Москва-река веками заливала низину города. Потоп, обрушившийся на Первопрестольную весной 1908 года, вошел в историю. Фасады домов превратились в берега. Посредине русла двигался сплошной поток подвод. Улицы Москвы превратились в Венецию. “В угловые владения обеих Якиманок можно было подъезжать только на лодках... На одну треть Москва была покрыта водой” — читаем в мемуарах губернатора генерала Джунковского, бросившегося спасать попавших в беду.
До потопа город пережил Декабрьскую революцию. Баррикад в консервативном Замоскворечье не строили. Единственным зданием, по которому палила артиллерия, была типография Сытина, выпускавшая призывы к восстанию. Жизнь, казалось, вошла в прежнее русло... “Следует заметить, — сокрушался “Московский листок” в 1910 году, — что Москва все еще наклонна расти вширь, а не вверх... А это обстоятельство мешает столице принять вид вполне европейского города: двухэтажные и даже одноэтажные дома не редкость даже в центре города”. Строительный бум начала ХХ века оборвался в 1917 году. Подрядчики успели соорудить десятки комфортабельных доходных домов, поднявшихся над приземистым Замоскворечьем. Многокомнатные квартиры с лифтом, ванными, батареями, телефоном пришли на смену особнякам с удобствами во дворе. Такой дом за крошечным домиком с мезонином на Малой Полянке, 7, возвела купчиха Хлудова в 1915 году. Тогда эта фамилия была на слуху, как фамилия Рябушинских. С именем Хлудовых связывались многие добрые дела. Детская клиника Первого мединститута на Пироговке — это бывшая детская больница имени М.А.Хлудова. Прославил фамилию Алексей Иванович Хлудов, третий сын основателя хлудовского бумагопрядильного дела. Не получивший образования купец профессионально собирал древние русские рукописи и старопечатные книги. В истории культуры его коллекция известна как Хлудовская библиотека. Давно сгинуло фамильное дело, разрушен Никольский монастырь, унаследовавший коллекцию. А Хлудовская библиотека не погибла, она на Красной площади, в Историческом музее. 524 рукописи и 712 книг пережили революцию, хранят память о великом купце.
В новый хлудовский дом, квартиру 7, вселился преуспевавший тогда писатель Иван Шмелев, прославившийся “Человеком из ресторана”. Здесь жил с женой и сыном. Сюда вернулся из Крыма после Гражданской войны, потеряв единственного сына. Его расстреляли во время бойни, учиненной победителями-красными над белыми офицерами. Писатель проклял большевиков и эмигрировал. С недавних пор на фасаде дома появилась бронзовая доска с именами М.В.Хлудовой и Ивана Шмелева.
Придет время, и многие доходные дома причислят к памятникам архитектуры, как домики старой Москвы, некогда сносимые безжалостно. На Большой Полянке ампирный особняк сломали, чтобы возвести в 1903 году Московский учительский институт. Сюда принимались исключительно “молодые люди православного вероисповедания всех званий и сословий от 16—22 лет”.
Поблизости от места службы в собственном доме жил Александр Федорович Малинин, назначенный директором института в 1872 году. Сын смотрителя уездного училища с золотой медалью окончил гимназию и университет. Легко учился сам и умело учил гимназистов. Со времен “Арифметики, сиречь науки числительной” Магницкого поколения школяров мучились, изучая математику. Малинин написал “Руководство арифметики” и другие классические учебники и задачники, выдержавшие много изданий. Вся Россия училась по Малинину.
Поступил в институт сын учителя слесарь Алексей Гастев, родом из Суздаля. Его исключили из института и приняли в 1901 году в партию, задумавшую переустроить руками слесарей мир. В приемной Ленина в Кремле висел написанный его рукой плакат-инструкция “Как надо работать”. На Земляном валу — созданный им Центральный институт труда, ЦТО. В антологию “Русская поэзия ХХ века” включены его забытые стихи:
“Я люблю вас, пароходные гудки —
Утром ранним вы свободны и легки,
Ночью темной вы рыдаете, вы бьетесь от тоски”.
Особенно любил пролетарский поэт, ученый и металлист, успевший между тюрьмами послесарить в парижских мастерских, заводские гудки:
“Когда гудят утренние гудки на рабочих окраинах, это вовсе не призыв к неволе. Это песня будущего...”
Ни будущего, ни настоящего не стало у романтика революции в 1938-м. Директора ЦТО расстреляли в Суздале, откуда Алексей Гастев приехал учиться в Москву.
Самый известный в мире токарь “Михаил Иванов Калинин”, по данным полиции, проживал на Большой Полянке, 39, в квартире 13. Жил по-семейному в мезонине, двухкомнатной квартире. Женился поздно, в 30 лет, на эстонке-ткачихе Екатерине Иоганновне-Ивановне Лорберг, втянувшейся в подпольные дела до замужества. На Полянском рынке жена купила ящики. Умелые руки мужа смастерили из них кроватку. Два года Калинин работал на Лубянской трамвайной электрической подстанции, потом на Миусской. Купеческая Москва гордилась трамваем, как сталинская Москва метро. На Большой Полянке родила Екатерина Ивановна дочь. После двух лет московской жизни пришлось на месяц перебраться Калинину в Сущевский полицейский дом. До высылки в родную деревню квартировал на Большой Полянке, 33. На фасаде этого дома висит мемориальная доска с портретом, некогда известным каждому в СССР. Монтер подстанции вернулся в Москву декоративным главой государства и поселился с женой и тремя детьми в Кремле. Он был единственным рабочим и крестьянином в “рабоче-крестьянском правительстве” Ленина. “Всесоюзному старосте” мешками доставляли письма из тюрем и лагерей с мольбой о помиловании. Екатерина Ивановна таких писем не писала, хотя повод был. Раздетую супругу главы государства, мать трех его детей, пытали морозом, избивали зверски и засадили за колючую проволоку. В лагерной бане аккуратистка вытряхивала вшей из белья арестантов. После победы ее помиловал Президиум Верховного Совета, который возглавлял муж. Не отстоял любимую Полину Семеновну премьер Молотов. Не прикрыл пулеметным огнем красавицу-жену, певицу Большого театра храбрый маршал Буденный, очарованный ее голосом. Все они, как натасканные собаки, слушали голос одного Хозяина.
(Моя публикация о “добром дедушке”, Михаиле Ивановиче, разбиралась на Политбюро. Даже Горбачеву показалось кощунственным предложение — вернуть исторические названия улицам, носившим имена Ворошилова, Калинина и прочих вождей. Через три года монумент “Всесоюзного старосты” сбросили с пьедестала. Не стало Калининского района и проспекта Калинина...)
После Гражданской войны в здании учительского института открылся рабфак Горной академии. Его общежитие помещалось рядом, в Старомонетном переулке. Отсюда ходил на Большую Полянку демобилизованный комиссар бригады рабфаковец Александр Фадеев, мечтавший строить светлое будущее командиром производства. Три года жил и учился в Замоскворечье, но диплом инженера не защитил. Возглавил “инженеров человеческих душ”, как назвал Сталин писателей. В 26 лет Фадеев сочинил “Разгром”, вошедший в школьные программы. После войны репутацию классика подтвердил романом “Молодая гвардия”. Все другие задуманные романы написать было некогда. Вождь придумал Фадееву должность генсека Союза писателей СССР. “Я двух людей боюсь, — признавался бывший комиссар, — мою мать и Сталина, боюсь и люблю”. Седого как лунь трибуна Фадеева я видел и слышал на сцене Зеленого театра до смерти вождя. Он выступал без бумажки и казался самым счастливым человеком в Москве. Жить ему оставалось недолго. Роман с развенчанным вождем закончился выстрелом в себя.
По Большой Полянке прошел за гробом Ленина страдающий Сергей Есенин. Его отец служил приказчиком в мясной лавке на Щипке, в Строченовском переулке Есенин жил с отцом в доме купца Крылова. Помощником корректора служил в типографии Сытина. Корректор типографии Анна Изряднова стала его гражданской женой, родила сына Георгия. Все это происходило в Замоскворечье. В старинном барском доме с окнами в сад в конце Большой Полянки, 52, помещался санаторий, где в январе 1924 года лечился поэт. Когда улицу запрудил народ, больной вышел из палаты и растворился в толпе, следуя за катафалком. О Ленине писал много раз, называл “капитаном земли”, сравнивал с солнцем, в заслугу ему ставил то, что:
“Он никого не ставил к стенке,
Все делал лишь людской закон”.
Не знал, какие предписания оставил покойный партии, завещая беспощадно расстреливать, “ставить к стенке” любую оппозицию. Спустя год после похорон по адресу соратников вождя поэт сказал:
“Для них не скажешь: “Ленин умер!”
Их смерть к тоске не привела.
Еще суровей и угрюмей
Они творят его дела”.
Эти дела выразились в том, что Георгия Есенина, как две капли воды похожего на отца, приговорили к смертной казни без права на помилование, после чего расстрел “в исполнение приводился немедленно”.
Последний раз Большая Полянка испытала насилие, когда ее застроили 15-этажными домами, клонированными на домостроительных комбинатах. Разницы между бетонками никакой. Вышедший в 1991 году путеводитель “Москва в кольце Садовых” восхищался ими взахлеб: “Вместо обычных для Замоскворечья приземистых строений нашему взору открывается гигантский комплекс многоэтажных зданий, поставленных уступами. Кажется, будто, раздувая серые паруса, на кучу мелких лодочек наступает армада исполинских фрегатов. Эти корпуса построены в 1971—1973 годах”. Тот всплеск градостроительной активности вызван утвержденным Генпланом, последней попыткой сотворить из купеческой Москвы образцовый коммунистический город. Тогда пошло на дно много лодочек, на которых плыли по Замоскворечью Василий Ключевский, Афанасий Фет, Аполлон Григорьев...
Можно жить на Полянке, бывать здесь каждый день и не знать, что на ее задворках квартирует известная “Галерея М.Гельмана”. Некогда драматург Александр Гельман помог Художественному показать “Заседание парткома” и “Сталеваров”. Мхатовский реализм слился в экстазе с партией и гегемоном. Сын драматурга пошел дальше, слил в один флакон левое искусство и политику правых. Галерею он называет конюшней. Самые знаменитые скакуны Кулик и Бренер. Ради славы и денег они эпатируют публику перформансами, описываемыми в учебниках сексопатологии в главах “зоофилия”, “эксгибиционизм” и т.д. В конце ХХ века, как в древности полоумный голый Диоген, зрелые мужчины публично отправляют физиологические потребности, предстают пред народом в чем мать родила. В галерее выставлялись всякого рода придумки, начиная от подделок мастеров эпохи Возрождения, кончая коллажами умельцев компьютерной графики, представлявших известных лиц в скандальных сценах. Казалось бы, продюсер таких шоу должен рекламировать свое местоположение. Ни вывески, ни указателя на пути прохожих нет. Они не нужны: ходить подолгу некуда, смотреть нечего, главные дела творятся негласно и не здесь. Найденная мной с трудом галерея в полуподвале бывшей дворницкой дома М.В.Хлудовой служит для отвода глаз. “Улицы — наши кисти, площади — наши палитры” в борьбе за власть! Левые в искусстве спелись с правыми в политике. Галерист предстал главой штаба “правых сил”, наводнил город голыми и ряжеными, агитировавшими против мэра.
По иронии судьбы “Галерея М.Гельмана” находится в сотне шагов от галереи братьев Павла и Сергея Третьяковых. Туда теперь рвутся арт-шоумены, называющие себя художниками, а свои проказы и игрушки — современным искусством. Полуподвал в Замоскворечье войдет в историю города, как бочка Диогена. Но эта бочка далеко не покатится...
