Открыть закон природы не трудно. Гораздо труднее — заставить людей считать открытый закон законом.
На заре человеческой цивилизации — когда наука только начинала развиваться, у ученых это еще как-то получалось. К примеру, Гиппократ когда-то сказал, что воспаление в открытой ране начинается оттого, что туда попадают “невидимые мельчайшие существа”, и все этому поверили и до сих пор верят.
Но если бы Гиппократ сегодня высказал какую-нибудь свежую идею, она бы уже вряд ли так просто нашла дорогу в массы. Узаконивать законы с каждым веком становится все труднее. Скажем, доктор медицинских наук Семен Семенович Фейгельман открыл свой закон еще в середине 80-х годов прошлого столетия и с тех пор тщетно пытается добиться его официального признания.
Началось все с того, что хирургу Фейгельману, окончившему в 42-м военфак при 2-м мединституте и трудившемуся в 80-е годы в ЦИТО, было поручено разработать эффективный препарат для борьбы с воспалениями в ранах. Заказ Минобороны — дело государственной важности, секретное задание, от выполнения которого во многом зависела боеспособность нашей армии.
Но как обычно лечат воспаление в ране? Со времен Гиппократа основная борьба ведется с микробами: рану стерилизуют и выписывают антибиотики. Однако любому хирургу известно, что никакие меры никогда не позволяют полностью избавиться от микробов, как ни старайся.
Осознав тщетность борьбы с микробами, Фейгельман понял, что дело не в них. То есть, наоборот, дело как раз в них. Суть его “физиологической теории воспаления”, опровергающей Гиппократа и Мечникова, в том, что микробы, непременно появляющиеся во всякой ране, появляются там не случайно, они “приходят” выполнять необходимую работу: расщеплять и уносить из раны мертвую ткань.
Живой организм не может терпеть в себе мертвое, поэтому он всегда стремится избавиться от мертвых клеток, выкинуть их из себя. “Мертвые ткани несовместимы с организмом, и он отторгает их” — это и есть закон, открытый Фейгельманом.
Из закона следует, что при ранениях (даже небольших, типа ссадин) происходит такое же отторжение. Поврежденные клетки умирают, а организм старается от них избавиться.
Если мертвой ткани мало, ее вместе с микробами убирают клетки-“уборщики”, и рана заживает. А если мертвой ткани больше, чем могут утилизировать эти клетки, тогда там начинают размножаться микробы-сапрофиты, которые своими ферментами расщепляют мертвую ткань.
То есть выходит, что они работают на заживление, а медики, следуя правилам столетней давности, стараются их уничтожить, стерилизуя рану.
Конечно, кроме микробов-сапрофитов в рану могут и попасть опасные для жизни микробы, возбуждающие столбняк и газовую гангрену. Вот их действительно необходимо уничтожать, и организм сам начинает это делать. Во всякой ране сразу резко закисляется среда, и микробы по большей части в ней гибнут.
Все это — трафаретные физиологические реакции, которые происходят в каждом раненом организме. Но если на любые ранения организм всегда реагирует одинаково, это означает, что в нем уже заложен механизм “заживления”. И не надо бороться с проявлениями этого механизма, надо, наоборот, их усиливать и организму помогать.
Как только Фейгельман все это понял, ему уже было несложно создать препарат для борьбы с воспалениями. Он просто имитировал ту среду, которая сама собой возникает во всякой ране. Никаких дорогостоящих компонентов там не было: пепсин (фермент, расщепляющий мертвые ткани), аскорбиновая кислота и глюкоза, вот и все. Препарат опробовали на кроликах. Результаты оказались хорошими, и вскоре Фармкомитет дал разрешение на лечение препаратом хирургических больных.
У доктора Фейгельмана есть целая папка отзывов, полученных из семнадцати клинических институтов России о положительных результатах применения его препарата. Причем многие отмечали, что раны с ним заживают в два раза быстрее.
В общем, все вроде двигалось, и в июне 85-го Фейгельман уже должен был докладывать о результатах исследований на заседании научного совета в ЦИТО, но прямо перед ним вдруг взяла слово врач-микробиолог и, потрясая стопкой историй болезни, объявила, что его препарат убил пару десятков пациентов.
Все ахнули, как в театре. Препарат запретили, открыли уголовное дело, Фейгельману объявили строгий выговор, его монографию забрали из издательства. Потом, конечно, разобрались. У дамы, оказалось, имелись личные мотивы нападать на Фейгельмана, а препарат никого не убивал и убить не мог. В декабре 86-го года министр здравоохранения издал приказ продолжать исследования, но в ЦИТО Фейгельмана уже побаивались, и он вынужден был уйти — ушел хирургом в подмосковную больницу.
Потом он много раз обращался — и в Академию медицинских наук, и в научные институты, и в Минздрав, — предлагал: “У воспаления принципиально иная природа, давайте я сделаю доклад, давайте расскажу, давайте обсудим, поспорим, ведь мы, возможно, лечим воспаления неправильно, можно успешнее, давайте, нужно ведь развиваться, мы же люди, а не чурбаны”. Реакция — нулевая. Впрочем, недавно ему все же удалось выступить в Институте общей патологии и патофизиологии РАН. Но там, судя по всему, никто ничего не понял. Во всяком случае, ответ из института Фейгельману пришел такой: “Принять к сведению новые научные факты, изложенные в докладе. Считать целесообразным дальнейшую разработку автором новых препаратов. Рекомендовать обсудить основные положения доклада на заседании Московского научного общества хирургов”.
Вот и все.
...Интересно, что натуры творческие, с богатым воображением, давно поняли, что тот, кто создал человека, просто не мог не предусмотреть в нем механизм самозаживления ран. Вспомните фантастические фильмы и компьютерные игры! Там все монстры и чудища — биороботы, которые сами себя лечат. Ты его ранил в руку, у него сразу что-то зашуршало, зашкворчало, вспыхнуло, поползли зеленые язычки, и смотришь — рана затянулась. Вот и у людей, оказывается, тоже такая штука есть. Теперь осталось как-то довести это известие до медиков. Иначе они всегда будут лечить раны так, как сто лет назад им определил Мечников.
