- Лены, Вы помните, как вы с Риммой познакомились?
- Не я с ней, а она со мной. Я бы постеснялась. Но она первая ко мне подошла и сказала: «Надо молодым и талантливым помогать. Поэтому давай дружить». Она была очень демократичной, открытой. Лет 20 назад это было. Я приходила к ней в гости, еще когда она жила в Безбожном переулке. Большая красивая квартира, потом они с сыном ее разменяли на две квартиры рядом. По ауре чувствовалось, что в доме живет человек, которого многие любят. Масса статуэток, фотографий, картин, сувениры, подарки от разных писателей разных стран, от переводчиков. Она и сама из любой поездки привозила подарки. Из последней поездки она мне привезла мягкий черный шарф тонкой вязки. Меня тогда так резануло: вот, черное она мне дарит… Сердце сжалось, хотя до смерти ее было еще месяца два или три.
- «Я тобой переболею, ненаглядный мой…» Она писала стихи очень просто и прямо, что называется, любому дворнику понятно. Что она сама о своей поэзии говорила?
- Она любила стихи прямого высказывания. Когда все понятно впрямую, по первому ряду, ничто не завуалировано. Она считала, что стихи не должны быть для нескольких профессионалов в литературе. Они должны доходить сразу и до любого. На этом она стояла твердо. В этом наверное, мы были схожи. Эталонами в поэзии для нее были Светлов и Луконин, ее учителя на высших литературных курсах – после того, как она закончила истфак в Питере. Потом она появилась в Москве, и именно они приняли ее в литературу, сказали: «Девочка, ты молодец». Очень важно, что кто-нибудь говорил: «Девочка, ты молодец».
- Какие события ее жизни проходили на ваших глазах?
- Очень много крови у нее отнимала писательская борьба – за Переделкино, за Литфонд. Переживала за наш Союз писателей Москвы, который оказался изгоем. Нас же лишили помещения. Секретариаты фактически проходили у нее дома. Все, что мы проводим, организуем, существует на энтузиазме и таланте. Римма искала спонсоров, но от государства поддержки не было. И ей казалось, что это страшно неправильно. Поэт – профессия, которая кормить себя не может. Еще трудный период был, когда она перенесла серьезную операцию на ноге, надо было заново учиться ходить. Но она с оптимизмом ко всему относилась. «Да ничего страшного, все будет хорошо у меня!» Я все думала, откуда у нее силы все время веселиться и радоваться. Оптимистичный человек. Очень смешно она рассказывала один случай. Она шла по переходу и остановилась посмотреть безделушки. Женщина, которая торгует, на нее посмотрела: «Вы, кажется, знаменитая. Вы актриса?» - «Нет, я поэтесса». Женщина прижала руку ко рту: «Ахматова!»
- Ее сын, тоже уже покойный, Егор Радов. Известно, что он долго сидел на наркотиках…
- Взаимоотношения были сложные, но они друг друга безумно любили. В связи с его «болезнью» она перенесла тяжелую травму, но она мужественно боролась, локальные победы одерживала. Она его вытянула.
- Стихами о любви она стала известна в народе, последние стихи почти все об этом. У нее были романы?
- Она постоянно находилась в состоянии влюбленности. Влюбленность, помогающая творчеству, - это нормально для поэтессы. Все последние ее стихи про любовь абсолютно адекватны возрасту. Понятно, что это стихи не 18-летних девочек. К мужчинам она относилась с большой жалостью. На моей памяти никогда не было раздражения, злобы, печали по поводу своих бывших любовей она не испытывала. Только благодарность и иронично-юмористичное отношение.
- Браков-то сколько было?
- Два брака. С отцом Егора точно был брак, потом он умер. А второй брак - Валерий Заев - потрясающий челюстно-лицевой хирург. Она любила мужественных мужчин. Это из долгих, серьезных отношений.
- А дружила Римма Федоровна с известными поэтами своего поколения? Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина.
- Близко ни с кем из них не общалась. Отношения были ровные, отстраненные. Ссор тоже не было. Обидно, что Римме ведь так и не дали никогда госпремии. Такой большой поэт…
…Кто хоть раз встречался с Риммой Казаковой, запомнил голос – сухое, быстрое течение слов, сжатые губы.
Мне не надо просить
ни ночлега, ни хлеба, ни света,—
я своя у своих
перелесков, затонов и веток.
А случится беда —
я шагну, назову свое имя...
Я своя у своих.
Меня каждое дерево примет.
