
Тухчарский крест
Корреспондент “МК” побывал на месте зверской казни солдат в Дагестане
Поставлен крест в память о шести солдатах, которые три года назад, защищая Дагестан на новолакском направлении, приняли здесь от рук чеченских бандитов смерть жуткую и лютую: тихим солнечным утром им, живым, отрезали головы. Сколько таких крестов осеняет землю Кавказа — точно никто не знает. Напишут, расскажут ли о каждом? Бог весть. Но об этом кресте — разговор особый.
О том, что 6 сентября 1999 года чеченцы казнили в Тухчаре шестерых наших бойцов, стало известно довольно быстро: уже через день уцелевшие и вышедшие к своим их сослуживцы писали объяснительные на имя главкома внутренних войск. Но объяснение объяснением, а по большому счету и сегодня мы толком многого не знаем. Почему выносной пост внутренних войск оказался один на один с трехтысячной бандой? Как шестеро из тринадцати солдат попали в плен? Кто конкретно убивал и где?..
Было и еще одно обстоятельство, отделяющее это дело от других, подобных: поначалу многие говорили, что солдат чеченцам выдали местные жители. Позже стали утверждать, что, наоборот, тухчарцы спасали солдат, попрятали их по своим домам. А что произошло на самом деле? К этим вопросам, наверное, долго бы еще не возвращались, если бы не недавняя находка десантников.
...Все началось с видеопленки. Обычной видеокассеты, которую нынешней весной обнаружили на бандитской базе, что чуть выше чеченского села Хатуни. Нашли пленку бойцы подмосковного спецназа ВДВ. Когда посмотрели ее — мороз по коже пошел. Шестеро повязанных по рукам и ногам солдат, над ними — чеченцы. Увешанные оружием, позируют перед камерой. Потом один бородатый достает длинный нож, примеривается и, как барану, от уха до уха рассекает солдатскую шею... Через помехи и шум слышно, как лезвие с треском вспарывает трахеи и жилы, видно, как пульсирует и заходится в немом вопле перерезанное человеческое горло.
Потом один из пленных вскакивает, бежит... Камера сопровождает его бег, скачки преследователя... При этом объектив невольно захватывает кусок местности. И знающие зрители узнают место казни: западная окраина Тухчара, чуть ниже — пойма обмелевшей к осени речки Аксай, за которой выглядывают крыши Ишхой-Юрта. Чеченская граница, 6 сентября 1999 года...
...Почти три года спустя я иду волчьей тропой, что ведет от чеченского села Ишхой-Юрт к дагестанскому Тухчару. Стоит только остановиться, прикрыть глаза — и вот оно... Чуть ли не явственно видишь, как по этой тропинке, прибрежной траве, белым валунам и гальке пересохшей речки Аксай идут в две колонны чеченские боевики. В восемь утра они одолели некрутой подъем, за которым виднелись утопающие в зелени садов стены и черепица сельских домов. За ними — горка с капонирами для БМП и окопчиками для 13 солдат. Сегодня сонная гора незаметно, но неумолимо “съела” всю эту фортификацию: на месте траншей — лишь густо поросшие травой и кустарником углубления.
Но три года назад и технику, и людей хорошо было видно в бинокль. И чеченцы (их было около трех тысяч прекрасно вооруженных, обученных, натасканных боевиков), шедшие со стороны Ишхой-Юрта, прекрасно знали, кто им противостоит. Перед этим несколько суток командиры чеченских боевых групп наблюдали в цейсовскую оптику за рубежом, который предстояло взять. Наверное, так же полвека назад гитлеровские фельдфебели разглядывали камыши Буга, не веря глазам своим: неужели эти беспечные русские собрались сдерживать натиск безжалостной армады всего лишь горсткой бойцов?! Так оно и было. Дагестанское село Тухчар защищали одна-единственная БМП и 13 бойцов со старшим лейтенантом Василием Ташкиным. Чертова дюжина против трех тысяч.
Из объяснительной рядового Андрея Падякова:
“...в течение четырех дней (мы) оборудовали на холме окоп для БМП, несли на этом холме службу круглые сутки... За день до нападения главный из милиции... дал информацию о том, что на территории Чечни за холмом скопилось 3000 боевиков. Ночь отстояли без происшествий, а начиная с утра за холмом был слышен бой. Это было 5 сентября”.
Да, это было 5 сентября. К тому дню чеченцы взяли Гамиях, вышли к Новолакскому. Вокруг Тухчара уже сложилось огненное кольцо, которое неумолимо сжималось. Во имя чего оставили в этом кольце горстку бойцов? Бред, глупость, тупость... Скорее всего и отцы-командиры, и вышестоящие штабы просто забыли о своих солдатах, посланных на тухчарскую высоту, а в общем-то — на смерть. Уйти без приказа они не могли. Оставалось одно: принимать бой.
Из объяснительной рядового Вартана Карапетяна:
“... когда нас отправляли на пост, у нас было по четыре магазина. Не было ни гранат, ни связи. К нам приезжали два раза, но ничего не привезли. Привезли только один “ворон” (радиостанция. — Авт.) и то с севшими батарейками и больше ничего”.
Солдатам выдали боеприпасов на пятнадцать минут боя, у них не было четкого приказа и порядка действий, не было никакой связи ни с командованием, ни с дагестанскими милиционерами, не было и более-менее серьезного вооружения. А боевики — вот они, рядом. Идут.
Из объяснительной рядового Андрея Падякова:
“На холме, который находился напротив нас, на чеченской республике, показались сначала четверо, потом еще около 20 боевиков. Тогда наш старший лейтенант Ташкин приказал снайперу открыть огонь на поражение... Я четко видел, как после выстрела снайпера упал один боевик... Потом по нам открыли массированный огонь из автоматов и подствольных гранатометов... Потом ополченцы сдали свои позиции, и боевики обошли село и взяли нас в кольцо. Мы заметили, как за селом позади нас перебежало около 30 боевиков”.
Ничего нового в тактике бандитов не было. Они пошли — наши открыли огонь. Они засекли огневые точки, перегруппировались, обошли позиции отделения, взяли его в кольцо, скрытно подошли на сто—двести метров. Затем разом обстреляли их из пулеметов и гранатометов, двумя выстрелами из подствольников сожгли БМП.
...Бой за село вышел недолгим и скоротечным. Еще полчаса назад у бойцов был коридор для ухода к своим — теперь его не стало. И солдаты побежали вниз, в село.
Из объяснительной рядового Вартана Карапетяна:
“Мы все зашли в село. Люди хотели в каждый дом забрать по два-три человека. Но один человек прибежал и сказал, что боевики идут сюда. Тогда нас троих и двух милиционеров забрал к себе один человек... А остальные попрятались в верхних домах... Мы спрятались в огороде... Там росла кукуруза и большая трава”.
Когда солдаты и несколько дагестанских милиционеров побежали вниз, к милицейскому блокпосту, к домам селян, они даже толком не знали, где противник. Так, лейтенант милиции Ахмет Давдиев, услышав стрельбу в верхней части села, сразу помчался туда — думал, прорвалось несколько боевиков. А там уже шерстили улицы и дворы больше сотни бандитов. Они столкнулись буквально лоб в лоб. Залегли на расстоянии 15—20 метров друг от друга. Чеченцы стали кричать:
— Сдавайся! Ты же мусульманин! Тебя не тронем!..
— Офицеры не сдаются! — кричал в ответ лейтенант Давдиев. Он застрелил четверых бандитов, но и сам был буквально изрешечен пулями.
А чеченцы уже хозяйничали в селе. Разгромили сельскую школу, почему-то расстреляли там парты. Потом начали грабить лабаз, дворы милиционеров. Чья-то “заботливая” рука пометила мелом ворота их домов: на каждом значилась литера “м”... На тракторах, грузовиках тут же начали переправлять за речку награбленные муку и зерно. Примерно тогда же обнаружили группу старшего лейтенанта Ташкина. Он, четверо его бойцов и дагестанский милиционер спрятались в каком-то сарае. Сарай окружили. Притащили банки с бензином. Облили горючкой стены:
— Сдавайтесь — не то спалим заживо!
Не дай Бог никому такого выбора...
Молчание затягивалось. Боевики переглянулись.
— Кто у вас там старший?.. Решай, командир! Зачем зря умирать? Нам ваши жизни не нужны: накормим, обменяем потом на своих! Сдавайтесь!
И сдались солдаты внутренних войск. Побросали, как велено, вперед оружие, вышли подняв руки. На них тут же навалились, избили, испинали, связали веревками...
— Будем вас менять — ждите! Резать вас будем! Как баранов, как свиней!
А еще пытали: где, мол, остальные попрятались?
Остальные попрятались кто где. Трое залегли на огороде, в кукурузе. Там же почему-то прикопали оружие. Ночью, пользуясь неразберихой, бойцов вывез к Гирзельскому блокпосту тухчарский житель.
Еще пятеро укрылись неподалеку от дома Шамиля Алхолаева. Один затаился в подвале дома через дорогу от алхолаевского двора, четверо — вправо по улице, на чердаке дома соседей — Даимагомедовых. Позже кто-то напишет в заметке, что Шамиль Алхолаев вывел четверых солдат к российскому блокпосту. На самом деле первую попытку спасти попавших в окружение бойцов предпринял отец Алхолаева — Абул. Старик курсировал между двумя схронами и в конце концов едва не поплатился за это жизнью. Под вечер он навестил одинокого солдата, и на “военном совете” было решено уходить той же ночью. Об этом боец написал записку, и старый Абул понес депешу остальным. Едва вышел на дорогу — армейский “уазик” с открытым верхом, полный боевиков...
— Ты чего здесь ходишь? А ну садись — будешь показывать дома ментов.
Абул Алхолаев до сих пор вспоминает те минуты с неописуемым ужасом: в кулаке записка зажата, если найдут — добро бы самого пристрелили. А то ведь и всю семью порешат, дом сожгут. Записку Абул незаметно засунул себе в рот и съел. Потом всполошился.
— Стойте! Куда вы меня везете! Мне же нужно скотину прибрать с пастбища. Давайте так — я быстро корову встречу, привяжу — и к вам.
Его отпустили. Алхолаев не помнил, как миновал собственные огороды, овраг, какие-то заросли, как припустил не чуя ног по руслу Аксая к Гирзель-аулу, к российскому блокпосту. Когда из темноты донеслось: “Стой! Кто идет?” — он чуть не заплакал:
— Это я! Я свой, российский! Не стреляйте!
Только тут он обнаружил, что все эти километры бежал босиком, а тапочки почему-то крепко держал в руках.
На блокпосту старика напоили горячим чаем, попросили показать на карте точное, подробное место, где прячутся солдаты. Потом отправили в Махачкалу.
Через два дня удалось вывести к своим группу с чердака. А тот, что один в подвале сидел... С ним вышла морока. Чеченцы уже перекрыли все лазейки, начали дома обыскивать. Шамиль Алхолаев пришел к солдату еще затемно, обрядил его в пастушьи обноски, палку суковатую дал. И сказал:
— Как светать начнет — скотину на пастбище погонят. Ты прямо посреди стада иди. Только глаз не подымай — не смотри ни на кого. А то признают.
“Пастуху” повезло. Он прошел через все село, через посты и заставы боевиков, вышел за околицу. Когда прощался с Шамилем — плакал. Говорил, что после войны обязательно разыщет его — ведь Шамиль ему жизнь спас, с того света вернул, избавил от мучительной, страшной смерти.
— Мы долго хотя бы письма ждали, — говорит сегодня Шамиль Алхолаев. — Да, видно, ничего солдат вспоминать из тех дней не хочет. Потому и не пишет.
— А как звали его?
— Назвался Федором. Вроде бы из Воронежской области...
Но не всем так повезло в те дни. Был еще наводчик БМП, который почему-то оказался совсем один. Хотя был серьезно ранен и обожжен. Его судьба страшнее других. Потому что он, едва найдя защиту и кров в доме Джапаровых, тут же потерял и то, и другое, а заодно и жизнь. Это именно его выдали боевикам местные чеченцы.
Рассказывает жительница Тухчара Гурум Джапарова:
— Он пришел — только стрельба стихла. Да как пришел? Вышла во двор — смотрю, стоит, шатается, держится за калитку. Весь в крови и обгорелый был сильно — волос нет, ушей нет, кожа полопалась на лице. Грудь, плечо, рука — все посечено осколками. Я его скорей в дом. Боевики, говорю, кругом. Тебе бы к своим надо. Да разве ты дойдешь такой? Старшего своего Марсана, ему 9 лет, — послала за доктором... Одежда у парня вся в крови, обожженная. Мы с бабушкой Атикат срезали ее, скорей в мешок и выбросили в овраг. Обмыли кое-как. Врач наш сельский Хасан пришел, осколки повынимал, раны смазал. Укол еще сделал — димедрол, что ли? Тот засыпать стал от укола. Я его с детьми положила в комнате.
Всю ночь не спала, плакала — по улицам боевики ездят, ходят, стреляют по кустам — солдат ищут. А ну как придут в дом и убьют всех? А утром он проснулся чуть свет. Виновато так еды попросил. Я покормила его. Потом зеркало попросил. Я говорю — не надо пока смотреть на себя. А он — да ладно, чего уж... Принесла зеркало. Долго смотрел. Со всех сторон. Потом вздохнул: дышу, живой... А без ушей — что ж... Можно жить.
Стала я думать, как его к своим переправить. И ничего не получается — боевики кругом шныряют, машины все на выезде из села осматривают. Ну ничего, успокаиваю себя, главное, чтобы к нам в дом не пришли. А там что-нибудь придумаем.
...Боевики наверняка не пришли бы в дом Джапаровых, если бы местонахождение раненого солдата им не выдали местные молодые чеченцы. Дрожа от нетерпения, они семенили рядом с бандитами, показывая дорогу.
— Эй, открывай! Нам сказали, ты русского прячешь! — от кованых прикладов застонала хлипкая калитка.
Гурум, не чуя под собой ног, пересекла залитый красным солнцем двор.
— Нету у меня никого. Зачем пришли? Зачем дверь ломаешь?
Но дом уже был в кольце. Боевики словно бреднем прошли по огороду, обшарили сараи, погреб.
— Здесь он, у тебя! Мы точно знаем. Лучше добром отдай, а то дом взорвем.
Потом старший схватил за шиворот девятилетнего Марсана.
— Сама не говоришь — сейчас заставим детей твоих говорить.
Мальчишка сжал губы в тонкую ниточку и на все расспросы: “Ну, говори, где мамка русского прячет?” — упрямо качал темной стриженой головой:
— Нету у нас никого. Нету.
Подошел старик-сосед. Чеченец. Замахал на бандитов суковатой палкой, заклокотал по-чеченски:
— Что вы делаете, изуверы! Как вам не стыдно! Ведь это дети!
— Не лезь не в свое дело, старик. А то и тебе достанется.
Потом бандиты вошли в дом, перерыли все вверх дном, зашли в детскую... Кликнули хозяйку.
— А говоришь — никого нет... Собери его.
— Да не во что его одевать. Сгорела одежда. Он же раненый. Оставьте его, зачем он вам?
— Не разговаривай, женщина!
Вооруженные до зубов боевики, опершись на дула пулеметов, молча наблюдали, как дагестанская женщина собирает на смерть незнакомого ей едва живого от ран девятнадцатилетнего русского мальчишку. А она тянула время, как могла.
— Звать-то тебя как?
— Леха. Наводчик я с БМП.
— А родом откуда?
— Из Сибири.
— Сибирь большая. Ты адрес точный скажи.
Обожженными кровоточащими губами он начал вдруг быстро еле слышно шептать адрес. Потом сказал:
— Жетон мой передайте нашим. Расскажите там, как и что.
Бандиты зашевелились:
— Чего вы там шепчетесь! Давай быстрее, нас ждут.
Они вышли на улицу. Гурум пошла следом. Кто-то из односельчан тоже маячил в отдалении. До места казни оставалось ровно 248 шагов... А потом — мятая трава, клинок, оскал бородатых лиц...
Василий Ташкин...
Алексей Поранин...
Борис Эрдниев...
Алексей Липатов...
Владимир Кауфман...
Алексей Полагаев...
Кто-то скажет: не надо было идти в село, надо было прорываться к своим. Другой добавит — надо было стоять насмерть. Без боеприпасов, без гранат, но насмерть. Но, наверное, здесь все же лучше промолчать. Ребята свое отвоевали. За всех, за нас. И за чей-то идиотский приказ безоружными держать высоту, и за необученность свою заплатили они сполна. Так что не говорите ничего. Не надо.
Просто знайте, КАК это было.