ИЗ ДОСЬЕ "МК"
Ася Домская родом из Тулы, в школе была отличницей, занималась спортом. В возрасте 16 лет победила на местном конкурсе красоты. В 2014 году окончила Театральный институт имени Бориса Щукина (курс Владимир Иванова), по окончании которого была принята сначала в стажерскую группу Вахтанговского, а в 2018-м переведена в постоянную труппу театра. По характеру — «бенгальский огонь», который умеет быть серьезным. В театре играет много, но в основном роли второстепенного плана, заглавных ролей до поездки в Барнаул не имела.
— Ася, можешь вспомнить то мгновение, когда ты сказала себе, а потом уже всем: «Я могу», и вышла на сцену Наташей Ростовой, а не ее старшей сестрой Верой, которую играла в спектакле до сих пор?
— В тот день, когда я прилетела в Барнаул, долго не могла уснуть. Уже под утро, сидя на подоконнике, ловила golden hour — это когда солнце в рассвете или в закате золотом отливает. Потом все же заснула на пару часов, и мне приснился Римас Владимирович Туминас. Очень хорошо помню этот сон: лето, репетируем «Войну и мир», и он меня за руку берет, по всем сценам таскает: «Домская, смотри! Учись, как репетировать». Я люблю, когда такие весточки прилетают — что-то для меня это да значит. Подумала, может быть, будет хороший спектакль.
Мы ведь все «Войну и мир» очень любим. Моя роль Веры в смысле выразительности партитуры текста достаточно скудная, но после каждой сцены я за кулисами с размазанной тушью, с красными пятнами по телу — не могу себе позволить не выложиться по максимуму. И все так. А до этого еще в самолете мне приснился сон: в нем была психолог, достаточно известная, и я заметила, что если она мне снится, со мной всегда что-то невероятное случается. Честно, не вру. Проснувшись, зашла на ее страничку в Инстаграм (деятельность Meta (соцсети Facebook и Instagram) запрещена в России как экстремистская, - прим. ред. "МК") и в сториз прочла: «Все было справедливо. Никто не в обиде». «И что? И как это трактовать?» — подумала я тогда.
— Ты настолько склонна к метафизике, что во сне психологов видишь?
— Склонна, но при этом очень здрава всегда, без всяких загибов. С детства художественной литературе предпочитала нон-фикшн, а этим летом, например, читала Фромма и Сократа. Обожаю Татьяну Владимировну Черниговскую, да и вообще у меня в наушниках часто звучат околонаучные лекции.
И вот первый спектакль. Я, естественно, играю Веру. Мне радостно и как-то спокойно на своем месте. И обычно перед началом я раздыхиваюсь и раззвучиваюсь (специальные упражнения на дыхание и голос. — М.Р.), но замечаю, что делаю это почему-то в два раза дольше, чем обычно. Перед самым выходом на сцену посмотрелась в зеркало, чтобы увидеть там не себя, а Веру, но на этот раз почему то не так четко, как бывало. Извините, что так подробно рассказываю, но здесь очень важно все, что произошло до.
В общем, отыграли мы сцену, и вдруг вижу, что на следующую сцену не выходит Ксюша Трейстер, она же Наташа Ростова. Зная, что Ксюха — кремень, понимаю: если бы что-то не криминальное случилось, она бы на одной ноге прискакала на сцену. Смотрю на Иру Смирнову (играет Соню. — М.Р.) — и она не в панике. То есть никакой трагедии вроде и не случилось, но какая-то запендя за кулисами ощущается. И у меня сразу перещелкнуло в голове — если придется спасать, то я это сделаю. И тут же сама себя осекла: «Стоп. Для кого-то это может быть трагедией». Например, для Ксюши: она травмировалась, а я уже тут как тут. Тогда лучше не играть вовсе. Потом увидела, как у Ксюши из ножки торчит… даже не заноза, а длинная щепка, и мне стало плохо и страшно.
— И что произошло дальше? Твои действия?
— Я сажусь на свой диванчик в гримерке, остываю: «Все хорошо будет, Ксюше сейчас вытащат занозу». И тут в гримерку на одной ноге припрыгивает Ксюша, начинает быстро раздеваться, чтобы ехать в больницу. Мы с Ирой Смирновой ей помогаем. И вот тут роковой момент — она снимает накладные кудряшки. «Ксюха, не снимай, не трать время, ты вернешься», — говорю я. «Нет-нет, — говорит Ксюша, — это надо Маше Риваль отдать». В этот момент я понимаю, что принято решение отдать роль Наташи Маше Риваль, которая играет Лизу. Но Маша не знает сцен Наташи. И еще думаю, что Маша — моя лучшая подруга, она знает мою драму, связанную именно с Наташей Ростовой. И в ту же секунду понимаю: если сейчас не скажу, что готова играть, не прощу себе этого никогда.
Пулей вылетаю из гримерки, нахожу там Машу Риваль с нашим ассистентом режиссера Эльдаром (Эльдар Трамов работал на «Войне и мире», наизусть знает спектакль. — М.Р.). Маша в растерянности. Моя лучшая подруга вполне может сыграть Наташу. А если нет? Говорю ей: «Маш, если что, я могу». Могу, потому что хотя и не знаю роль Наташи, но хорошо знаю линию Ростовых — где, как и что происходит в этих сценах, я же в них участвую. А Эльдар смотрит на меня: «Да, а о тебе я и не подумал». И Маша такая: «Пусть Ася». Она-то знала, что для меня эта роль значит, плюс она, конечно, не знала текст. И к тому же я понимаю, что если в роли Наташи выйдет кто-то другой, не я, хуже будет для спектакля.
— Ничего себе уверенность или самоуверенность! Откуда это у тебя — из спорта, от конкурса красоты?
— Спортивный характер тут ни при чем, и на конкурс красоты я попала случайно. Просто меня увидели и предложили, а я сама себе сказала: «Почему бы нет? Прикольно». Нет, это не про самоуверенность. Для меня Наташа Ростова — история длиной в пять лет.
— То есть? Излагай кратко.
— Когда я узнала, что Римас Владимирович будет ставить «Войну и мир», на каждый Новый год первым номером я загадывала желание сыграть Наташу Ростову. Ближе к закрытию сезона в год пандемии в театре пошел слух, что Римас уже нашел Наташу. А я-то решила, что это он про меня подумал — я же чистой воды Наташа. Теперь могу об этом только с иронией говорить.
— Каждая артистка про себя думает, что она Наташа Ростова, ну или Татьяна Ларина.
— В этом-то вся и фишка. У меня на счету минимум пять подруг таких же Наташ и Татьян, как я. Но оказалось, что Римас Владимирович уже давно нашел Наташу — ее репетировала другая актриса, которая только окончила «Щуку», которая умела проживать роль, и всем она нравилась. А меня, подумала я, он ни на какую Наташу не возьмет, потому что я высокая — 172 см. Более того, в общем чате «Войны и мира» меня вообще не оказалось. Но потом, встретив меня в буфете, Римас Владимирович спросил: «А почему ты не на репетициях?» — «Так вы меня не вызываете». — «Приходи, приходи». Пришла и поняла, что для меня нет роли: Наташа уже имеется, на Элен другие артистки лучше меня подходят, Соню мне нельзя играть, Лиза, которую теперь играет Маша Риваль, должна быть маленькой… В общем, я оставалась на обочине, и это было очень больно. Сейчас мне сложно вспомнить эту боль, потому что я нахожусь в абсолютном счастье, но тогда это было из разряда «слезы в подушку».
Тем не менее в какой-то момент на репетицию Римас Владимирович с автором инсценировки принесли два листа со сценой именин Ростовых с вкраплениями трех реплик Веры. «Домская, иди на сцену», — сказал Римас. Я прошла ее один раз, Римас сделал замечание, пошла музыка Гедрюса Пускунигиса, отчего у меня брызнули из глаз слезы, и мы сделали сцену так, как она сейчас идет в спектакле. Веру я страшно полюбила, как только она появилась у меня, я пыталась сделать ее объемной. Я и сейчас, сыграв Наташу, люблю ее и попросила у Веры прощение за «измену».
— Ты же умная и должна понимать, что такое актерская судьба и какова в ней роль случая.
— Да, наша профессия из разряда «неси свой крест и веруй». Вот я и несла. И вот, кажется, подходящий случай: за два месяца до выпуска спектакля с дистанции сошла исполнительница главной роли. Осталась одна Ольга Лерман, и стало понятно, что нужна еще одна актриса. Я встрепенулась, набралась храбрости и пришла в кабинет к Римасу Владимировичу, чтобы сказать, что уже восемь лет в театре, хотелось бы более сложных ролей, и в упор спросила: «Вы меня никогда не рассматривали меня в роли Наташи?» — «Ну… вообще-то нет». Он тогда сильно удивился, но вы хоть зарежьте меня — я чувствовала свою особенность на этом спектакле, на других такого не было. И Римас предложил выучить сцену с Наташей, какую хочу. «Я сейчас уйду лечиться, — сказал он. — Вернусь, покажешь, и тогда решим». Я выучила две сцены — с Пьером и монолог. И еще почувствовала, что должна поехать в Ясную Поляну к Толстому.
— И что граф?
— Я попросила у него разрешения — можно ли мне попробовать? И как-то мне было там спокойно. Но когда Римас вернулся из больницы, я увидела, как ему плохо, и поняла, что не стану к нему подходить — я не из тех, кто мучает. И решила про себя: «Меньше драм, Ася. Проще, легче, выше, веселее».
— Правильно я поняла, что тема Наташи тогда для тебя была закрыта? Но вернемся в тот вечер первого спектакля в Барнауле, где тебе представился случай если не изменить, то испытать актерскую судьбу.
— Повторюсь: я поняла, что если сейчас этого не сделаю, не скажу, что смогу заменить Ксюшу, то буду жалеть об этом многие лета. Я не сомневалась в том, что сыграю.
— Твои первые ощущения от себя в роли Наташи, которую ты так ждала и никогда не репетировала?
— Я понимала только одно: что должна сделать все максимально четко. Никаких чувств, нужно сосредоточиться.
— И страха не было, что забудешь текст и вообще опозоришься?
— Нет. Была уверена, что это будет успех. Вот что это — самонадеянность или гордыня? Или Бог мне сказал: «Иди туда. Ты должна там быть». Не знаю.
— Но твои остановившиеся глаза, которые я видела, — они о чем свидетельствовали?
— Что я учу текст, что «уха» у меня не будет. Помогло то, что я не пропустила ни одной репетиции «Войны и мира», за исключением шести дней, когда снималась летом, за что и была снята с роли Веры, но потом возвращена в спектакль.
— И ни в одной сцене тебе не было сложно? Белый вальс, черный, монолог «Жизнь моя…»?
— Нет. Сложно было только физически. Это очень глупо, но тогда я себе напоминала маленькую нахальную девочку, которая объявила, что может и хочет танцевать какой-то дурацкий танец, будучи уверенной, что всем он понравится. И она танцует с таким удовольствием, что никто ей не в силах противоречить. Остановившиеся глаза означали одно — моя мечта сбылась! Была вера, что все получится.
— В такие экстремальные моменты очень важны действия партнеров. Те, кого ты знала много лет, как себя проявили?
— Партнеры — супер. Я видела, как мне все помогают, и, конечно, Эльдар, который буквально водил меня за руку, а на следующий день провел четырехчасовую репетицию, где несколькими точными фразами очень верно меня направил. А мои главные партнеры: Ирина Петровна Купченко, Ира Смирнова, Юра Цокуров — они для меня настоящие герои, с включенностью, вниманием и трепетом отнеслись к моему вводу. Витя Добронравов первый спектакль будто за нас обоих станцевал белый вальс; благодарность графу Ростову — Андрею Ильину, Евгению Владимировичу Князеву и Юлии Ильиничне Рутберг, поддержавших меня. Кирилл Игоревич Крок на первом спектакле, как только я выскакивала за кулисы, поил меня водой из бутылки, точно птенца какого. Ну а «орден за отвагу» (это очень красивый медальон), полученный от Людмилы Васильевны Максаковой, теперь занимает самое почетное место в моем доме. Вообще чувство благодарности не покидало меня все гастроли. Благодарность месту, случаю, всем артистам и службам.
Как я теперь понимаю, в этой истории уйма мистических совпадений. Во-первых, за последний месяц я скинула 3–4 килограмма, которые мне позволили влезть в костюм Наташи, только немножко коротковато оказалось. Во-вторых, год назад, когда сдали премьеру, я почему-то записалась на пробный урок в музыкальную школу, начала ходить на занятия и единственное, что выучила, — это композиции Пускунигиса из «Войны и мира» и тему Шуберта. И то, чему я научилась год назад, сейчас, на гастролях в Барнауле, позволило мне сыграть «Царицу Небесную» на фортепиано вживую. Мне правда трудно оценить, как я играла в первый день, но играла по правде.
— Было видно, что ты смеялась, плакала и в финале, в черном вальсе, от боли утраты кричала по правде. Зрителя почувствовала — он принимал или не принимал тебя?
— Очень почувствовала — приняли. Особенно на четвертом, последнем спектакле. Вот цитата из Льва Толстого, которая, наверное, лучше всего сейчас отражает мое состояние и подходит мне. Мне, которая срочно ввелась, которая «герой», как говорят… «В исторических событиях, так называемые великие люди суть (есть) ярлыки, дающие наименование событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самим событием. Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно». Это, знаете ли, дает очень большую скидку, и ты не относишься к себе очень серьезно.
— В чем тебя убедила история, лично с тобой случившаяся в Барнауле? Надо ждать случая?
— Как человек разумный, я не могу утверждать, было ли это все случайностью или неисповедимостью. Тем, что было «определено предвечно»? Вот ты работаешь-работаешь, пашешь-пашешь, и за это чего-то тебе прилетает сверху. На сегодняшний момент я так сформулировала смысл жизни — развитие во всех плоскостях. Вперед и больше, чем ты был вчера. И тогда ты легче к себе относишься. Я не надела после случившегося корону. Да, я понимаю, что спасла театр, мой любимый спектакль… и сыграла свою Наташу Ростову — в этом была правда. Римас Владимирович часто цитирует Ронсара: «Весь мир — театр/Мы все актеры поневоле/ Всесильная Судьба распределяет роли/ И Небеса следят за нашей игрой». Сейчас эти слова как нельзя кстати. Случай… Ждать точно не следует, а вот быть готовым к долгожданному — это совсем другой разговор. У меня есть одно устойчивое и заимствованное выражение: «Даже если ты просто сидишь на стуле, то сиди на нем тотально». Т.е. занимайся качественно той работой, которая у тебя уже есть сейчас, занимайся собой, своим развитием, своей жизнью.