Ох, взовьются наши депутаты в новом порыве «запретить!» после выхода пятого «Крепкого орешка» на экраны. Глядишь, ноту протеста или очередной анти-американский закон примут в духе сказанного одним из русских злодеев Аликом, который, поставив на колени со связанными руками Джона МакКлейна и его сына, агента ЦРУ, смачно выдал: «Знаете, за что я не люблю вас, американцев? За все!»
Недовольны будут и русские кинематографисты, пыжащиеся снимать боевики, как в Голливуде. Вот только одна цитата из сказанного режиссером пятого «Крепкого орешка» Джоном Муром: «Это нормальное явление, когда на съемку трехсекундного эпизода уходит 12 часов, иначе просто нельзя. Это аналоговое кино. Мы практически все снимаем вживую, визуальные эффекты используются только при создании фона». И это все на экране — видно. Один проезд героя Брюса Уиллиса на внедорожнике по крышам стоящих в пробке машин на Садовом кольце чего стоит. Причем, во всех смыслах. Сцена, безусловно, на «ах!» Хотя, у меня лично это «ах!» было двояким. И победило в какой-то момент «ах!» от того, что вот так запросто, не задумываясь, наш любимый супер-полицейский ради того, чтобы спасти от погони своего сыночка, давит случайных людей, сидящих в машинах — использует их как дорожное покрытие. Пусть, и не очень удобное. Чего-то тут, мне кажется, сценаристы не додумали.
Хотя, сценарий крепкого боевика всегда не самое сильное его место. В пятом «Орешке» МакКлейн отправляется в Москву выручать угодившего за решетку сына. Причем, зная только где его будут судить, но отчего-то будучи не в курсе, что его отпрыск выполняет там задание ЦРУ. Образ Москвы, по мнению голливудских сценаристов, складывается из следующего: пробки на Садовом кольце, пробки на Садовом кольце, пробки на Садовом кольце. Это, в общем, единственная тема, на которую шутят герои с обеих сторон. И довольно навязчиво. Пробки на Садовом кольце, да постоянно мелькающие башни Москвы-Сити (которые тоже так любят снимать в отечественном модном кино) — пожалуй, единственное по-настоящему снятое в Москве. Остальное — в Будапеште, что студия и не скрывает, предпочитая работать в проверенных комфортных условиях. Ну, и чтоб американскому глазу было привычнее, не отвлекаясь от сюжета на диковинки нашего градостроения. Ну а российскому зрителю добавляет хорошего настроения — посмеяться над устройством «Таганского суда» (как снаружи, так и изнутри) или ровными рядами якобы московских крыш благородного европейского происхождения. Ну и найти современнейшее оружие вместе с бронежилетами в Москве, оказывается, не составляет труда. Стоит только наклониться и поднять. Из багажника припаркованного к ночному клубу «Майбаха». Сын-МакКлейн объясняет отцу: «В клубы с оружием нельзя и русские обычно оставляют его в багажниках машин».
Американцы, как известно, раньше очень любили разрушать Нью-Йорк. Правда, после истории с башнями-близнецами, а затем и настоящим ураганом, обрушившимся на город, кажется поостыли к таким сценам. Чтоб больше не накликать. Интересно, с нашей столицей — после экранного вмешательства в ее судьбу «крепкого орешка» что-то произойдет?
Пока с уверенностью можно сказать, что одной москвичке «Крепкий орешек. Хороший день, чтобы умереть» судьбу изменил точно. Актриса Юлия Снигирь сыграла в этом фильме главную роль с русской стороны. Ее героиня воплощает собой, по мнению сценаристов боевика, основные черты современного русского характера — непредсказуема, сильна, хитра, соблазнительна, имеет навыки управления вертолетом МИ-6. Она играет дочку опального русского бизнесмена Комарова, вокруг которого — вытащить его из тюрьмы, получить у него папку с компроматом на кандидата в президенты Чагарина - и вертится вся история. В роли подлеца Чагарина - Сергей Клесников, ведущий программы «Фазенда», неожиданно органичный в образе лощеного негодяя. Комарова играет отличный немецкий актер Себастьян Кох, получивший мировую известность после роли в фильме «Жизнь других» («Оскар» за «лучший фильм на иностранном языке» 2007 года).
На московской премьере в центре внимания была Юлия Снигирь. Ее иностранные коллеги отдувались на премьерах в других мировых столицах. Накануне актриса дала «МК» эксклюзивное интервью.
Юлия Снигирь – умнее, тоньше, красивее, интереснее, чем тот образ, что лепят из нее в кино. Нашему зрителою она известна по роли Рады Гаал в «Обитаемом острове» Федора Бондарчука. Нам дали всего 10 минут — интервью было устроено по международным стандартам: среди золота и блеска гостиницы «Украина» (место было выбрано с иронией — в «Крепком орешке» ее рушат особенно страстно). В углу комнаты сидел ее агент, который внимательнго слушал разговор и смотрел на часы. Правда, Юля вела себя не по-голливудски — смущалась и старалась уложиться в отпущенные минуты, чтобы подробнее ответить на каждый вопрос и не оставить о себе дурного впечатления.
- Юля, скажите, а вас не называли на площадке русской Анджелиной Джоли? Вы — яркая, красивая, настоящая героиня в стиле «миссис Смит», а Голливуду нужны свежие лица.
- Им действительно нужны новые лица. И не только актерские. В общем, они очень жадные на новую кровь, скажем так. И они благодарно воспринимают новые идеи. Я, например, написала сценарий и хочу снимать кино. Когда я об этом сказала просто вскользь, правда, не специально, они так за это ухватились – мои американские агенты. Они так на это реагируют! У нас это никому не нужно – на каждом шагу валяются сценарии, идеи, и никого не интересуют. А там понимают, что из каждого такого зернышка может что-то вырасти.
- То есть, ваша роль в «Крепком орешке» – не просто красивая завитушка в карьере русской актрисы, а начало большого пути в Голливуде?
- Честно сказать, я не знаю, какой у меня будет путь там. Тут ничего не запланируешь, не загадаешь. Что, «Крепкий орешек», моя роль там, человек может сыграть серьезную драматическую роль, получить за нее «Оскара» и потом исчезнуть.
- Сколько у вас было съемочных дней?
- Не знаю, может быть, около тридцати.
- А правда, что все в Голливуде выстроено так, что большие звезды вроде Брюса Уиллиса появлются на площадке, когда без них совсем не обойтись – крупые, средние планы, а в остальное время их заменяют дублеры, каскадеры?
- Конечно, ими не рискуют. Они в общем актерами стараются не рисковать. Но Брюс Уиллис много времени проводил на площадке и много всего сам делал, - в рамках здравого смысла.
- То есть совместные сцены были по-настоящими таковыми? А то некоторые наши рассказывают, что в таких случаях подавали реплики чуть ли не стенам.
- Нет, я разговаривала с Брюсом Уиллисом.
- По-английски?
- Да. У меня часть роли на английском, а часть на русском. Для нашего проката я переозвучивала английскую часть на русский. В Америке же сцены, которые я играю на родном языке, идут с титрами на английском.
- И как «крепкий орешек» в общении?
- У нас было только рабочее общение, очень хорошее, но без неформальных разговоров. Там не бывает обычно обсуждений, как часто у нас, в конце съемочного дня – «как получилось». С режиссером мы подружились… Но Брюс Уиллис был занят семьей, ему было не до этого... А обсуждение роли с режиссером, да, было.
- Вы предлагали что-то свое?
- Конечно. Мы говорили в общем про образ, про линию поведения моей героини и про ее мотивации. Я, например, предложила ту маленькую деталь, которую в принципе никто никогда, наверное, не заметит, но она дает мне, как актрисе, мощный подтекст. У меня на шее висит цепочка с таким ма-а-аленьким кулончиком. Совершенно не в образе героини. И очень странно, что она ее все время носит. Даже в самых неподходящих вроде бы сценах на шее у нее маленькая нежная штучка. Это был для меня ключик к ее истории.
- Она – не то, что из себя представляет?
- Знак этого. Такая женщина может носить такую штучку, только подаренную ей человеком, которого она на самом деле любит. Вы фильм видели, вы поняли о ком идет речь. Но давайте не будем его называть, чтобы зрителям было интересно смотреть. Я старалась показать, что она его любит до безумия.
- А чье мнение для вас наиболее ценно?
- Близких мне людей. Если близкие люди придут в кино и потом скажут, что им нравится, это будет счастье. Но пока никто не видел, я сама один раз посмотрела.
- И как ваши ощущения: получилось, что хотелось?
- У меня всегда сложные ощущения, когда ты на экране – мне сложно оценивать в целом кино, как художественное произведение. Я могу видеть, что там действительно очень хорошая тема отцов и детей – очень трогательная, очень точная, очень правильная и очень глубокая. И эта история с хорошим чувством юмора. И моя героиня мне нравится тем, что она такая неоднозначная. Это не просто робот-машина – всех поубивала и все. У нее есть то, что мы не знаем, где эта грань между плохим и хорошим, как в жизни. И ситуация ее неоднозначная в фильме показано, что хорошо. В таких жанрах – редкость.
- Вам пришлось чему-то специальному обучаться для съемок – умению обращаться с оружием, управлять вертолетом?
- Да, стрелять меня учили, я ни разу до этого не пробовала. Это в общем мой первый экшн-фильм в жизни. Я не умела ни летать, ни стрелять.
- Вы сами летаете?
- Там, где я сижу ногами наружу в вертолете, то, конечно, это я сама в вертолете реальном сижу. Там, где я падаю в вертолете (съемки тяжелого вертолета МИ-6, все трюки с ним — особая гордость создателей фильма, - Е.А.) и им управляю, снимали на хромокее, на зеленом фоне, а не в разрушенном Чернобыле, как на экране.
- Но вас учили правильно за ручки дергать, вы имеете представление?
- Да, конечно. Иначе было бы видно, чем я там занимаюсь. Я же еще не знала, как смонтируют. Может, будут долго показывать, как я чего переключаю.
- И много ушло в корзину материала?
- Да, в таких жанрах всегда много уходит. Потому что сцены снимают более растянуто, а потом делают все динамично.
- Неужели не было совсем опасных моментов?:
- Мне, как девочке, которая первый раз участвует в таком фильмие, показалось все опасно. Все эти взрывы, стрелялки, перелеты, было все страшно и опасно.
- А то, что Москва представлена так странно – городом пробок, городом, который не жалко разрушать, не жалко и его обитателей, которых в машинах походя нещадно давит тот же Брюс Уиллис?
- Понятно, что это художественное произведение с преувеличенными элементами. Тем не менее, в общем и целом я понимаю, о чем они хотели сказать. И они в правильном направлении мыслили. Просто сделали чуть-чуть утрировано, как, в принципе, часто бывает в любом художественном произведении.
- Значит, Москва – теперь новая обитель зла, которую не жалко?
- Нет, почему. Вопрос в том, что в Москве много проблем, как и везде. То, как американцы борятся со всем миром, - тут ничего лично нет. Ничего к русским конкретно. Просто так решили, что сейчас все будет присходить в Москве. Соответственно, если они борятся, значит, они должны с чем-то бороться. Я бы не сказала, что это представлено прямо уж как такая обитель зла. Там показаны проблемы, котоорые у нас действительно существуют.
- На площадке вас как русскую актрису выделяли? Вас разглядывали, шептались за спиной?
- Ну, временами. Понятно, у них были какие-то свои представления о русских, но это не соотносилось никак со мной. И не потому что я такая особенная, а мы в принципе поменялись. Время-то изменилось. Но им было, конечно, любопытно и они это иногда комментировали. Но такого, чтобы я все время чувствовала, что я, русская актриса, пришла на площадку и на меня смотрят, как на зверька, я не чувствовала. Мы были в прекраснейших, нежнейших отношениях с группой, как одна команда. И не забывайте, в Америке много иностранцев, и группа наша была интернациональной.
- В одном интервью вы говорили, что хотели бы сыграть одну серьезную драматическую роль и дать одно интервью, а пришлось — Раду Гаал и дать сто интервью...
- Вы знаете... Про «Крепкий орешек» если говорить - тут сложно судить, есть законы жанра. И про Раду Гаал я ничего плохого не имела ввиду... Конечно, это не Шекспир. Мы должны это понимать и по законам жанра судить. А я, ну как актер всегда недовольна...
