В эту первую ночь упокоения Беллы, наверное, многим, как и мне, не спалось — слишком тяжка печаль, и хочется выплакаться, голосить и причитать, но грех утяжелить слезами ее путь к Богу.
Когда случалось видеть Беллу с Борисом Мессерером у них дома или на каком-нибудь литературном вечере, то минуты общения с ними были долгожданным праздником.
Еще не изучена, даже не прочитана проза Поэта. Велеречивость, возвышенность ее слога восходят к старинной музыке родного языка.
Свалилось ей счастье быть принятой Набоковым в Монтрё. О недолгом общении Ахмадулина рассказала в эссе “Робкий путь к Набокову”. Она и здесь странная, но в своей деликатности узнаваемая: “Я пристально любовалась лицом Набокова, и впрямь ненаглядно красивым, несдержанно и открыто добрым”.
И как царственно в советском посольстве в Париже она поставила на место грубого служаку, обидевшего ее: “Потрудитесь закрыть за мной дверь”.
Штрихи к портретам великих людей Белла набрасывала рукой мастера: “Шагал появился, легкий, свежий и светлый, как мимозная весна за всеми окнами”. Именно такой вид из окна дома Шагала в Ницце — весь в окружении ранних цветущих мимоз.
Белла — сама искренность в рассказе о первой встрече с Веничкой Ерофеевым после прочтения рукописи “Москва — Петушки”: “Свободный человек!” В нем она увидела целомудрие, “непорочную душу чистого человека”.
А сколько сочувствия и сопереживания в ее душевном рассказе про радости и горести вологодской крестьянки тети Дюни. К ней в течение ряда лет приезжала Белла с Борисом Мессерером.
В ее сочинениях всего притягательнее — музыка, какая-то тайнопись слов, звуков, изысканных определений и вечное покаяние:
Отмолю, отплачу грехи свои.
Живодавче мой, не в небесный край,
восхожу в ночи при огне свечи
во причудный Твой в мой словесный рай.
В этом тексте покаяния Белла нисколько не согрешила. И чтобы мы это поняли, дала пояснение: “По молитвеннику — словесный рай есть обитель не слова, не словесности, но духа, духовный рай”.
Белла негорделиво, в высшей степени достойно уберегла и свой небесный дар от множества искушений, иссушающих душу.
Белла не умерла — она ушла от земной юдоли к вечному покою. Пусть откроется и нам долгий путь к ее еще не познанному миру и творчеству.
Наталья Дардыкина
Последние годы Белла Ахатовна редко выбиралась в свет, давала интервью… Одним из последних ее посланий нам всем стали слова и архивные фотографии для книги “Автограф века”. Уникальный фолиант тиражом 250 экземпляров хранит ее — Прекрасную даму русской поэзии ХХ века.
“Человеческие горести, человеческая печаль — хочу я того или нет — входят в мой собственный, личный опыт, опыт ежедневный”.
“Вся моя жизнь — это русский язык…”
“Знаете, нас заставляли подписывать бумагу против Пастернака, а я отказалась. И мой отказ был правильным, я уверена. Один раз слукавишь — потом не расхлебаешь…”
“Можно, наверное, говорить о моей оппозиционности, но все же, думаю, я была — смею надеяться — сама собой. Я заступилась тогда в “Нью-Йорк таймс” сначала за Сахарова, потом за Копелева, и все это властям, конечно, не понравилось. Написала, что если нет советских академиков, желающих заступиться за Сахарова, то я — почетный член Американской академии искусств и письменности — это делаю. После этого поступка я сразу лучше себя почувствовала. Генерал КГБ (он же был секретарем Союза писателей) сказал: “Первый раз прощается, второй — запрещается, а на третий — навсегда закрываем ворота”. И я тогда искренне спросила: “Посадите?” Он просто развел руками…”
“В быту, в издательских делах — всем руководит Борис. А я — своенравна, совершенно беспомощна в быту, и, кроме душевной опоры, ничем другим быть не могу. Муж для меня — это моя жизнь”.
“Я не феминистка, но я независима. Меня смешат и раздражают эти женщины; еще хорошо, если у них есть при этом хоть какие-то таланты… Мне гораздо ближе женщины, зависящие от мужа и ему подвластные”.
“Все, что отдельно от художественного существования, довольно изнурительно. Облегчение приходит только тогда, когда удается что-то сделать на бумаге…”
* * *
Евгений Рейн:
Сегодня для нашей поэзии, для всей литературы и более того — для всей культуры трагический день: ушла Белла Ахмадулина. Мы были знакомы с ней с 56-го года. Помню ее первые шаги в литературе. Уже тогда ее стихи казались замечательно талантливыми, совершенно особыми. Голос ее ни с кем нельзя было перепутать. И это отмечали крупнейшие поэты того времени и читатели. Он поражал особой свежестью.
В 50-е годы, в период всеобщей ломки, Белла становилась традиционным, неоклассическим поэтом, устанавливала духовную связь с Набоковым, Цветаевой, Ахматовой. Ахмадулина — законное звено русской поэзии. Она восходит к пушкинскому истоку.
Ее голос был камертоном настоящей русской поэзии. Белла держалась в стороне от поэтической тусовки. Иногда она писала меньше, но все равно всегда ощущалось ее присутствие в поэзии.
Для меня всегда было очень важно, что Белла рядом. Она при жизни стала классиком поэтического творчества. Не только ее стихи, но и облик, женская красота, незабвенный голос, манера держаться отличались красотой и достоинством. Для меня Белла навсегда останется образцом дарования и красоты. Баратынский говорил: “Дарование есть Поручение”. Сколько бы дней нам ни будет отпущено, мы, ее читатели, ее спутники, будем помнить: Белла исполнила свой долг, исполнила Поручение Всевышнего.
Эдвард Радзинский:
Она просто затворила за собой дверь. Оставив нам бессмертное — звуки своих стихов. В них она теперь живет и будет жить вечно — Прекрасная и Несравненная.
Вера Копылова
Наталья Дардыкина
