Пока мы распродавали нефть и газ, другие страны экспортировали образование. Занятие оказалось крайне выгодным. Во-первых, обучая иностранцев, тьюторы готовят высококвалифицированную рабочую силу для собственных стран и “агентов влияния” для сопредельных. Во-вторых, экспорт образовательных услуг является наилучшим способом повысить качество своего национального образования. Ну и в-третьих, он приносит прибыль, сопоставимую с нашей нефтянкой, ибо число иностранных студентов в мире постоянно растет: в 2009 году оно составило 3 млн. человек — на 3,3% больше, чем в 2008-м, подняв стоимость мирового рынка образовательных услуг до $100 млрд.
Больше всех — треть этой гигантской суммы — получили США. России же похвастаться нечем. С трети всех иностранных студентов мира, которых мы готовили в советские времена, мы скатились до 2%, включая жалкие 10 тыс. по бюджетным квотам. (Да и те, признал замминистра образования и науки Владимир Фридлянов, “не выбираются”.) И даже эта малость продолжает сокращаться — с 2,2% в 2000 году до 1,8% в 2015-м, чего, по прогнозам директора Центра мониторинга и статистики образования Федерального института развития образования (ФИРО) Марка Аграновича, не избежать, “если все останется, как есть”.
Мало того. Вчистую продув мировым конкурентам по количеству иностранных студентов, Россия проиграла и по качеству. В последние годы основная ставка делалась на демпинговые цены, а в итоге, по словам директора Центра экономики образования Академии народного хозяйства при российском правительстве Татьяны Клячко, Россия стала “поставщиком дешевого образования. Если поднимаем цены — становимся неконкурентоспособными: ребята, даже из стран СНГ, тогда едут не к нам, а в Европу, где и климат лучше, и есть возможность трудоустроиться после окончания вуза”. В Россию же, констатировала она, “главным образом едут учиться китайцы, не прошедшие в свои вузы по своим ЕГЭ. В основном — из неразвитых северных и северо-западных провинций”. То есть слабые студенты, вдобавок не приносящие дохода: при своих 2% по студентам Россия имеет всего 0,2—0,3% по деньгам. А значит, зарабатывает вдесятеро меньше, чем другие экспортеры образования.
Причин непривлекательности России для зарубежных студентов немало: естественный языковой барьер и суровый климат; непризнание российских дипломов в мире и устаревшая система отбора студентов по квотам. Отдельная песня — отечественный бюрократ с его вечным “низ-з-з-зя!”. Например, поступать в российский вуз без нашего ЕГЭ — это иностранцу-то, не владеющему русским языком! Или проучиться у нас не весь срок, а лишь 1—2 семестра. За рубежом, по словам экспертов, “это основная тенденция. Но у нас зачисление на такой срок жестко запрещено нормативно. И едут не к нам, а в другие страны”. Другое пугало — инфраструктура российских университетов, устаревшая даже в сравнении с китайской. А ведь есть еще проблема безопасности и ксенофобии, отпугивающая не только от Воронежа или Петербурга, но и от Москвы (особенно жителей стран СНГ). Главное же — отсутствие государственной стратегии в области экспорта образования и его низкое финансирование.
Между тем есть четкая закономерность, считает Агранович: “Чем больше страна тратит на одного учащегося, тем больше в нее приезжает иностранных студентов. В России тратится очень мало. Соответственно и получаем иностранцев. Пока не будет денег на кампусы и на качество образования, где мы были, там и останемся”.
Рассчитывать на особые финансовые щедроты государства вряд ли стоит. А вот покровительством экспорту образовательных услуг на уровне идеологии оно, похоже, озаботилось всерьез. Для начала — убрало идиотский ЕГЭ для иностранцев. А затем занялось подготовкой концепции экспорта образовательных услуг, призванной вернуть наши утраченные позиции. Ставка, как явствует из проекта, разработанного Национальным фондом подготовки кадров, будет сделана на лидеров отечественного образования. Однако потрудиться ради продвижения на мировой рынок им придется немало. Во-первых, начать “разработку программ и курсов на иностранных языках (прежде всего английском)”, с тем чтобы к 2020 году их доля в российских вузах возросла до 10%. А во-вторых, обучить языкам профессуру: в те же сроки овладеть ими должны “не менее 50% профессорско-преподавательского состава в возрасте 30—45 лет”.
Рассчитывать на особые финансовые щедроты государства вряд ли стоит. А вот покровительством экспорту образовательных услуг на уровне идеологии оно, похоже, озаботилось всерьез. Для начала — убрало идиотский ЕГЭ для иностранцев. А затем занялось подготовкой концепции экспорта образовательных услуг, призванной вернуть наши утраченные позиции. Ставка, как явствует из проекта, разработанного Национальным фондом подготовки кадров, будет сделана на лидеров отечественного образования. Однако потрудиться ради продвижения на мировой рынок им придется немало. Во-первых, начать “разработку программ и курсов на иностранных языках (прежде всего английском)”, с тем чтобы к 2020 году их доля в российских вузах возросла до 10%. А во-вторых, обучить языкам профессуру: в те же сроки овладеть ими должны “не менее 50% профессорско-преподавательского состава в возрасте 30—45 лет”.
Следующим шагом, по замыслу разработчиков, станет “создание и внедрение совместно с ведущими зарубежными вузами программ, признанных ведущими зарубежными вузами (не менее 10% от общего числа программ ведущих российских университетов)”. А там — и “увеличение до 15 количества филиалов и представительств российских вузов за рубежом”. В результате к 2020 году доля России на международном рынке образовательных услуг должна возрасти с нынешних 2 до 7%; доходы от экспорта образования — увеличиться до 10% от объема госфинансирования, а хотя бы 10 российских вузов войти в первую сотню мировых рейтингов. Задача достойная и, по мнению образовательного сообщества, выполнимая. Но при ряде условий.
Первое. Резкое облегчение визового режима для иностранных преподавателей и студентов. Причем вопреки дипломатической практике не на взаимной основе: они нам нужнее, чем мы им. (Кстати, в Госдуме приостановлен, но не отозван законопроект, ужесточающий правила въезда и уравнивающий профессоров с гастарбайтерами.)
Второе. Отказ от требования знания русского языка. Тех, кто приедет на полный курс обучения, обучат годичные подфаки, а для магистров, как это принято в мире, надо читать курсы на иностранных языках. (В КНР, например, по-английски читают уже более 15% программ и пишут учебники.)
Третье. На государственном уровне определить приоритетные страны для экспорта наших образовательных услуг. (По мнению подавляющего большинства экспертов, это будут страны СНГ, ЕврАзЭС и ШОС, хотя в настоящее время доля студентов из СНГ в России падает.)
Наконец, придется создать национальное (государственное или неправительственное) агентство или бюро, которое и займется продвижением нашего образования за рубежом. За образец можно взять Британский совет, сеть Конфуцианских институтов КНР (их 500 штук в 50 странах мира), Центр международной мобильности в Финляндии (CIMO) или Центр международных программ Казахстана. Главное — не забывать: “Задача экспорта образования не только в том, чтобы заработать, но также чтобы привлечь в страну таланты. Второе для России может быть даже важнее, чем первое”, — считает проректор Госуниверситета — Высшей школы экономики Исаак Фрумин.
СПРАВКА "МК"
По опросам иностранных студентов, основными препятствиями для их учебы в России были:
Незнание русского языка — 35,6%
Бытовые проблемы — 28,4%
Климат — 28,2%
Безопасность — 16,9%
Незнание российских законов — 11%
Другое — 6,2%
Не было трудностей — 19,5%
