“Что самое прекрасное в мире?” — вопрошал в своей бессмертной поэме “Москва—Петушки” Венедикт Ерофеев. И тут же отвечал: “Борьба за освобождение человечества”. Сорок лет назад это было. Уж нет давно СССР, газету “Правда” не суют в каждый ящик. А борьба за освобождение человечества продолжается. Мало того, становится с каждым годом все “прекрасней”.
Это я, как вы понимаете, о волне освободительных арабских революций. Сбросив президентов двух не самых бедных африканских стран, волна уперлась в Ливию. Полковник Каддафи не ушел. Он решил подавить бунт силой.
Мне трудно защищать Каддафи. Взрыв самолета над Локкерби, берлинской дискотеки, обучение и вооружение Баадер-Майнхоф, “Японской красной армии”, да и вообще террористического отребья со всего мира — эти преступления не имеют срока давности.
Но это на мой взгляд. А вот Запад все это Каддафи простил. В 2004-м в ответ на отказ от разработки оружия массового поражения и выплату больших компенсаций жертвам терактов с Ливии были сняты все международные санкции. Сняты, кстати, по предложению Великобритании. Министр иностранных дел которой сейчас распускает слухи о бегстве Каддафи из страны.
А в 2008-м Триполи посетила госсекретарь США Кондолиза Райс. Встреча была теплой. Каддафи не скрывал своего восхищения, называл г-жу Райс Лизой и даже затащил в свои покои, не пустив туда ее телохранителей. “Время конфронтации прошло, — сообщила она в ответ на пресс-конференции. — У Америки не бывает вечных врагов”. Да уж, вечным бывает только интерес к углеводородам.
Что же такого случилось в Ливии за последнее время, после чего планы американского военного вторжения туда вовсю обсуждаются в газетах? Прежде чем рассуждать, имел ли полковник право “стрелять в собственный народ”, отряхнем нависшую на этой теме шелуху. Самолеты Каддафи не стреляли в мирные демонстрации. Если читать не только заголовки, а все информационные сообщения, становится ясно, что бомбили захваченную повстанцами авиабазу, склады и радиостанцию. Также нет ясности с ливийскими истребителями, якобы отказавшимися стрелять в мирных граждан и перелетевшими на итальянскую авиабазу. Сами истребители по телевизору мельком, конечно, показали. Но где же интервью с их летчиками? Где рассказы о преступных приказах, о последних конвульсиях режима? Как профессионал, получивший на журфаке специальность спецпропагандиста, уверен, что если бы летчики существовали, то от такого мощного пропагандистского удара, наверное, невозможно было бы отказаться. Не все понятно и с чернокожими наемниками Каддафи, которые якобы стреляют во все, что движется. Показанные по телевизору негры впоследствии оказались просто рабочими из соседних стран. И сейчас тысячи их бегут из Ливии, где буквально всех черных отлавливают и убивают свободолюбивые повстанцы. Хотя негры, конечно, не евреи и международному сообществу это вряд ли интересно. Ну и, конечно, никто не видел двух тысяч погибших. Это по “сообщению правозащитников”.
Мне известна только поэтическая дефиниция бунта и революции: “Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе”. Политология на сей счет молчит. Поэтому я постараюсь разобраться на примере, свидетелем которого был сам. Забавно, но сегодня против “зверств” Каддафи выступают не коммунисты и патриоты, а либералы. Хотя если вспомнить 1993 год, залпы ельцинских танков по Белому дому спасли именно либералов. И невозможно представить, как бы все повернулось, если бы этих залпов не было. Право граждан на восстание кровью приклеено к ужасам гражданской войны.
Я понимаю, что политика — это синоним цинизма. И три года назад у Запада просто не было возможности свергнуть Каддафи и приходилось дружить. А сейчас такая возможность есть, и она будет использована. Но понимает ли Запад, что тогда не надо было приводить пример Ливии для Северной Кореи и Ирана: вот откажитесь от производства оружия массового поражения, пустите инспекторов ООН, и с вами мы так же подружимся? Ведь сейчас и Ахмадинежад, и Ким Чен Ир насколько возможно ускорят создание атомной бомбы. Так как понимают: только Бомба — надежная защита от “освобождения человечества”.
И еще бы мне хотелось, чтобы этот довольно грязный процесс не сопровождался оглушительными аплодисментами с трибун. Наших трибун.
