«Меня в этот омут бросили с головой»
— Алексей Ефимович, вы знаете, Андрей Сергеевич Смирнов до сих пор ездит на баклажановой «пятерке». Той самой, что досталась ему в 2001 году в комплекте с «Никой» за лучшую мужскую роль в вашем фильме «Дневник его жены». А какую самую ценную награду за эту картину получили вы?
— Во-первых, я получил согласие Андрея Сергеевича сыграть, чего добиться было не так просто. Тогда еще существовало Госкино и заседания комиссий, на одном из которых наш сценарий и отвергли. Сказали: что это такое? «Бунин — великий писатель, а вы принимаетесь ворошить грязное белье». После голосования на один голос «против» оказалось больше. Тогда Дуня Смирнова, которая и написала сценарий, вспомнила, что его еще не видел председатель Госкино, Армен Медведев. Мы с Дуней двинулись к нему, он прочитал, и, на наше счастье, ему очень понравилось. Как председатель он имел два голоса, поэтому мы победили.
Потом уже, когда я попал в номинацию «лучший фильм» на «Нике» вместе с такими режиссерами, как Александр Прошкин и Сергей Соловьев, уже считал это за праздник. А то, что выиграет картина, которая всего вторая в карьере у режиссера, вообще не мог представить. Это была очень ценная победа. («Дневник его жены» получил три «Ники»: за лучший фильм, главную мужскую роль и лучшую работу оператора Юрия Клименко, а до того — гран-при «Кинотавра». — Н.К.)
— Вы говорите о трудностях запуска «Дневника его жены», но ведь ему предшествовала «Мания Жизели», у которой сначала было еще меньше шансов появиться на свет.
— На тот момент я занимался документальным кино и абсолютно не собирался из него уходить. В отличие от многих коллег мне в моей профессии было очень комфортно. Особенно в тот период, который наступил после выхода «Рока». Я делал что хотел и собирался продолжать в том же духе. Тогда я впервые и задумал картину о балерине Ольге Спесивцевой, но документальную. В то время Борис Яковлевич Эйфман ставил балет «Красная Жизель» и очень много мне рассказывал о ней. Мы списались с Ольгой Александровной, созвонились и уже собирались в экспедицию в Нью-Йорк. И тут она умирает. В 96 лет. Я решил закрывать картину. Просто не видел возможности снимать фильм о ней — без нее. Тогда я уже работал с Дуней Смирновой, она и предложила: «Да ладно, давай снимем игровое кино». И я просто потому, что спорить с ней бесполезно, согласился. Так как был уверен, что ничего из этого не выйдет. И вдруг прорвало: сценарий утвердили, выделили финансирование…
У нас была незабываемая двухнедельная экспедиция в Париж, со съемками в Гранд-опера. Там можно находиться с камерами с двух ночи до восьми утра, потому что в остальное время либо спектакли, либо экскурсии. Я приметил внутри большой балкон, метров восемьдесят, который идет по всей лицевой стороне Гранд-опера. Спрашиваем: а можно там поснимать? Отвечают: да вы что, его 70 лет не открывали! Но в итоге два дня у кого-то спрашивали разрешения и открыли нам этом балкон. На нем мы как раз сняли замечательных актеров Сережу Виноградова и Галю Тюнину в коляске (в фильме — танцовщик Антон Долин и балерина Ольга Спесивцева. — Н.К.). Так что я даже не успел тогда прикинуть, могу ли я, умею ли снимать игровое кино, как меня в этот омут бросили с головой.
Это уже потом я себя ругал: «Господи, какой же я идиот! Почему я раньше этого не делал!» Когда Дуня написала сценарий «Связь», а мне он не понравился, я сказал ей в сердцах: «Хочешь — снимай сама». А она перезвонила через какое-то время: «Да, хочу!» Я сперва обалдел, а потом ответил: «Учти, твоя жизнь теперь будет совершенно другой. В ней все поменяется». — «Да ладно, я попробую. Не понравится — буду дальше писать». — «Нет, не снимать кино ты уже больше не сможешь». Мало кто понимает, что это хуже чем наркотики. Цепляет так, что еще никому не удалось избавиться.
— То есть документальное кино вас так не цепляло? Или вас, как сына известного документалиста, там ждала слишком спокойная жизнь?
— У меня жизнь спокойной никогда не была, это точно. Да, благодаря папе не стояло вопроса, кем быть. Единственное, на чем он настоял, — чтобы я поступил на операторский, а не на режиссерский. И правильно сделал. Но что касается документального кино — на меня с моей фамилией сперва смотрели исключительно как на сынка определенного человека, уважаемого документалиста и, в общем, лидера студии. Было тяжко. Но так сложилось, что я уже второй картиной — «Пуск. Портрет одного события» о Саяно-Шушенской ГЭС — доказал свое право на занятие профессией. И все эти разговоры отпали.
— Отец вам давал какие-то советы в самом начале?
— Один раз я даже снимал для него картину полностью как оператор. Фильм об Ирине Колпаковой, выдающейся советской балерине, бывшей тогда солисткой Мариинского театра. Суперзвезда обладала, мягко говоря, сложным характером. Я долго просил: «Ирина Александровна, пустите меня в гримерку». Она отказывалась, говорила: «Ни за что! Ты хочешь снять меня уродкой!» Гримерка ее была просторная, а в ней — шкаф. И пока балерины не было, забрался в шкаф вместе с бесшумной синхронной камерой. А в люстру ввернул фотолампу, чтобы добавить освещения.
Она пришла, села к шкафу спиной, вполоборота. Без ложной скромности скажу, мы сняли тогда прекрасный кадр. Напряженный, эмоциональный и очень естественный. Она же не знала, что ее снимают. И вдруг эта фотолампа лопается, и все осколки летят на Колпакову. Что там было! Орала на меня так… Слава богу, в тот день не было отца на съемках, ведь я ему о своей идее не говорил. Но когда Ирина Александровна посмотрела готовый фильм, сказала: «Хорошо, что ты меня тогда снял».
Это про съемки. А что касается советов, то мы долго вообще не обсуждали кино. Мой младший сын Илья сейчас учится на 4-м курсе ВГИКа. В отличие от меня он пошел сразу на режиссуру — к Хотиненко. Так мы с сыном начали общаться всерьез, только когда он был курсе на третьем. Пошел контакт, появился интерес друг к другу, потому что появилось кино. Что-то общее, что можно обсуждать. Конечно, он со мной не то что не советуется, а вообще считает, что, кроме глупостей, я ничего не скажу. А вот на съемках у меня бывает часто. Я считаю, что он с самого начала должен смотреть, как актеры себя ведут на площадке, как все работает, как организовать группу в 150 человек.
«Балетный мир, да любой творческий мир, довольно жестокий»
— Знаете, на какой мысли себя поймал? Что с тех пор, как вы ушли из документального кино, в ваших фильмах, не считая «Прогулки», современность уступила место ретро.
— Отчасти вы правы, хотя у меня еще был фильм «Пленный» о чеченской войне — история и сегодня актуальная. Я бы с превеликим удовольствием снимал о современности. Как-то меня пригласили побеседовать на эту тему в Фонд Ельцина. Вот действительно: у американцев точно бы сняли о таком человеке кино. Или о Горбачеве. Так что актуальность нашего кино резко занижена.
— Американцы как раз приступают к съемкам о Горбачеве, с Леонардо Ди Каприо в качестве продюсера. Но ведь и вы в итоге отказались от фильма про Ельцина? Не смогли найти деньги или еще не наступил правильный политический момент в стране?
— Нет сценария! Или еще один герой — Юрий Гагарин. Я читал сценарий, по которому сейчас сняли фильм о Гагарине, но мне он показался очень слабым. Я бы с удовольствием снял о нем картину. Возможно, это был бы фильм всей жизни.
— У вас же в «Космосе как предчувствии» есть привет классической хронике с развязавшимися шнурками Гагарина на красной ковровой дорожке.
— Вот с тех пор и думаю.
— И все-таки Гагарин — это снова герой прошлого. А в современности, кроме Ельцина и Горбачева, есть достойные темы для фильма?
— Смотря что вы называете темой. Вот то, что случилось в Большом театре, — это же готовый фильм. Не удивлюсь, если кто-то по его мотивам напишет сценарий. Сейчас мы работаем над проектом о Матильде Кшесинской — так в те времена происходило то же самое. Кислоты, правда, не было, но битое стекло подкладывали. Балетный мир, да любой творческий мир, довольно жестокий.
— Балет вас прямо преследует.
— Просто за фильм о балете я бы не взялся. Мне интересна эта женщина, чьи амбиции были настолько высоки, что она действительно хотела править Россией. Ей предлагал руку и сердце четвертый человек в государстве, но она отказала, потому что всерьез рассчитывала выйти за Николая II. Более того, она была в шаге от этого. Притом была выдающейся балериной — первой, кто в России сделал тридцать два фуэте. И это интересно. Сочетание образа маленькой балерины, которая крутится на сцене, — и женщины подобных амбиций. Я ее называю Маргарет Тэтчер нашего отечества.
— На пуантах.
— Сейчас мучаемся со сценарием, но надеюсь, что скоро его одолеем. Казалось бы, все карты есть, и все козырные. Но не хочется снимать фильм-биографию, а что-то выбросить — жалко. Важно выбрать, по какому пути пойти. Можно снять о том, что ее сын был поразительно похож на Николая II. Или фильм под условным названием «Мужчины в ее жизни», которых было немало. Она же была безумно обаятельной. Не было ни одного мужика, который перед ней устоял. Причем с детства. В 14 лет разрушила свадьбу англичанина, которому был 21. Он приехал в дом с невестой, увидел Кшесинскую, она его увела в лес. Не знаю, как там развивались события, но англичанин вернулся и разорвал помолвку. Объявил, что любит Матильду и будет ждать, пока не наступит ее совершеннолетие. А когда она ему отказала, тот покончил с собой.
«Странно, но это первая картина по Захару Прилепину»
— Еще я читал, что вы хотели сделать документальный фильм о Валерии Гергиеве, но в итоге фильм сняла Анна Матисон, а вы выступили в роли продюсера.
— Это правда. Есть два фильма, которые мне бы по-настоящему хотелось еще сделать в документальном кино. Один — про Петра Наумовича Фоменко. Но Фоменко меня упрямо не пускал на репетиции. Говорил, боюсь, что актеры будут думать не о репетициях, а о том, как понравиться Учителю. Это он так хитрил, конечно. Но теперь уже этот замысел не осуществить…
И второй фильм — о Гергиеве. Последние полтора года я с ним часто сталкиваюсь, был у него на репетициях, наблюдал за ним в его кабинете. Это уникальный человек. Мне снять о нем картину пока не пришлось, а вот у Анны Матисон, на мой взгляд, получилось очень интересно.
У меня есть еще одна идея: сделать четыре взгляда на Гергиева. Чтобы снимали четыре режиссера с мировыми именами с разных континентов. Чтобы один фильм сделал, например, Вим Вендерс, другой — Ким Ки Дук и так далее. Идея на первый взгляд безумная, но на самом деле вполне осуществимая. Гергиев хорошо знаком с миром кино. Дружит с Вуди Алленом, Джеймсом Кэмероном. А бывшая жена Кэмерона, Кэтрин Бигелоу, в свое время устроила мировую премьеру «К-19» как раз в Мариинском театре, потому его оркестр исполнял музыку к фильму. И в финале, когда пошли титры, на сцену подняли из ямы оркестр, а Гергиев дирижировал. Об этом написал весь мир. Так что, я думаю, при желании подобрать достойный состав для такого проекта можно.
— Продолжая говорить о современности: а «Восьмерка» — актуальный фильм?
— Безусловно. Несмотря на то что действие происходит в конце 1999 года. Да и то об этом можно догадаться только по появляющимся кое-где надписям о наступающем 2000-м. И по эпизоду, в котором Ельцин за три часа до Нового года отрекается от престола. Все остальное — как протекает жизнь героев, сама их история — как будто из сегодня. Опять же странно, но это первая картина по Захару Прилепину у нас в стране. Притом сколько у него прекрасных рассказов про Чечню! Я уж не говорю про роман «Санькя». Насколько я знаю, к нему подступались разные люди, но снять так и не удалось. Только Серебренников в театре поставил по Прилепину «Отморозков».
— Ходили слухи, что на фильмы по Прилепину просто боялись давать деньги.
— И это тоже. Хотя я знаю одно: если ты задумал картину и абсолютно в ней убежден, деньги можно достать всегда.
— На бумаге «Восьмерка» — довольно камерная повесть о четырех омоновцах, один из которых полюбил девушку главного бандита города.
— Ничего себе камерная! Когда я снимал «Край», то считал, что с технической, производственной точки зрения сложнее картины быть не может. Все сцены с паровозами — до сих пор никто понять не может, как мы это сняли. Но «Восьмерка» гораздо сложней. У нас масса автомобильных трюков. Одна авария, во время которой поезд на всем ходу сбивает машину с рельсов, чего стоит! Сколько у нас драк! А сцены на заводе с тысячной массовкой!
— Омоновцы у вас хорошие ребята?
— Потрясающие. У нас есть сцена забастовки на заводе. Для ее съемок мы пригласили шестьдесят настоящих омоновцев, почти весь наличный состав Петербурга, и поставили в цепь к ним наших ребят. Так их было не отличить! Вместе с ними тысячу человек массовки держали. И те цепь не прорвали.
— Можно отправлять охранять протестные митинги.
— Запросто!
