Эта выставка очень личная. И не только потому, что это попытка посмотреть самым известным мастерам русского искусства прямо в глаза (а ведь не зря говорят: глаза – это зеркало души). Перед нами автопортреты художников, то есть мы можем увидеть их такими, какими они видели себя в зеркале (или хотели видеть), и портреты, созданные самыми близкими – друзьями или супругами, то есть теми, кто лучше других знал изображенную легендарную личность. Перед нами разные точки зрения, складывающие в разносторонний портрет человека. Причем, не всегда объективный.
Выставка открывается двумя известными портретами Ильи Репина. Первый он написал сам в возрасте 50 лет. В тот момент художник переживал творческий кризис – правая рука все хуже слушается и Репин решает отправиться в путешествие по Европе. В Неаполе в 1894 году он написал себя – в сдержанной гамме и с привычного (особенно для того времени) ракурса. Зритель смотрит на мастера как бы свысока и видит его в свободной позе и полете мысли. Положив ногу на ногу, а руку в карман, Репин словно рассказывает нам что-то сокровенное. Ничто тут не напоминает о профессии – рядом с ним нет ни холста, ни палитры, перед нами только человек как он есть. И кажется, мы вместе с Репиным переживаем тот переломный момент, когда «земную жизнь пройдя до половины», пришлось остановить, оглянуться и осмыслить свой путь и понять, что делать дальше.
Другим увидел знаменитого живописца его любимый ученик Исаак Бродский. Этот портрет создан спустя 16 лет после описанного автопортрета – в 1912 году. За это время случилось многое: вернувшись из поездки по Европе, где Репин воспринял идеи импрессионистов, он вступил в Товарищество передвижников, заметно изменил свою манеру, а еще нашел личное счастье в лице писательницы Натальи Нордман, которая стала его второй женой (первым брак с Верой Шевцовой в 1887 году кончился тяжелым разрывом и разделом детей). Исаак Бродский, который после революции станет главным художником Кремля, пишет своего учителя в гармонии – в его взгляде доброта и покой. Впрочем, в этом портрете есть лукавство. Академик изображен с кистью в правой руке и палитрой в левой. Однако на тот момент Репин уже научился писать левой (правая усохла) и использовал специальную палитру, которую закреплял на поясе с помощью ремня. Сам мастер оценил высоко работу ученика. «Сходство полное: я вижу себя и восторгаюсь техникой. Простота, изящество, гармония и правда, правда выше всего, и как симпатично!», – писал Репин о портрете. Действительно, Бродский очень точно передал черты лица, мимику и натуру учителя. И то, что он обошел «больную тему» на портрете (не важно, по своей инициативе или по просьбе Ильи Ефимовича), многое говорит об авторе картины «Иван Грозный и его сын Иван», после создания которой у Репина начались проблемы с рукой.
Иначе воспринимал собственный недуг художник Борис Кустодиев, чьи портреты расположились напротив репинских. В отличие от своего друга Кустодиев умел с иронией воспринимать свое положение. В 31 год у художника начала развиваться опухоль спинного мозга, в результате чего наступил паралич ног. Большую часть жизни Кустодиев был прикован к инвалидному креслу, но несмотря на это сохранял оптимизм и веселый нрав. Это читается в его работах: достаточно вспомнить его самый сочный шедевр – «Купчиху за чаем». Чувствуется его характер и в акварельном «селфи». Кустодиев пишет себя в инвалидном кресте с обнаженным торсом в несколько карикатурном виде – с выпущенным круглым животом и насупленным, при этом ироничным, выражением лица. Ученик мастера Георгий Верейский изображает Кустодиева другим – серьезным, спокойным, сдержанным.
И так с каждой «парой» портретов – изображения дополняют друг друга, раскрывая личность с разных сторон, и за каждым из них стоит своя личная история. Еще интереснее, когда от портретов с очевидным (почти фотографическим) сходством, мы переходим к «селфи» авангардистов. Есть на выставке, например, автопортрет Владимира Татлин, который контрастирует с его фотографией, представленной рядом. Художник изображает себя скептиком, с сомнением смотрящим на мир, на снимке же он производит впечатление улыбчивого и добродушного юноши. Обратные ощущения от портретов Максимилиана Волошина: поэт и художник изображает себя похожим на суровую скалу, зато Анна Остроумова-Лебедева пишет друга романтическим и воодушевленным. Немало на выставке портретов, созданных супругами. Михаил Ларионов и Наталья Гончарова, Александр Родченко и Варвара Степанова, Роберт Фальк и его первая жена Елизавета Потехина. Эти работы рассказывают не только о том, как художники смотрели на себя, но и многое говорит об отношениях с любимыми.
Точки зрения на фигуру Федора Шаляпина выделены в отдельный проект, который расположился на третьем этаже музея. В центре экспозиции – знаменитый портрет кисти Бориса Кустодиева, который отражает весь масштаб личности легендарного певца и артиста. Однако куда интереснее рассматривать редкие рисунки и фотографии, которые представлены рядом со всем известным шедевром. Малоизвестные фотографии, автопортреты в сценических образах и шаржи на самого себя раскрывают многогранность личности Шаляпин.
«Он не мог видеть карандаш, чтобы сейчас же не начать им рисовать», – говорил о Шаляпине его друг Константин Коровин. Сам же он нелестно отзывался о своем пристрастии к рисованию («портил карандаши и бумагу»), однако рисунки его довольно точны и виртуозны. Шаляпин сам наносил грим и умел преображаться до неузнаваемости, а зарисовки помогали ему найти нужный образ для сцены. Этюды к роли Дона Базилио к опере «Севильский цирюльник» – тому яркое подтверждение. Перед нами три рисунка актера к роли Дона Базилио и его фото в образе. Сразу понятно, какой из вариантов, он «надел» на премьеру. Но удивительнее всего – эффект преображения: сложно поверить, что худой, носатый Дон с вытянутым лицом и впалыми щеками и дородный круглолицый Шаляпин – один и тот же человек. На выставке – подобных сюрпризов предостаточно.
А завершается выставка о Шаляпине портретом Василия Шухаева, написанным уже в эмиграции в 1934 году. Неизвестно, писал ли художник его с натуры (мог, ведь в этот период он жил в Париже, как и певец), или придумал образ из головы. Однако здесь Шаляпин совсем другой – не похожий ни на один из своих многочисленных портретов и автопортретов. Почти ведь холст занимает непропорционально большая голова, написанная вполоборота, словно актер оглядывается на нас. Здесь Шаляпин до предела серьезен, и весь его образ давит на нас своей мощью и задумчивостью. Это последний прижизненный портрет певца.
