«Аида» в «Геликон-опере» потрясла красотой

Дмитрий Бертман открыл новые глубины музыки Верди

Премьеру оперы Верди «Аида» в «Геликон-опере» по-настоящему ждали. Поклонники театра жаждали сравнить ее с предыдущей постановкой 1996 года, которая по тем временам оказалась невероятно резонансной. Многие справедливо считали тогда этот спектакль этапным в российской оперной режиссуре. Кроме того, интерес подогревался обещанием включить в исполнение оперы «Синфонию» — увертюру, написанную самим Верди взамен известной интродукции, но не исполняемую при его жизни. Премьера не обманула ожиданий: бессмертное творение Верди обрело новое прочтение — столь масштабное и глубокое, что и его вполне можно считать значимым этапом как в музыкальном театре в целом, так и в личной творческой биографии Дмитрия Бертмана.

Дмитрий Бертман открыл новые глубины музыки Верди
Фото: Юлия Осадча, предоставлено пресс-службой театра

В фойе зрителей встречают скульптуры древнеегипетских богов — Анубис, Исида, Пта… Публика погружается в атмосферу открытия Суэцкого канала — именно для этого торжественного события ровно 150 лет назад была написана опера Верди. Но то, что зрители увидят, когда откроется занавес, — превосходит все возможные ожидания. Впрочем, об этом чуть позже. А сначала — та самая «Синфония», которая так и не заменила короткую интродукцию-прелюдию, до сих пор традиционно исполняющуюся в качестве увертюры. Впервые она была исполнена в 1940 году Артуро Тосканини.

В «Геликоне» состоялась ее российская премьера. Развернутое симфоническое произведение, построенное на лейтмотивах оперы, сыграли при закрытом занавесе, без отвлечения на какой-либо видеоряд. Великолепно исполненное оркестром под вдохновенным управлением маэстро Валерия Кирьянова, обозначило неожиданные повороты в понимании смыслов этой, казалось бы, вдоль и поперек изученной партитуры. Вспомнилось, что поначалу Верди хотел назвать оперу «Амнерис» (кстати, когда он писал «Отелло», изначально планировал назвать оперу «Яго»). Когда занавес открылся, стало понятно, что совместить два таких сильных впечатления — от увертюры и от возникшей роскошной картинки, было бы непозволительным расточительством. Перед нами Египет, каким его могли бы представить люди с самым неудержимым воображением. Именно таким обладают авторы сценографии спектакля — Тауно Кангро и Ростислав Протасов.

Фото: Юлия Осадча, предоставлено пресс-службой театра

Вместе с художником по костюмам Никой Велегжаниной художники создали фантастический мир воинственной имперской роскоши. На протяжении всего спектакля не оставляло это странное чувство: как красота может быть такой жесткой? Обилие золота в сочетании с черным цветом, агрессивная асимметрия, массивность головных уборов и легкость тканей, внедрение в стилизованные египетские костюмы элементов современной одежды. А в сценографии — скульптуры великанов, которые сначала изображают мирный музыкальный ансамбль, но потом меняют эоловы арфы на копья и мечи. Противостояние обнажает и доводит до крайности все человеческие проявления и предназначения: патриотизм, честность, любовь, страсть, предательство, благородство, выбор позиции.

Чарующе красиво сделана картина на берегу Нила — образ струящейся воды, качающиеся гигантские цветки лотоса, световые блики (художник по свету Денис Солнцев), но при этом — разбросанные по сцене остовы гигантов. Снова красота соединена с чем-то страшным и угрожающим. Персонажи ходят на котурнах. Им неудобно, их пластика (хореограф Эдвальд Смирнов) искажена и неестественна. Особенно подчеркнута эта неестественность у хора. Верховная жрица (великолепная работа Марины Карпеченко) — квинтэссенция ключевого художественного приема спектакля: синтеза величия, красоты и агрессивности.

Фото: Юлия Осадча, предоставлено пресс-службой театра

Кульминация оперы — знаменитая сцена победного возвращения египетских войск во главе с Радамесом. Ее действие разворачивается в пространстве всего зала «Стравинский»: солисты разведены в боковые ложи, хор распределен по периметру зала, на огромной сцене лишь одна Аида. Создается удивительный объемный стереоэффект — и в звуке, и в мизансценах. И это очень мощно.

Фото: Юлия Осадча, предоставлено пресс-службой театра

Как всегда, Дмитрий Бертман внимателен к деталям. Его герои не статичны — они меняются на протяжении спектакля. Амбициозный Радамес (прекрасный тенор Шота Чибиров с сильнейшим красивым голосом, отличными верхними нотами и длинным дыханием) поначалу довольно жесток к рабыне, которую водят на поводке и подвергают унижениям. Аида в исполнении Ирины Окниной, угнетенная, но отнюдь не кроткая, ведет себя отчаянно и ожесточенно. Самоуверенная Амнерис (Юлия Никанорова очень интересна в этой роли, в трактовке Бертмана становящейся ключевой) упивается своей властью. Но вот Радамес возвращается с войны. И все меняется. Герои пережили чувства, оставшиеся за пределами сценического действия, но зато присутствующие в музыке Верди. Радамес, переживший ужасы боев, понимает, что по-настоящему любит Аиду. Аида, испытавшая боль от потери любимого человека и обретшая властного отца (в партии Амонасро Алексей Дедов, как свойственно этому артисту, очень харизматичен), — отказывается от собственной воли, подчиняясь обстоятельствам. Амнерис, предавшая возлюбленного, теряет рассудок от чувства вины.

Финал гениален, не побоюсь этого слова. И только нежелание устраивать спойлер удерживает от соблазна рассказать, как он решен. Скажу лишь, что Бертман это не придумал. Просто он внимательно вслушался в партитуру и вчитался в текст. И сделал так, как написано у Верди.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру