Если из холста торчит скрипка или бутылка, значит, вы попали на выставку Кирилла Данелия. Отпрыск знаменитого режиссера – художник, галерист, коллекционер. К тому, он сам как ходячая картина: все тело в тату. Кирилл и сам тату-мастер! В Музее современного искусства открывается его юбилейная выставка «The Greatest Hits». Его авангардные работы заняли аж восемь залов! Накануне открытия «МК» встретился с художником.
- Художник, галерист, коллекционер, тату-мастер. С чего все начиналось?
- С детства! Я жил в художественной среде. И людей, которых я считаю своими учителями, видел на кухне у родителей. Потом была школа-студия МХАТ, где, как говорят педагоги, наш курс помнят до сих пор, потому что мы начали бузить на тему выставочной деятельности. А 1987-89 пошел интерес к русскому искусству с Запада. Я бросил ВУЗ и уехал в Нью-Йорк. Там жил и выставлялся около 15 лет пока не вернулся назад...
- Как художник занялся тату? И, главное, зачем?
- Татуировкой я начался заниматься после 1995 года, когда с мы супругой и другом Андреем И, сделали первую международную тату-конвенцию. Пригласили западных мастеров. В общем, получилось знаковое событие. Тату – моя запасная профессия. В тюрьме и в армии я не погибну.
- У вас в арт-арсенале авангардная живопись и коллажи из старинных вещиц, которые вы находите на блошиных рынках по всему миру. Когда вы начали работать с предметами?
- Если смотреть откуда у меня ноги растут, то, скорей всего, из творчества Роберта Раушенберга. Реди-мейд я начал использовать с 1991. Примерно в 1988 году я попал в Нью-Йорк. Это богатая культура блошиных рынков, мелких антикварных лавок да и вообще нью-йоркских помоек. Я вещист.
- Не жалко разрушать вещи?
- Я не все вещи могу разрушить. Например, у меня есть скрипка, которая уже достаточно разрушена временем и на нее рука не поднимается. Есть вещи, которые очень красиво потерты, их тоже не могу разрушить. Много скрипок конца ХIХ века, которыми наводнены блошиные рынки. На них, конечно, написано «Страдивари», но совсем не Страдивари.
- Кстати, в каждом зале на этой выставки есть по музыкальному инструменту. Целый зал скрипок, есть саксофон, гитара. Любите музыку?
- У меня есть несколько работ с саксофоном и одна вещь, связанная с джазовыми барами Нью-Йорка. Гитара – социальный элемент, это дворовые песни, бардовские вещи, на которых мы выросли, авторские композиции. Скрипка просто идеальна по своей форме. Здесь музыка отходит на второй план, потому что сам инструмент безумно красив. Скрипка – одно из величайших произведений европейской культуры.
- Сколько времени уходит на один коллаж?
- Никогда не считал. Некоторые работы отнимают много времени, некоторые нет. Одни идеи складываются в голове моментально и тут же воплощаются в жизнь. Но потом много работы уходит на то, чтобы все предметы держались вместе, потому что иногда попадаются совершенно не скрепляемые вещи. Дома и в мастерской все вещи на виду, поэтому со временем складывается "пазл". То есть находится красивый предмет, к которому тянутся другие. Есть вещи, на которые я обожаю и до сих пор не могу использовать, потому что они невероятно красивы...
- Например?
- Есть одна боковина кресла, которую я нашел в Масачусетсе. Еще есть несколько потрясающих досок, которые вымыты океаном. На них можно просто поставить подпись и это будет современное искусство. Эти вещи ждут своего времени, предмета, который можно к ним добавить.
- Сквозная тема экспозиции – советские кухни.
- Все русские посиделки заканчиваются на кухне. Не привыкли мы к гостиным. Месяца два назад увидел советское кино. Сцена: человек заходит в квартиру. И вдруг я понимаю, что точно представляю планировку этой квартиры, какая там кухня и даже какие там выключатели и краны. Это советский поп-арт, в который мы были втиснуты и который все равно существует. Мы жили общими материальными ценностями. Возникновение поп-арта на советском пространстве закономерно. И работать с советским поп-артом естественно, потому те стереотипы до сих пор в нас сидят. Поэтому я знаю реакцию зрителя, ведь она идентична моей собственной.
- Новая Россия вдохновляет?
- Новая Россия начала меня понимать. Новая культура общения вне дома, эта мелкобуржуазная кафешная атмосфера стала для нас нормальной. На выставке в 1994 году эта тема еще не принималась.
- Кроме всего прочего, вы галерист, специализируетесь на Античности и древнем Востоке. Как современное искусство уживается с увлечением древнем Востоком?
- Я обычно отшучиваюсь, что Гребенщикова обслушался. Древние предметы – это всплески замечательных цивилизаций, которые перестроили весь мир. Меня интересует Индия, Китай, Египет, Древний Рим. Мы прорубили одно окно, так и смотрим в него. Хотя, на самом деле, в нас много азиатского. Смесь двух сущностей мне всегда была любопытна. По возможности я собираю шестидесятников. Вообще я коллекционировал автомобили, вывески. Часть осталась в Нью-Йорке, часть приехала со мной. Кроме моего малого кочевого народа, как я называю мою многочисленную семью (у Кирилла четверо детей – М.М), со мной приехало 800 килограммов гвоздей, скрипочек, досочек и прочего. Глаза у таможенников были как минимум удивленные. Но все коллекционировать нельзя, потому что я не смогу быть специалистом.
- Эта выставка юбилейная. Первая была 20 лет назад. Что впереди?
- Моя первая выставка «Апокриф», которую я считаю для себя важной, была в 1989 году, в бурные студенческие годы. Что уже есть: четыре музейные коллекции, 20 лет выставочной работы. В будущем хотелось бы сделать выставку с большим количеством новых работ. Сейчас я выставляюсь реже: раз в два-три года. Есть предварительная договоренность о том, чтобы сделать выставку в саратовском музее. Я люблю делать выставки с российской провинции. В Саратове висит Серов и Куинджи! С такими метрами непросто соседствовать.
