“Людям всегда казалось: “Ах, какой он смелый!” Я просто таким родился”
Телеведущий Владимир Соловьев — человек колкий, ершистый, палец в рот не клади — откусит. Он очень много знает. Он знает практически все про политику, экономику, да и про все остальное тоже. Ну как с таким человеком разговаривать? А впрочем, приходится — работа такая. Итак, г-н Соловьев, к барьеру!
“Дяденька, а мы вас видели по телевидению!”
— В ресторане мне удобно встречаться в людьми в течение рабочего дня. И в ресторанах на тебя хотя бы не кидаются: “Дяденька, а мы вас видели по телевидению, дайте автограф!”
— Так бывает?
— Постоянно. Но достаточно мне на месяц пропасть из кадра, сразу перестанут узнавать. Я это хорошо понимаю. Я пришел на ТВ уже состоявшимся человеком, и для меня внешняя узнаваемость, пожалуй, минус, а не плюс. Хотя иногда и помогает. Вот сегодня я был в Московском горсуде — защищал человека. И если б меня не узнали, со мной бы говорить даже никто не стал.
— Вы считаете себя властителем дум?
— Неужели я похож на идиота? Конечно, нет.
— Но на вашем ТВ властителей дум полным-полно.
— Моего телевидения не существует, я не являюсь директором канала. И каждый человек должен отвечать только за себя. В вашей газете есть люди, которых я очень уважаю, а есть те, кто удивляют меня просто фактом своего существования. Но я же не говорю: “Зачем вы работаете рядом с ними?”
— Я видел афиши вашего творческого вечера, расклеенные по Москве. Полные залы собираете?
— Даже больше. Лишний билетик спрашивают.
— Вы на своих вечерах что делаете? Не танцуете, стихи не декламируете?
— И даже не пою. Я рассказываю людям о политике. Это совершенно отдельный жанр. Наверное, он ближе тому, что делает Радзинский. Но если он рассказывает о нашей истории, то я — о современной политической действительности. Это полуторачасовой спектакль-монолог.
— То есть вы артист?
— В некотором роде да. А потом еще больше часа отвечаю на вопросы зала. Билеты дорогие, но люди хорошо знают, на что они идут. Есть определенная аудитория, для которой мое мнение значимо. Еще ко мне ходят мои друзья — Макаревич, Кутиков, Маргулис, Веллер, и если им не понравится, они скажут: “Володь, это плохо”. Им не надо дружить с Соловьевым для чего-то. Но они говорят, что это — “с ума сойти!”.
“Да, я еврей и этого не скрываю”
— Конечно. Смешно получилась.
— Но вы, по-моему, обидчивый на такие дела человек.
— Абсолютно нет. Сам факт пародии — признание значимости программы.
— Вы смотрели фильм “День выборов”? Там основная идея, что раскрутить любого кандидата — то же самое, что продать колбасу. Вы согласны?
— Ерунда! Политика развивается совсем не по линейным законам, массовая психология — отдельная и сложная наука. Рассуждения людей со стороны, как просто и легко что-то кому-то впарить, ложные. Уж что-что, а в советское время умели впаривать колбасу — мало не покажется.
— Так ведь другой-то колбасы не было.
— И страна развалилась. Хотя аппарат пропагандистский работал — не чета нынешнему.
— Но в СССР люди на пропаганду плевали.
— Это глубокое заблуждение интеллигенции. Мы всегда считаем, что все вокруг думают, как мы, и понимают то, что мы.
Так вот, я — Владимир Соловьев — человек, который ненавидит дилетантов и четко и ясно умеет делать свое дело. А на те глупости, что про меня пишут, я могу ответить по радио.
— Вам не кажется, что это мелковато и как-то по-детски? Если человек уверен в себе, он не будет ни с кем собачиться и отвечать по принципу “сам дурак”.
— Я очень уверенный в себе человек, но не надо придумывать то, чего нет. Одна дама-телекритик писала, что я вел программу в смешном кушаке, но ведь никакого кушака-то не было. Когда говорят, что “К барьеру!” выходит в записи, то это неправда, потому что она выходит в прямом эфире на Владивосток. Надо быть точнее.
— Ко мне у вас есть претензии?
— Вы в одной из рецензий позволили себе легкую пародию на еврейский акцент. Да, я еврей и этого не скрываю. Вы писали что-то типа: “Ай, вэй, Володя, шо же вы так”. Этого делать нельзя. Наличие еврейской фамилии у вас не освобождает от антисемитизма.
“Более чем состоятельный человек”
— Нет, живу я в районе не самом престижном, на Долгоруковской улице. И у меня есть маленькая дачка по Минке.
— А почему подчеркиваете, что она маленькая? Прибедняетесь?
— Дача действительно маленькая — я ее покупал в 93-м году, участок в 10 соток. Я не прибедняюсь, я более чем состоятельный человек. Я пришел в журналистику, уже будучи богатым человеком. Свой предыдущий бизнес я продал. Сейчас активно участвую в рынке ценных бумаг.
— Вы сами себя не раздуваете?
— Если бы раздувал, я бы вас умолял: “Ну возьмите у меня интервью, ну возьмите!” Но я очень неохотно даю интервью. И еще я бы ходил сниматься во все телепроекты, но я появляюсь только в тех передачах, которые веду. Я бы ходил на все радиостанции и постоянно там жужжал. Но я жужжу только на той радиостанции, где работаю. То есть я осознанно стараюсь как можно меньше попадать на глаза. Я как раз хорошо понимаю, что наступает утомляемость от человека, от его лица. И учитывая то, что у меня два эфира в неделю на федеральном канале, я стараюсь не перекармливать собой публику. Я хорошо знаю, что я человечек невысокого роста, не очень молодой, не очень приятный. По крайней мере себя в зеркало я вижу таким.
— Не очень приятный — вы имеете в виду характер?
— Я имею в виду внешность. Характер у меня замечательный.
— Помню, вы рассказывали, как встречались с президентом Бушем. Это выглядело так, словно американскому президенту выпала большая честь встретиться с вами.
— Это зависит от того, как вы ко мне относитесь. Многим хочется, чтобы казалось так: вот он мерзавец, как он посмел! Мне говорят: “Тебе разрешают делать то, что ты делаешь. Ведь всех остальных из эфира убрали”. Это глубочайшее вранье. Я просто никогда и ни у кого не спрашивал разрешения. Людям кажется: “Ах, какой он смелый!” Я просто таким родился. Я всегда был такой и никаким другим не буду.
— Ну если вы такой смелый, можете на программу пригласить вашего друга Немцова?
— Боря у меня был много раз.
— Это раньше, а сейчас?
— Проблемы нет — была бы тема. Моя проблема в другом. Последние “К барьеру!” я делаю не на политические, а социальные темы, и рейтинги сильно выросли. Меня больше всего огорчает колоссальная усталость людей от политики.
“Вау! Вот он, кандидат в президенты!”
— Если вы артист, то играете по Станиславскому или Михаилу Чехову?
— Обычный вопрос среднего российского интеллигента. А разве теория театрального искусства с начала ХХ века не менялась? В той же области работали и много других персонажей. Например, нет ничего более интересного, чем наблюдать за записями выступлений Бенито Муссолини, Адольфа Гитлера, посмотреть за Фиделем Кастро, за Клинтоном, Уго Чавесом. А они ведь не брали уроки артистического мастерства. Вот где сумасшедшая энергетика!
— То есть с головой вы дружите?
— Надеюсь, да. Я самоироничный. Ведь когда в студии люди аплодируют тем, кого они поддерживают, в реальной жизни это выглядит идиотизмом. Вы же не сидите у телевизора и не кричите “браво” участникам передачи. ТВ — язык условный.
— Но почему-то, когда диктор объявляет: “Господа, Владимир Соловьев!” — вам аплодируют громче и дольше, чем приглашенным участникам. Вы не репетируете перед передачей продолжительность аплодисментов?
— Неужели вы думаете, кто-то говорит: “Когда будет Владимир Соловьев — аплодируйте ему громче всех”? Когда я поднимаюсь, я так сосредоточен на работе, что даже не слышу аплодисментов. Да и к организации программы “К барьеру!” я не имею никакого отношения, и название мне не нравится.
— В пародии на вас ваш персонаж произносит: “Я очень много знаю”. Вы перед зеркалом тоже говорите про себя что-то подобное?
— Никогда в жизни этой глупости я не говорил. Детский сад! Так же, как никогда не говорил про себя: великий русский журналист. Во-первых, потому что я еврей. А во-вторых, “великий журналист” звучит очень забавно.
— Зачем вы по отношению к Светлане Сорокиной и ее последним работам на ТВ сказали: девочка знала, на что шла? Вам не кажется это хамством по отношению к женщине, известной ведущей?
— Я и сейчас это повторю. Света — колоссальный профессионал, который замечательно понимает, с кем и в какие игры на ТВ она играет. Ведь когда посадили Ходорковского, она на следующий день вышла с передачей о семейных врачах. Этого нельзя было делать. Лучше совсем не выходить.
— Но она же вам не девочка.
— Это оборот речи. Здесь нет неуважения. А что я должен был сказать: Светлана Иннокентьевна Сорокина осознавала… Нет, девочка знала, на что шла.
“У меня есть убеждения, а еще шестеро детей и репутация”
— Нет.
— Но можно же хамить изящно и даже получать от этого удовольствие.
— У меня свое представление о том, что такое хамство. Насколько я правильно помню Библию, грех Хама был в проявлении неуважения к родителям. А к родителям я всегда уважителен, и не только к своим. Вот грубить могу, и бываю часто жестким. Да, я могу поставить в эфире человеку диагноз, и если он идиот, могу ему это сообщить. Но кто сказал, что со всеми нужно быть ласковым и всех выслушивать?.. Если звонит человек — откровенный националист — и выдает шовинистические, оскорбляющие выражения, ему надо ответить: благодарю за ваше мнение? Мерзавцу надо говорить, что он мерзавец.
У меня есть убеждения, а еще шестеро детей и репутация. Например, мои коллеги, когда им сверху приказывают, оправдываются: “Что вы от меня хотите? Я, как актер, играю любую роль. Это моя работа”. Я не такой. Да, я использую актерские методы, но никогда не говорю вещи, которые не соответствуют моим убеждениям. Хотя, конечно, как любой человек, могу заблуждаться.
— У вас была программа, где бывший депутат Митрофанов выступал как продюсер порнофильма о Тимошенко и Саакашвили. Вы взялись помогать раскручивать ему этот “шедевр”?
— Нет, про фильм Митрофанов сам заговорил. И я ему не помогал. Если вы приглашаете человека на передачу, у него есть внутренняя сверхзадача, и в зависимости от степени своего таланта он может ее вытащить или нет. У Митрофанова не вышло… Есть люди, которые искренне пытаются попасть к нам и за деньги. Мы вежливо объясняем: если они нам будут интересны, их и так пригласят. Если нет, никаких денег не нужно.
— То есть денег вы не берете?
— Никогда. Здесь я очень жесток. И политическим пиаром не занимаюсь. Да, я дружу с Владиславом Сурковым, но он хорошо знает: если попросит меня кого-то продвинуть в моей программе, я его тут же пошлю. Мне не нужны бесплатные обеды — не люблю никаких скидок. Я всегда плачу за себя сам.
— Но вы согласны с тем, что телевидение из любого ничтожества может сделать популярного человека?
— Нет. Ведь есть люди, которых очень часто показывают по ТВ, а их все равно никто не узнает. Необходимо, чтобы было еще что-то, второе дно. Пусть даже грех. Камера, как и микрофон, всегда смотрит вглубь человека, и сразу становится видно, кто он: пустой или нет, злой или нет, пошлый или нет. Вот к ведущей программы “Здоровье” Лене Малышевой обращаются десятки тысяч человек, потому что Леночка замечательная. Но таких людей на телевидении мало.
“Нужно хотя бы ремонт сделать”
— Много: трое мелких детей, трое взрослых детей. Взрослые живут уже отдельно, но с нами еще теща.
— Квартира?
— Небольшая. Потому что не так просто купить в Москве хорошую квартиру. Нужно хотя бы в этой ремонт сделать... За все квартирные дела я очень жестко критикую московские власти — и на ТВ, и на радио.
— Но есть люди, которых вы вообще не позволите себе критиковать?
— Папу Римского или Патриарха всея Руси.
— Вы адепт Путина?
— Я вообще не являюсь ничьим адептом. Я, наверное, адепт своей мамы.
— Давайте представим: я пришел к вам на творческий вечер, и ваше мнение для меня важно. Владимир, расскажите, когда же рухнет наша Византия?
— Никогда. Но вы очень правильно задаете вопрос.
— Правильно, потому что он для вас лично не неприятный, и, отвечая на него, вы можете показать себя великим политологом.
— Нет, потому что это вопрос системы, и, отвечая на него, становятся понятными причины всех наших бед.
— Но вы же считаете себя простым телеведущим, так с какой стати вы должны вещать о судьбах Родины?
— Я считаю себя в первую очередь человеком мыслящим, и форма моей мыслительной деятельности находит свое отражение на ТВ, на радио, в книгах. Корни нашей системы власти лежат в ментальности российского народа. Вот спрашивают: почему у нас нет уважения к частной собственности? Отвечаю: у нас нет такой традиции. Но ведь понятие святости частной собственности является базовым для понятия демократии. Вся вершина демократии стоит на частной собственности, а у нас ее не существует. Поэтому и демократии не существует.
— Владимир, извините, но я это все знаю и без вас. Вы сейчас говорите как прилежный лектор, цитирующий учебник, написанный сто лет назад.
— Но для меня это очень важно, потому что от этого зависят судьбы тысяч людей. Ведь если сейчас все замолчат, то по всей стране будет слышен хруст ломающихся костей. Огромное количество людей сидит в тюрьмах и лагерях просто ни за что, нарушаются их права. И я стараюсь защитить конкретных людей.
— Вы когда-нибудь в Куршевеле были?
— Никогда. Мы с женой не катаемся на горных лыжах и не увлекаемся всей этой новорусской пошлостью.
