— Артисты довольно суеверные люди. А твой грядущий день рождения как раз совпадает с одним из таких поверий. Будешь отмечать 40-летие?
— Нет, не буду. Я достаточно суеверный. Говорят — нельзя, значит — нельзя. Я даже съемочный день поставил себе в день рождения, чтобы соблазна отмечать не было.
— Тебя часто спрашивают про тернистый путь в профессию: хотел в полицию, в медицину, а стал артистом. И то не с первого раза. Расскажи, почему выгнали аж из 3 театральных училищ.
— Еще в 11-м классе отец решил отправить меня в Институт культуры. Это был заочный курс, поэтому я как-то факультативно ходил туда заниматься. Оттуда я сам ушел: решил стать милиционером. Но поскольку сразу не поступил в школу милиции, пошел в Институт современного искусства, где брат учился. Тогда, пожалуй, я и понял, чем хочу заниматься. Потом случилась трагическая любовь, из-за которой я перестал учиться. И меня, соответственно, выгнали. Я вообще не ходил. Просто забил, и все. Это как раз было после школы: такая отчаянная пора, гормоны и все такое. Тогда я подумал, что единственный выход из всей этой ситуации — пойти в армию.
— После армии — снова театральный?
— Да, Щепка. Я там отучился целый год. Но потом Управление культуры, которое оплачивало обучение целого курса, отказалось платить. А я за себя тогда еще этого делать не мог. Афонин (ректор театрального училища имени Щепкина до 2008 года. — «МК») сказал, чтобы я приходил на следующий год. Но я тогда поступил в ГИТИС. Опять проучился год… Оттуда меня уже выгнали — за драку.
— Девушку не поделили?
— Не будем об этом. Молодые были, горячие… А потом я уже поступил во МХАТ. Получается, 8 лет учился, 5 из которых был на 1-м курсе! Я в Школе-студии даже дышать боялся.
— Боялся, что опять выгонят?
— И это тоже. Когда ты в пятый раз проходишь одни и те же этюды, упражнения, наблюдения, ставишь себя в одни и те же предлагаемые обстоятельства, наизусть знаешь сценбой, сценодвижение, у тебя полное ощущение «дня сурка» и паники. Я каждый год подходил к своему мастеру, Игорю Золотовицкому, и спрашивал: «Игорь Яковлевич, вы меня отчислите?» А он мне в ответ: «Никита, иди ты…»
— Не было чувства, что актерство — просто не твоя судьба?
— Не совсем. Я старался уходить от этого всю сознательную жизнь. А после армии понял, что это единственное, чем хочу заниматься. Тогда судьба сама начала мне помогать. Сейчас легко об этом говорить, но я должен был поступить именно в Школу-студию, к Земцову и Золотовицкому. У меня даже была попытка попасть сразу на второй курс русско-американского набора в Школу-студию МХАТ, к Лобанову и Табакову…
— Почему не поступил?
— Там прям до мистики доходило. Я подходил к дверям, за которыми сидели Табаков с Лобановым, и у меня начиналась какая-то необъяснимая паника, как у слона во время пожара. Я элементарно не мог взяться за ручку. И не потому что волнуюсь! Напротив, знал и прозу, и басни, но такое объяснить даже невозможно. Четыре раза я возвращался к дверям — и физически не мог зайти. Наверное, это был знак: только к Земцову и Золотовицкому! Собственно, именно они дали мне все. А так неизвестно, где бы и кем бы я был.
— Ты 10 лет прослужил в МХТ. Такой долгий путь к мечте… Почему ушел?
— Когда ты выпускник Школы-студии, невозможно полностью совмещать и театр, и кино. МХАТ — достаточно авторитарный театр. Непросто же так называется: «служить во МХАТе». Там есть градация: выпускники училища, приглашенные актеры и звезды. Если ты звезда, то можешь спокойно совмещать 4–5 спектаклей в месяц. А если у тебя 21 спектакль в месяц, как ты будешь совмещать кино? Про меня стали говорить, что «Панфилов — очень занятой в театре актер», и у меня стали отваливаться какие-то съемки. Я понял, что пора решать, что мне самому ближе.
— Кино оказалось ближе? Или потому, что оно дает известность и деньги?
— Кино — следующий логичный этап в моей карьере. Сначала Школа-студия, затем работа в театре, а теперь — кино. И без первого не было бы второго. Я уверен, что в моей жизни будет театр. Просто немного позже.
— Не хотел быть на вторых ролях?
— Я не хочу подыгрывать. Я хочу играть. Не хочу только смотреть, как это делают другие, хочу делать это сам.
— А если предложат вернуться в театр, пусть даже не в МХТ, согласишься?
— Конечно! Я очень любил его. Мне безумно нравилось выходить на сцену. Но, видимо, не дорос до МХАТа.
— Как Олег Павлович отнесся к уходу?
— Мы хорошо расстались. Правда, заявление об увольнении я написал спустя 9 лет работы, но Табаков по какой-то причине его не стал подписывать сразу, и я еще год играл в спектаклях. Но я очень хорошо и душевно ушел. Из театра нельзя уходить, хлопнув дверью. Неизвестно, как потом выстроится судьба и как дороги переплетутся. Я сделал для себя выбор и ушел.
— Ты в кино лет 15 уже. И лишь в «Путейцах», по собственному признанию, сыграл себя таким, каким был тогда. О какой роли ты мечтаешь сейчас?
— Хочу сыграть Митю Карамазова («Братья Карамазовы», Ф.М.Достоевский. — «МК») и генерала Чарноту («Бег», М.А.Булгаков. — «МК»). Причем неважно, в кино или в театре. Это персонажи, которым не подходят рамки. Они необычные, даже необыкновенные. Сейчас, слава Господу, я могу выбирать роли. Например, когда герой без развития, без изменения, — зачем? Игорь Золотовицкий, мой мастер, всегда говорил нам: «Если эту роль может сыграть любой дворник, то зачем это делаешь ты?» Поэтому на данный момент я стараюсь избегать ролей, которые может сыграть любой.
— В твоей фильмографии немало ролей, где ты появляешься голым в кадре. Как думаешь, такие работы скорее помогают или отпугивают режиссеров?
— Во-первых, их у меня не так много. По пальцам пересчитать.
— Кто-то всю жизни блюдет героический образ на экране, а ты бросаешься во все тяжкие.
— Ну, а что сделать, если нравится. Одно дело, если бы я раздевался просто так, а совсем другое — по роли. Вот в «Духless» мой герой душу продал дьяволу, и нам предстояло показать всю гниль человека. А как его по-другому показать, если не в памперсах, с соской во рту и наркотой повсюду? Тут из песни не выкинешь слов. А в «Сладкой жизни» мой персонаж в принципе так живет — ему комфортно без одежды. Но если роль не обязывает, я и не буду раздеваться. В «Псе», например, есть только одна сцена, где Макс, мой герой, показал обнаженную по плечо руку.
— Есть проекты для денег, есть для удовольствия. И не всегда за последние платят. Ты снимаешься в бюджетных проектах?
— Да. В 2016 году вышла короткометражка «Шестнадцатилетний виски» режиссеров Дениса Лафанова и Карена Арутюнова. Ребята просто прислали сценарий. Мне понравилось. Потом поехал к ним сниматься в Нижний Новгород.
— Абсолютно бесплатно?
— Если мне что-то нравится, то вопросы «Сколько заплатят?» и «Заплатят ли вообще?» — второстепенные. Парни просто купили мне билет, а я несколько дней у них снимался. Мы даже приз какой-то завоевали.
— А чем зацепило?
— Самим сценарием. Жили-были два парня. Оба из детского дома, и оба влюблены в одну девчонку. А потом одного из них увозят за границу приемные родители-иностранцы, а второй остается в детдоме. У первого — Гарвард, карьера, перспективы, а у второго — все по накатанной. Один становится наемным убийцей, а другой — олигархом. И первому приходит заказ на второго… А дальше — смотри.
— Последнее время в кино артисты не только играют, но и переписывают сценарий. И я говорю не только про фишки для роли, но и буквально про заново написанные сцены. Это часть актерской профессии или конкретно слабое место в нашем кинопроизводстве — плохие сценарии?
— В «Псе», например, переписано 80% сценария. Но сейчас благо ситуация меняется. Да и конкуренция сейчас колоссальная: «Домашний арест», «Звоните Ди Каприо», «Ликвидация», «Метод»… У них крутые сценарии. Там нечего переписывать: весь персонаж продуман — от реплик до жестов и мимики. Да и я ведь не переписываю, а только адаптирую слова своего персонажа, не больше.
— В каком случае это происходит?
— Когда все одинаково и не по-человечески говорят. Понимаю, бюджеты разные: кому драматурга хорошего, а кому артиста. Да и часто бывает, что у сценариста сразу несколько проектов. И получаются серые одинаковые сценарии, когда уже на следующей странице ты понимаешь — про что и чем закончится. Но есть две фразы, которые меня прямо убивают.
— Какие?
— «Это не то, что ты подумала» и «Сейчас я тебе все объясню». От этих двух реплик можно застрелиться. Люди по-другому говорят в жизни.
— А если у тебя ограниченный бюджет, на кого делать ставку, чтобы фильм получился неплохим?
— Тут палка о двух концах. Если у тебя мало денег, то должно быть много времени. Чтобы переписывать сценарий, пока он не станет лучше, чтобы искать хороших медийных актеров, которые согласились бы сниматься бесплатно. А если ты хочешь быстро, тогда нужно много денег. Кино — это карточный домик. Какую карту надо убрать, чтобы он остался стоять? Никакую. Я не раз предлагал продюсерам доделать тот или иной сценарий, а мне говорят: «Не надо — а вдруг все развалится, и он перестанет быть таким популярным…»
— Это ты про «Пса»?
— Да. Никто не понимает, почему у него такой высокий рейтинг. Думаю, это просто удачное стечение обстоятельств: смешение жанров, попадание в конкретное время, и собака, конечно.
— Судя по фильмографии, ты не боишься экспериментов. Какой профессиональный опыт хотел бы пережить? На что готов решиться в кино?
— Да практически на все, если это не пересекает грань морали. Кошачье дерьмо, например, я бы есть не стал.
— А женщину сыграть?
— Без проблем. Это вообще круто. Я и в театре когда-то играл. Все же зависит от того, как ты это сделаешь, чтобы без пошлости. Ты вспомни Джареда Лето в «Далласском клубе покупателей». Как он сыграл женщину! Это же шедевр. А бывает, когда даже смотреть стыдно на работу коллег. А вообще я хочу снять свой фильм и сыграть в нем главную роль.
— Есть уже предпосылки к созданию картины Никиты Панфилова?
— Да, сам придумал, написал сценарий…
— О чем фильм, если не секрет?
— Он про актера, который, как улитка, привык жить в своем домике, а все обстоятельства пытаются вытащить его из скорлупы.
— Это о себе?
— Не совсем. Я года три писал сценарий. Каждая сцена в нем — реальный эпизод в моей жизни или жизни моих друзей. Знаешь, это оказалось очень непросто. Я думал, быстро напишу сценарий — и в продакшн. Домашним понравилось, а продюсер быстро забраковал: «много воды». Ты не представляешь, каких трудов стоило убирать эту якобы воду. Сценарист — это очень сложная профессия. Сейчас у меня уже 4–5-й драфт. И в каждый раз я с болью кромсаю свой авторский текст, но иначе люди просто переключат на другой канал.
— Нашел уже продюсеров?
— Пока все упирается в деньги. Если я готов сниматься бесплатно, то вряд ли кто-то готов без гонорара снять мой фильм.
— Тебе не кажется, что лезешь не в свою профессию?
— Я же не лезу петь или на скрипке играть. Режиссер — это повзрослевший актер. Со мной могут не согласиться, но это одна профессия. Я занимаюсь своим делом, но вдобавок прошу не лезть в мою профессию. Меня прям тошнит от непрофессионализма. Я вижу, когда люди из-за своей медийности лезут в театр или в кино. Зарабатывайте деньги чем-то другим. Зачем позориться?
— Это ты про КВНщиков?
— Я не буду называть фамилий. Мы все и так понимаем, кто это. Получается, чтобы петь или танцевать, ты должен с 5 лет себя ломать, а чтобы на сцене играть — просто выйти, и все? Так не работает. Это сложнейшая профессия, которой с детства заниматься надо.
— Ты считаешь, актеру нужно профессиональное образование, если он, допустим, самородок?
— На мой взгляд, да. По своему опыту знаю, что такие «самородки» останавливаются в развитии.
— А что конкретно дает вуз?
— Актерское воспитание. Нас с первого курса учили, чтобы «звездности» не возникло. Как только начнешь «звездить», можешь сразу распрощаться со своей карьерой.
— Как этого не допустить?
— Не забывать, что главные на площадке — твой партнер и режиссер. А ты — никто. Ведь из тебя лепят, из тебя делают. А у нас сейчас наоборот: я — звезда, и у меня есть райдер, а вы все говно. Нет, дорогой, так не получится. Это все люди, которые не учились в вузах, у которых нет профессиональной этики и воспитания. Еще раз повторю: это очень сложная профессия. Актеры — сумасшедшие люди. Тебя учат видеть предметы, которых нет. Реагировать на явления, которых не существует. Из тебя делают сумасшедшего. А после 4 лет дают диплом — поздравляю, вы псих.
— Одно дело, когда ты с такими же «психами» работаешь, а другое — дома. Как его «выключить»?
— Для этого должна быть семья. Как вижу дочку, забываю обо всем на свете. Приходишь в свою крепость, дверь закрываешь, и все: ты — Никита Панфилов. В жизни тоже играть приходится постоянно. Просто мы называем это другим словом — приспосабливаться. С родителями — один, с друзьями — другой, на работе — третий. И только со своими детьми я настоящий. Мы все играем…
— Твоему сыну Добрыне уже 6. Он, наверное, уже знает, что папа — актер?
— Не так давно узнал. Там забавная история была. Ко мне ребята на улице подошли и попросили сфотографироваться, а Добрыня спросил, почему они так сделали. Говорю: «Потому что твой папа — актер». «А они еще вернутся? — спросил он меня. — Я тоже хочу быть актером».
— Какую свою роль ты можешь выделить как наглядный пример сыну? Показать, что такое актерское мастерство?
— Вот это ты мне задала вопрос… Я очень к себе предвзято отношусь, слишком требовательно. Наверное, хочу, чтобы он сам что-то посмотрел и отметил: вот это мой папа. Вот так надо играть в кино. Мне самому кажется, что все еще недостаточно хорошо.
— А есть фильмы, за которые было стыдно?
— Да, конечно. В них забывалось главное правило кино: мы все в одной лодке. Когда кто-то один халявит, лодку заносит либо вправо, либо влево. А приплыть к красному буйку очень сложно. Поэтому хороших фильмов меньше, чем плохих. Нельзя «звездить». Надо вести себя, как та легендарная плеяда советских актеров. Вот они — волшебники: скромные и гениальные. Таким я хочу быть.
