уже много — в сравнении с тем, что было раньше.
Такая большая амнистия впервые в постсоветской истории поставит под вопрос всевластие ГУЛАГа над русской душой и телом.
И если Путин это сделает — а, повторюсь, невзирая на формальный механизм принятия решения через парламент, активные хлопоты бизнес-омбудсмена Бориса Титова и представителя правительства РФ в высших судах Михаила Барщевского, все зависит от главы государства, — то его президентство уже можно будет считать успешным. Как бы ни оценивались другие результаты этого правления. В конце концов экспрессивного самодура Н.С.Хрущева мы вспоминаем в первую голову не благодаря царице полей кукурузе, сколько бы ни иронизировать — и справедливо — по этому поводу.
В жизни любого политического лидера — особенно долго и последовательно находящегося у власти — возникает момент, когда его уже должен волновать не текущий контроль над неизбывной ситуацией, а, как бы пафосно ни звучало, место в истории. Формулировки, с которыми он войдет в единый учебник, ждущий своего неотвратимого написания и издания.
Царствование ВВП противоречиво и неоднозначно — это уже ясно. Невиданные в русской истории бытовые свободы, равнозначные демонстративному невмешательству государства в этику и психологию лично-семейной жизни, совпали с безумным разгулом коррупции и развалом социальных систем, унаследованных от СССР.
Но позитив перевесит негатив, если Путин выпустит много людей из тюрем. И нанесет тем самым удар по самой концепции ГУЛАГа как способа мотивирования русского человека и управления им (человеком).
А.А.Ахматова говорила, что в нашей стране половина народа сидела, а вторая половина охраняла сидевших. И самое страшное — это взгляд, которым одна половина смотрит на вторую (и наоборот — вторая на первую).
Благодаря амнистии — не сразу, но постепенно, за ближним историческим горизонтом — в стране может появиться третье сословие. Те, кто не сидел и не охранял. Для кого тюрьма не есть неизбежность, действительная или недействительная, материальная или моральная.
Если бы наши большие — и необязательно такие уж большие — бизнесмены, которым формально амнистия и посвящена, не были эгоцентричными глупцами, они давно вложили бы немалую часть своих шальных миллиардов в строительство новых тюрем. Чтобы «исправительные учреждения», как где-нибудь в Скандинавии, больше напоминали профсоюзные здравницы, чем пыточные камеры.
Но русский бизнес устроен по принципу: пока петух жареный не клюнет… Да и когда клюет, общих выводов никто не делает. Только частные: какому следователю, прокурору и/или кремлевскому чиновнику дать на лапу, чтобы выскочить из смертельно-тюремной игры. Предприниматели, о которых мы так неистово печемся, сами по большому счету водрузили ГУЛАГ себе на шею. Потому что заказывали друг против друга те самые уголовные дела, чтобы поживиться чужой собственностью. А не пытались изменить правила игры в направлении подлинной свободы, экономической и внеэкономической.
Но мы их все равно амнистируем. Даже если этого не сделают Дума и ВВП. Системное и систематическое государственное насилие над человеком, именуемое русской тюрьмой, должно быть прекращено.
Без этого европейцами мы никогда не станем. Хотя и очень хотим и даже мечтаем об этом, если и не признаемся сами себе.
