Право, не хочется быть тем «диссидентом Геннадием», который бурчит на все хорошее, что происходит в городе. Но сравнивая старые фотографии (и собственные воспоминания, у кого есть) с современным видом кордегардии, трудно отделаться от мысли, что что-то здесь капитально не так. Ладно, эмоции в сторону, ищем «десять отличий».
Крыша — вроде бы правильная, из железного фальца. Что ура, то ура. Даже кирпичную трубу оставили (хотя в пресс-релизах специально отмечено, что печного отопления там не будет, вместо печки электроконвекторы). «Зубчики» наличников — на своем месте, венчают окна; только, ради всего святого, зачем было повторять скрывающую эти элементы монотонную окраску? Ведь явно же, что красить их заподлицо со стенами стали уже в ХХ веке ради экономии сил и денег, а до этого они были, как и полагается таким элементам, контрастными?
Вот сами окна — уже есть к чему придраться: были они с мелкой расстекловкой (причем не такой уж прямо совсем мелкой, нормальной!), а будут… пока непонятно, какие они будут, баннерами закрыты. И входная группа (то есть дверь и ее окантовка): раньше была вровень со стеной, а теперь выступила вперед этаким почти балконом. Ну и лепные элементы под карнизом: что, неужто нельзя было скопировать в точности, с соблюдением пропорций? Не говоря уж о том, что неплохо было бы их сохранить, они ведь не утрачены были с течением времени, а были перед «ощекатуриванием» сбиты, а потом восстановлены.
Зачем так сложно? Или проще вот так, чем возиться с оригинальными элементами? А может, и не важно: какая разница, ведь на вид почти одно и то же, если не держать в руках старую фотографию?
Московский стиль
— Нынешняя реставрация по-московски обычно так и выглядит, — поясняет архитектор-реставратор Петр Шутов. — Историческое здание расчищается до огрызка кирпича, который выравнивается; перекрытия, держащие лепные потолки, старые паркеты и перегородки с дверьми, потрошат; стены заново штукатурятся, далее присверливается лепнина, вставляются новые окна и двери (часто со стеклопакетами, что утолщает обвязку, делая ее грубой), кровля часто кроется медью (хотя исторически кровли были железные, крашенные для защиты в зеленый или коричневый, что можно увидеть на фотографиях Прокудина-Горского). В итоге вся «внутрянка» утрачена, а «исторический» декор зачем-то натягивается на современную планировку. Здание получается макетом авторской фантазии на заданную тему, но абсолютно не несет в себе физических остатков прошедших эпох. В результате «насмотренный» житель столицы при посещении провинции пускает слезу на полуразрушенные домишки: в них сохраняется дух прошлого, а Москва стала макетом…
За последние лет пятнадцать «реставрационных» скандалов — то есть случаев, когда публика смотрела на здание и говорила: «Ой, не похож, ой, халтура!» — было в Москве достаточно много. Чаще всего внимание на непорядок обращали профессионалы в этом деле — градозащитники, но иногда и обычные прохожие замечали, что как-то все не так. Из самого вопиющего: воссозданный (а называлось — реставрация!) дом на Щипке, где жили Арсений и Андрей Тарковские, усадьба Всеволожских на улице Тимура Фрунзе (тоже — разобран по бревнышку и воссоздан в других материалах). Из более легких, обратимых вариантов — многочисленные скандалы с реставрацией скульптурных элементов (маскаронов, рельефов). Город, правда, на ошибках учится: в последние пару лет в скульптурном убранстве «ЖКХ-арт» не применяется.
— Решающую роль сыграло появление частного заказчика со всеми карикатурными пороками капитализма, — отмечает Петр Шутов. — Еще относительно недавно реставрация была уютным уделом любителей старины: специалисты могли десятками лет заниматься одним объектом, на который государство выделяло крошки. Либо ускоряться к юбилеям, на которые государство, часто внезапно, как раз наваливалось всей мощью. Сейчас получилось так, что статус памятника стал обременением для растущего бизнеса — и работа по коммерческим заказам часто толкает специалистов на слишком глубокие компромиссы (а некоторых, увы, и уламывать не приходится).
Это навсегда
По словам реставратора, самое печальное в таком подходе — исчезновение разновременных наслоений, наглядно показывающих историю здания. «Большинство проектов выполняются с целью воссоздать первоначальный образ здания, даже когда информации слишком мало, — подчеркивает Шутов. — Например, повсеместно растесанные в XIX веке витрины первых этажей особняков сужают, ориентируясь на окна верхних этажей, — а ведь часто никаких достоверных данных для этого не осталось, одно наитие. В результате такого макетирования исторические здания сложно отличить от их копий в натуральную величину — все, что видишь, сделано только что. Это резко отличается от западноевропейского подхода, где ценность представляет не абстрактный образ (часто во многом придуманный реставратором), а именно тело объекта — кирпич, камень, пусть побитый, перерубленный, безобразный, но безусловно подлинный».
Для гуляющей публики — а именно она в Москве сейчас считается целевой аудиторией — тут беды нет: на вид все становится чисто, красиво, дорого. К тому же, по словам Петра Шутова, есть и признаки эволюции: самые свежие проекты реставрации отличаются стремлением показать куски исторического ядра здания. Но беда в том, что дома, отреставрированные описанным ранее методом, теряют свой потенциал к реставрации навсегда. Даже если моды изменятся и в Москве станут цениться «аутентичные камни», в «поновленных» домах подлинной «начинки» уже не найдешь. А так — внешне все хорошо. Даже, можно сказать, шикарно, но скучно.
