Глубокой ночью со вторника на среду в дома многих ночных телезевак нежданно-негаданно вошла по “Взлетной Полосе” своего нового клипа поп-дива и секс-бомба 90-х Татьяна Маркова. Вся в черном, загадочная и гордая, конечно, не молодая, но зрело-сексуальная. Как будто и не уходила! Вошла не с кем-нибудь, а на пару с секс-символом уже текущего момента, киногероем Александром Дедюшко. Интернет уже забурлил. Кто из-за Дедюшко, кто из-за Марковой, а кто из-за обоих сразу. На их Анджелину Джоли и Брэда Питта нашлись на Руси свои мистер и миссис Смит, два, понимаешь, разнополых суперагента с непростой романтической подоплекой в судьбе…
С чего это вдруг, однако, мадам Маркова всполошила публику своим необъявленным возвращением?
В отличие от Карлсона, который “улетел, но обещал вернуться”, скандальная поп-дива 90-х Татьяна Маркова в один прекрасный день лет пять назад просто испарилась. Безо всяких церемониальных расшаркиваний. Без долгих проводов. Без лишних слез. Фить, и нету! И вернуться не обещала. Когда же люди спохватились и начали искать, то главный адресат, известный тогда всем — муж певицы и ее продюсер Виктор Марков, — отвечал по телефону коротко и ясно: “Проект закрыт”…
Проект? Какой проект?.. Ах, закрыт? Куда закрыт? Как закрыт? Но вместо разъяснений в ответ раздавались уже короткие гудки.
Земля же по обыкновению слухами полнилась. Кто судачил, что плоха совсем стала. Мол, немолода уж красотуля, вот и развалилась на части. Другие уточняли: умом, дескать, тронулась — то ли от звездности, то ли из-за развода.
О разводе долго никто ничего не знал, но потом подтвердилось. Развелась сладкая парочка после 24 бурных лет брака. Прежний муж и продюсер г-н Марков тщательно шифровался и обнародовал известие, лишь когда обзавелся новой женой.
А что же Татьяна?..
* * *
И вот она сидит пред ясными очами “ЗД”, с незамутненным и таким же ясным взглядом, свежая и бодрая, парадоксально сочетая в себе, как и прежде, стройность стана и пышность форм, веселая, хохотливая и немножко вальяжная. Чего бы не повальяжничать в уютном-то своем особнячке возле Рублевского тракта? Приобретеньицу страшно рада, ибо для новой жизни потребен и новый дом. Из старого, с прошлым мужем, она давно съехала, как и из старой жизни.
Сразу расставляем несколько точек над “i”. Да, развелась. С этой темы — “Любовь стороной прошла” — и начинается новый альбом, после чего “тема закрывается и больше не открывается”. Потому что уж и воды утекло океан, и новая любовь с другим человеком давно освежила жизнь прелестью взаимных чувств.
— Все эти годы я совсем не голодала, и мое, так скажем, “возвращение” вовсе не связано с меркантильными интересами. В “прошлой жизни” я была очень хорошо оплачиваемой певицей и сумела рачительно распорядиться заработанным. У меня свой доходный бизнес, с музыкой никак не связанный, и в этом смысле я чувствую себя абсолютно уверенной и защищенной. Это раз. Во-вторых, мое молчание вовсе не связано с разводом и прочими неурядицами в личной жизни. Никто никаких “проектов” не закрывал. Я никогда и не была “проектом”. Я живой человек и, смею надеяться, талантливый…
Видно, как мучается Таня, дабы не пропеть себе, любимой, пару восторженных дифирамбов. Чтобы не заставлять даму выглядеть в чужих глазах нескромной хвастуньей, соскребаю в памяти все былые воспоминания и начинаю сам перечислять: певица, композитор, поэтесса… И после легкой паузы с небольшим сомнением — писательница. А что? Помнится, она когда-то показывала фрагменты своих дневников. Зачитаться!
— Дневники я почти забросила, когда завязала с большой сценой. Но иногда перечитываю…
Татьяна долго роется в каких-то стопках — не подготовилась, понимаешь, к встрече: “Я 150 лет не давала интервью”. Вытаскивает одну из тетрадок, листает, щурится. Вот, ага! “9 мая 2000 г. Меня снова вырезали из эфира…”.
* * *
Кажется, мы подобрались к сути.
— Вот почему я ушла. Меня все достало. А тот случай стал одной из последних капель в чаше терпения. У меня была песня “Памяти сыновей”, которая родилась после сильнейшего шока. Я увидела программу о Чечне, как матери ворочают гробы в Ростове. Мало того, что их сыновья убиты, так им еще надо было несколько гробов просмотреть — ее ли там сынок лежит. Понимаешь? Кириченко такой был на Шестом канале. Он это и снял, за что его потом погнали. И я написала песню “Памяти сыновей”. Был концерт в зале “Россия” для ветеранов. Ко Дню Победы. Я вышла с этой песней. Пела о надежде, которая так важна для любой матери, у которой сын на войне. Тогда это было очень злободневно. Вот послушай: “Мать совсем постарела, потускнели глаза, фотография сына в материнских слезах, стол она накрывает, как всегда, на троих, и накрытая хлебом рюмка водки стоит... А мать стоит, не ведая, в каком искать краю родную свою деточку, кровиночку свою… Не верит извещениям, что сын ее погиб…” И дальше — самое главное, для чего я писала эту песню, — надежда, которой живет каждая мать: “А под утро однажды, когда город весь спал, ей почудилось, будто кто-то в дверь постучал, дверь она отворила леденящей рукой. Здравствуй, милая мама, я вернулся живой”. Зал весь плакал, за кулисами плакали, ведущие плакали, я плакала. По эмоциональному накалу вышел удивительный финал. И вот смотрю эфир 9 мая. Меня вырезали. Опять… Интересная, кстати, вещь — телевизионные съемки с этой песней просто уничтожены. Я их пыталась разыскать и не смогла…
Татьяна пускается в обстоятельные и долгие воспоминания о том, как ее “везде очень звали, приглашали, настаивали”, но потом отовсюду, кроме, пожалуй, телеверсий “Звуковой Дорожки”, нещадно вырезали цензорскими ножницами. Приглашали министры, милиционеры, разведчики, пограничники, нефтяники, мелиораторы, депутаты… Вырезали же теленачальники и редакторы “в сговоре”, как абсолютно уверена Татьяна, с ее именитыми и более блатными коллегами по сцене, для которых ее популярность и самостийность “всегда были костью в горле”. В общем, поп-дива и звезда оказалась в глобальном парадоксе замкнутого круга. От отчаяния даже накропала тогда стишок: “Когда дети своих знаменитейших мам занимают места настоящих артистов”...
* * *
Теория заговоров никогда не нравилась “Звуковой Дорожке”. И в пику Тане я потряс перед ее аккуратным носиком хит-парадом “ЗД” 1992 года, в котором ее дебютная песня “Вспоминай” была названа читателями “МК” “Худшей песней года”. А потом — и газеткой 1995 года, где по опросу “ЗД” г-жа Маркова признана “Самой вульгарной звездой на нашей эстраде” после ее песни “Что я в жизни натворила”.
Нам-то ее необузданная разухабистость и пестрые палантины, перед которыми меркли краски сорочинских ярмарок, всегда были по кайфу. Оттого “ЗД” с радостью и привечала Маркову на своих гала-представлениях — на радость себе и народу. Но, может, все-таки утонченный эстетизм культур-мультурных телередакторов искренне не позволял им переступать через собственные представления о прекрасном?
Татьяна Михайловна, услышав это предположение, уставилась на меня как на новые ворота.
— Когда плюшевый медвежонок, символ детства для каждого человека, дрочит, или, мягко говоря, онанизмом занимается на всех каналах, у меня вопрос: это что, культура, которую можно показывать? А Маркова, значит, не культура и неформат? Пусть мне объяснят тогда критерии этого формата, понятия “культура” и мотивы, по которым меня, например, называли вульгарной... Ты вот мне эти статеечки разложил, где я и самая вульгарная, и где я с голой сиськой, и где “СПИД у нас от Марковой”, а я все эти годы собирала зрительские записки...
И уже перед моим носом Т.М. помахала веером бумажек. Читаю: “Милая, обаятельная Танечка! Молодой коллектив учителей восхищен Вашими нарядами и просит выкройки для проведения выпускных балов 96—97-го учебного года, дабы не ударить лицом в грязь перед учащимися…”
— Нет, не “вульгарностью” я их убивала. Творчеством своим я их убивала.
Хоть и была Татьяна желанной гостьей абсолютно на всех профессиональных праздниках, от Дня какого-нибудь лесоруба до Дня, скажем, бурильщика, но однако “там, где президент, меня никогда не пускали выступать”.
— Боялись, что, когда он меня услышит, у всех начнет ордена и звания назад забирать. Другие-то понапи…ли песен, и им ордена повесили. А мне уж “Серебряную калошу” за плагиат точно присваивать не будут или еще за что-то. Над моими песнями можно и подумать, и поплакать, и посмеяться. Вот поэтому меня нет. А если бы я была как многие, такой же проходняк, меня бы и не трогал никто.
* * *
Тут, конечно, стоит освежить в памяти, что марковские песни и впрямь не чурались петь артисты самого широкого спектра — от Вадима Казаченко до Иосифа Кобзона и Александра Абдулова. В свое время и София Ротару расточала похвалы ее “удивительному голосу и композиторскому дару” и просила написать для нее “парочку песен”. Таня написала, но “те, кто при Соне был, композиторы разные, ее потом от меня просто прятали…”. Помнится, даже Киркоров, падкий на живописных женщин категории “дива”, всегда крайне лестно отзывался о Марковой.
— Да, было такое. Причем у нас была написана даже песня для дуэта. “Мы с тобою, мы с тобою, словно чайки за кормой, мы, как лебеди, вдвоем нашу верность сбережем…” М-да… Это было незадолго до их свадьбы. Куда уж тут, на фиг, “верность сбережем”…
* * *
В общем, Маркова, обидевшись и устав от “гонений”, погрузилась в “небытие”, которое коротала “между испаниями и рублевками”. Но артистку не забывала глубинка. И время от времени по просьбе старых друзей она появлялась то на газовых полях, то на нефтяных скважинах.
— Я рифмовала все, что не рифмуется, — “Тюменьтрансгаз”, “Газпром” там и прочее. Чаще по дружбе, но, бывало, и за гонорары. В моей истории есть песня, которую я написала по заказу одного человека и получила за нее 50 тысяч долларов.
И отправилась она как-то в Югорскую долину на конкурс художественной самодеятельности — посидеть в жюри, где председателем был сам Святослав Бэлза. Посидела. Обомлела от сибирских талантов: “Какие голоса у этой самодеятельности! Вот бы их сюда — на эстраду. А отсюда всех туда, на фиг, на Север, к трубе…”. Пока сидела в жюри, попросили и спеть. Спела.
— Мужик встал в зале: “Таня, на кого же вы нас покинули? Нам же слушать теперь нечего, некого”. И все хлопают, бисируют: “Пой еще”. Вы что, говорю, с ума сошли, сами попробуйте тут на шпильках подергаться два часа. А они: “Снимай”. Шпильки, мол. Сняла. Босиком еще несколько песен отпрыгала, колготки порвала… И я себя героем каким-то начала ощущать. Потому что меня не забыли, потому что у всех один вопрос: “Ну где же? Ну как же? Когда же?” Я подумала-подумала, и меня озарило. Получается, что я исчезла-то на радость только моим конкурентам-коллегам. А народ-то плачет. И подумала я себе: “Да не пошли бы вы все в п…!” И если я была когда-то в черных списках и сильно по этому поводу переживала, то сейчас я уверена, что мне достаточно просто сказать: “Народ, я с вами!”, — и мне начхать, пусть не показывают. Мне ведь не нужно, как какой-нибудь девочке с “Фабрики звезд”, бомбить с нуля. Мне надо только напомнить. Что я есть и что я не просто так вышла погулять, а, как сказал покойный Леонид Петрович Дербенев (еще в “Акулах пера”), “Маркова шла, шла и нашла свою нишу, которая принадлежит только ей”. Он прозорливый был такой дяденька...
* * *
Маркова создала теперь свой сайт в Интернете, написала целый альбом и теперь думает, что с ним делать. “Взлетная Полоса” с Александром Дедюшко в клипе — конечно, ход конем убойной силы, но всего лишь затравка. Пять лет неспешного сочинительства “для себя” в тиши забвения родили настолько мощные и разухабистые сочинения, вроде “Раненой птицы”, что, послушав их, “ЗД”, сказать по правде, сильно теперь переживает за спокойствие целой плеяды действующих поп-певиц, которые пока даже не подозревают, какая у них под носом рванет, возможно, бомба…
— И даже если я опять окажусь в черных списках или меня обзовут “неформатом”, уж альбом-то мне выпустить никто не запретит. А там посмотрим, — грозится Татьяна. — Не завистью и не местью я буду хлестать всех по щекам и по рожам, а только творчеством…
