Когда Аза Лихитченко появлялась на ЦТ в программе “Время”, мужчины забывали о Леониде Ильиче, рекордных урожаях и пятилетке в четыре года. Они смотрели на Азу так, как нынче пожирают глазами Оксану Федорову. Сейчас, в канун 7 ноября, почему бы г-же Лихитченко не вспомнить о “Времени” и о себе.
— Pасскажите свою историю про Золушку и ТВ.
— Я была студенткой Школы-студии МХАТ и увидела объявление о том, что проводится конкурс на диктора телевидения. Тогда дикторы — это были небожители. Их всего-то работало четыре человека. Это было невозможно, невероятно — стать диктором. Но мне очень хотелось побывать на студии и посмотреть, что это такое. В конкурсе принимало участие огромное количество девушек и юношей, но у меня было большое преимущество — Школа-студия МХАТ. И, как оказалось, абсолютно телевизионный голос. Мне сказали: что вы будете читать? Я говорю: Ахматову, Цветаеву, Блока. По-моему, Леонтьева закричала: “Ой, Ахматову, Ахматову”. Прошла первый, второй тур, но опять же я не очень рассчитывала, что окажусь в этом чуде. А когда конкурс закончился, худрук дикторского отдела спросил: чем вы занимаетесь? Я говорю: “Заканчиваю Школу-студию МХАТ”. Он: “Ну давайте заканчивайте, вы приняты. Мы вас взяли”. Самое смешное, я не поверила, подумала, что мне так вежливо отказали. Вернулась в Школу-студию. Прошел дипломный спектакль. У нас на курсе учились Володя Высоцкий, Валя Никулин, Гоша Епифанцев. Мы ставили “На дне”. Спектакль был замечательный, и весь курс хотели взять во МХАТ, но что-то не получилось. С ТВ никаких известий не было, и после спектакля приехали люди из севастопольского театра и стали меня уговаривать поехать к ним. У них не было героини, мне сразу дали первую категорию. Я согласилась, поехала, проработала в театре 25 дней, сыграла “Барабанщицу”. Потом позвонила домой, а мама говорит: “Аза, тут бумажка с телевидения пришла, тебя взяли”. Тогда я бросилась в ноги к руководителю театра и сказала: “Отпустите меня, ради бога”. Приехала в Москву, это было, наверное, 10 сентября, а 14-го мне сказали: “Давайте в эфир, вы подготовленный человек”. И уже вечером я вела передачу.
— Неужели ради ТВ нужно было бросать театр?
— Когда я ушла на телевидение, все мои сокурсники от меня отвернулись. Говорили: ты что, с ума сошла, театр — это же святое. Но не прошло и года, как маститые актеры, приходившие к нам на студию, мне говорили: “Аза, какая же ты молодец”.
— И вы забыли театр раз и навсегда.
— Когда я училась в театральном вузе, нам не разрешали сниматься в кино. А хотелось жутко, нужно же было о себе заявить. Но мой педагог сказал: “Девочка моя, ты же не хочешь лишиться Школы-студии МХАТ”. Я говорю: “Нет, конечно”. Немного позднее мы сидели с Валей Малявиной, которая училась на курс младше меня, на лестнице мхатовской школы, и она спросила: “Аза, мне предлагают роль в “Ивановом детстве”, и что мне делать?”. И я, уже умудренная опытом, сказала: “Валюша, иди и снимайся”. Она говорит: “Меня же выгонят из студии”. — “Ничего, кончишь другой театральный”. Она пошла сниматься, и, конечно же, ее выгнали, и, конечно же, она закончила другой театральный. После ко мне подошел режиссер Рыбаков: “Аза, ну сыграй ты у меня”. Его фильм “В начале века” назывался. Я говорю: “Нам не разрешают”. А он: “Ну что, тебе лишние деньги помешают? Там всего-то три дня”. Я подумала: господи, всего-то три дня, снимусь. И снялась. Там была сцена: Владимир Ильич Ленин в ссылке встречается со своими соратниками, и все поют: “Вихри враждебные...” В общем, какая-то мура. Это было грехом моей молодости: в течение всех последующих лет моей жизни на ТВ каждый раз 7 ноября и 1 мая обязательно шел этот фильм. И все меня видели.
Как-то в Доме кино на юбилее одного из режиссеров ко мне подошел великий Григорий Александров, обнял: “Азочка, я вас так люблю. Не жалейте о кино, посмотрите в зал. Сколько здесь сидит замечательных актрис, которых уже забыли. Держитесь своего телевидения, у вас замечательная работа”. Александров и в старости был очень красив. В это время подошла Любовь Орлова, его жена. “По-моему, он вас слишком, Азочка, любит”. Приревновала. Я посмотрела на нее: лицо как мумия, на подтяжках. Я тогда подумала: никогда не буду делать подтяжки. Я была молоденькая и хорошенькая.
— Это точно. Помню, когда вы вели программу “Время”, мой папа стремглав бежал к телевизору.
— Да, ко мне подходили мужчины и говорили: “Азочка, а вы знаете, что, когда вы появляетесь на экране, моя жена говорит...” А я всегда отвечала: “Я знаю: иди, твоя на экране”. — “Да, — говорит, — точно”.
— А как Высоцкий к вам относился? Ведь он очень ценил красивых женщин. У вас была с ним взаимная симпатия?
— Недавно умерла мама Владимира Семеновича, мы ее хоронили. Мы с ней были дружны. Через много лет после смерти Володи она спросила у меня: “Азочка, у тебя же был роман с Володей?”. — “Не было у меня романа, не было”. — “Нет, был”, — все время говорила мне она. Это мое. И все же романа не было, было другое.
— Вам нравилось вести парады на 7 ноября?
— Очень.
— Есть что вспомнить?
— Были правила игры, о которых все знали и понимали, о чем можно говорить, а о чем нельзя. Все-таки прямой эфир — это очень большое напряжение. Как-то я спросила одного Героя Соцтруда о его работе, он начал рассказывать, а потом вдруг: “Черт побери, да все не то говорю”. И это на всю страну. А вот еще случай. Тогда только-только появились видеомагнитофоны, и моя коллега, девушка, вела программу. А программу взяли да записали. И она побежала как на крыльях домой. А муж привык, что, если жена в эфире, значит, она на Шаболовке, а он свободен. Эфир-то был прямой. Так вот, пришла моя подруга, а муж там с другой женщиной. Он ей: “Ты же там должна быть”. Она: “Нет, я здесь”. В результате — развод.
— У вас-то лично, наверное, такого не было?
— А я очень строгая девушка была. К тому же очень много вкалывала, поэтому времени ни на что другое не оставалось. Да и мама меня все время в узде держала. С первым мужем я разошлась, потому что полюбила второго. Но если первый отлично понимал издержки моей публичной профессии, то второй этого понимать не хотел и обвинял меня во всех смертных грехах. А это была абсолютная неправда. Но ничего доказать было невозможно. Моя подруга мне рассказывала: приходит к себе на работу, а я там в эфире. И один мужик, ее сотрудник, возьми и ляпни: “О, это моя любовница”. Она говорит: “Да ты что? Это же моя подруга. Я ее мужа знаю”. А он говорит: “Ну и что, что ты знаешь”. — “Да у нее дочка”. — “Это от меня дочка”.
— В вашей дикторской редакции такие красивые женщины работали, и слухи о них были разные. О Светлане Моргуновой, например.
— Все что угодно, только не это. Светка и крепкое словцо могла выдать, но сексуально — это абсолютно чистый человек. Даю голову на отсечение.
— Но у вас и мужчины были все как на подбор красавцы. Один Игорь Кириллов чего стоил.
— Это только товарищи по работе, не более того. Понимаете, когда ты занят делом, важно, чтобы с партнером было ловко, удобно, хорошо работать. Чтобы я всегда знала, что он подхватит меня, всегда даст зацепку при чтении. В то время я получала 300 рублей плюс по восемь за каждую программу “Время”. Но по сравнению с нынешними телеведущими мы нищие. Только я им не завидую. Но в отличие от нас у них теперь такая свобода, и “Время” можно так интересно подать.
— То есть, посади вас сейчас вместо Кати Андреевой, вы бы показали класс.
— Катя Андреева — наша воспитанница, мы ее принимали в программу. Давайте я вам лучше расскажу, как Ельцина президентом сделала. В то время его все ругали, а он потом еще и в речке тонул. Но как-то вдруг прорвался Борис Николаевич на “Эхо Москвы”. А я в этот момент вела программу “Время”. Звоню своим в дикторский отдел, говорю: “Тут Борис Николаевич, давайте его пригласим”. А они мне: “Да пошел он”. Звоню в информацию, и один из руководителей программы “Время” сказал: “Нечего с ним встречаться”. И я сама пошла. Отвела его наверх в наш зимний сад, прибежали еще ребята, мы разговорились. Потом у меня выпуск. Я Ельцину: “Извините, у меня эфир, не могу вас даже пригласить кофе попить”. Потом программу отчитала, смотрю — Борис Николаевич со своим помощником стоят вдвоем около раздевалки. Я подхожу к Ельцину, а он мне: “Мне бы только выборы пройти”. Я говорю: “Да бросьте, Борис Николаевич, я ведьма, вы еще будете нашим русским царем”. Он говорит: “Вашими бы устами да мед пить”. Теперь я очень жалею, что все так напророчила.
