Априорный настрой на неприятие всего того, что затевает Эдуард Бояков в МХАТе, — не новинка в нашем террариуме единомышленников. Невозможно спокойно пережить, что этот человек получил («оттяпал», как выражаются в соцсетях некоторые патриотически настроенные граждане) целый МХАТ. Да и вообще — кто он такой? Как новый Суворин, Бояков проделал идейный кульбит от либерально-модернистской (или постмодернистской) доктрины к традиционализму и православию. Ну и как такое принять, скажите на милость? Впрочем, это отдельная тема, которая стоит того, чтобы порассуждать о ней в свое время. А пока — «Последний герой».
Именно автору этих строк довелось «открыть» пьесу «Последний герой», представленную на драматургический конкурс «Действующие лица». Пьеса оказалась разительно не похожей на большинство драматургические текстов, которые пишутся сегодня. Объемная по смыслу, густонаселенная, с очень внятным, отнюдь не мейнстримовским месседжем, с ясными, но вовсе не простыми жанровыми признаками, пьеса откровенно не «тянула» на роль основы для создания спектакля, что сегодня так привлекает режиссеров. «Последний герой» казался самодостаточным произведением, которое было очень интересно читать. Несложно было представить его в виде кинофильма — жесткого, реалистичного, с элементами «черной» комедии.
Иван Крепостной — за этим псевдонимом ненадежно укрылся белорусский драматург и режиссер Тимофей Ильевский — написал пьесу, в которой жанровые черты трагифарсового боевика неожиданно закручиваются в воронку и обращаются в драму, а затем — в эпилоге — выруливают в ироничный мелодраматический финал. В тексте много ненормативной лексики, комических, почти клоунадных скетчей и при этом — «мочилова» в духе Тарантино, и с главным («последним») героем, принципиальным и честным. Хотя и слегка сумасшедшим. Что с этим со всем делать на сцене — совершенно непонятно. Во многом именно поэтому в топовую «десятку», которую в конкурсе «Действующие лица» выбирают молодые режиссеры, «Последний герой» не прошел: режиссеры, предпочитающие позиционировать себя как «авторы спектакля» не рискнули иметь дело с авторской драмой.
Рискнул МХАТ имени Горького. И уже это радует и вдохновляет. Хотя выбор режиссера выглядит, скорее, парадоксальным: им стал Руслан Маликов, работавший в Театре.doc и в «Практике», получивший групповую «Золотую Маску» за «Акын Оперу», спектакль совершенно мейнстримовский для актуального театра — камерность, герои-мигранты, тексты нон-фикшн, как бы экспериментальный формат и пр. Здесь же Маликову предстояло работать с крупной формой — и вот в этом действительно был эксперимент, причем весьма смелый.
В итоге — что-то удалось, что-то удалось не вполне, что-то и вовсе оказалось потерянным по сравнению с пьесой. И среди главного — смещение смысловых акцентов. Герой пьесы Крепостного — Старик, бывший ракетчик, советский офицер, не просто ностальгирующий по ценностям уничтоженной советской империи, но и готовый защищать их от цинизма современного потребительского общества. Этот самый Старик — его играет народный артист России Иван Криворучко — родной брат «Ворошиловского стрелка» Станислава Говорухина. В начале пьесы он палит по портретам двух наших первых президентов, виновных, по его мнению, в развале страны. В спектакле их заменили на портреты… членов Политбюро КПСС. Что демонстрирует эта замена? Политкорректность? Или гражданскую позицию режиссера, который явно не разделяет взглядов главного героя?..
Есть вопросы и к форме, которая пока не очень выстраивается в единое целое. В пьесе Крепостного заложена стремительность действия, мгновенная, кинематографическая смена планов, эпизодов, безусловных эмоциональных состояний, в том числе таких нетеатральных, как страх. Мат, который, конечно же, неуместен на сцене МХАТа, тем не менее не случаен в этом тексте. Потому что он обусловлен именно этими критическими состояниями, в которых находятся персонажи.
Маликову не удалось найти адекватной замены обсценной лексике — не обязательно вербальной. Спектаклю не хватает темпа, ритмических акцентов, динамики. Пластические этюды-сны, которые как бы погружают в мутное сознание тоскующего по советской героике Старика, тормозят и без того неспешное действие. Большинству актеров не хватает органичности. Они не очень понимают, какой жанр предлагает им режиссер, но проблема в том, что режиссер и сам не вполне это понимает. В результате у некоторых начинает проскакивать КВН-ная манера — что и говорить, лучший друг современной режиссуры, но враг настоящего театра.
А вот «старики» — Иван Криворучко и Лидия Кузнецова — с честью справились со своей задачей и в полной мере потянули на себя смысловое и жанровое «одеяло». И это дает основание надеяться, что спектакль «разыграется», обретет необходимый темп и градус, ужмется за счет этого раза в полтора и найдет своего зрителя, который остро нуждается в правильной оценке современного общества, утрачивающего систему нравственных ориентиров и духовных ценностей.
