Что произошло в тот вечер возле палатки “Куры гриль”, поначалу толком объяснить никто не мог, зато сразу стало известно, что стрелявший — сотрудник СОБРа и бывший охранник экс-главы МВД Владимира Рушайло.
Читатели разделились на два лагеря: некоторые считали, что милиционер выпустил пули в хулиганов, другие были уверены, что он не должен был стрелять в безоружных.
На днях Мосгорсуд поставил точку в этом скандальном деле. Сегодня в “МК” подробности этого судебного процесса.
В зале сидели потерпевшие — две тоненькие женщины с короткими стрижками. Мама убитого Панкратова и жена убитого Буравцева. Вместе комкали платки в руках, иногда плакали, иногда срывались и начинали что-то говорить подсудимому, а потом по очереди выходили в коридор капать валокордин.
Каждый день в суде появлялась внушительная делегация сослуживцев подсудимого. Несмотря на адскую жару, в камуфляже и орденах. Соловьев их приветствовал улыбками и кивком головы. На следствии своей вины он не признал. И в суде продолжал гнуть свою линию, мол, стрелял не в людей, а в озверелую толпу. Если б не выстрелил, то убили бы его самого. Мол, простая самооборона!
Он приехал к своей знакомой Светлане в палатку “Куры гриль” возле метро “Измайловская”. Пьяная молодежь залезала на поддон, пыталась открыть гриль и унести курицу бесплатно. Тогда он вышел, вежливо представился работником милиции, показал удостоверение и попросил не хулиганить.
Ребята стали оскорблять его, пытались отнять удостоверение и стали избивать бутылкой, палкой по голове и руками. Он пообещал им применить оружие, но они “совсем озверели”, и Соловьев достал пистолет. Они попытались отобрать и ствол. “Из последних сил” милиционер выстрелил в первого из нападающих. Человек (это был Панкратов) упал. А Соловьев, воспользовавшись заминкой, выскочил на дорогу и стал кричать, что произошло нападение на работника милиции. И тут он увидел, что к нему бегут двое. У одного, мужчины в зеленой куртке (это Буравцев), в руках был нож, он кричал: “Завалю, падла”. А другой (Герасимов) добавил: “Режь его, забирай пушку”. Испугавшись, что они его убьют и отнимут табельное оружие, Соловьев выстрелил в них по очереди.
Версия неплохая, только с добытыми доказательствами немного не стыкуется. Например, непонятно, чем избивали милиционера, если на месте происшествия не обнаружены не только палки или ножи, но даже пустые или битые бутылки.
Герасимов и Буравцев бежали с разных сторон и переговариваться не имели возможности.
Да и в своих первых показаниях многие свидетели говорят, что никакого конфликта у палатки не было. Девушка из компании спросила курицу “поподжаристей”, почти сразу вышел Соловьев, пообещал проблемы и выстрелил в Панкратова, а затем еще в двоих. Никакого удостоверения он не показывал и работником милиции не представлялся. И не избивал его никто до выстрелов. Уже после задержания к нему подбежало несколько друзей Панкратова и, очумевшие от смерти друга, стали наносить лежащему на земле убийце удары.
Так что самооборона очень напоминает расстрел на месте.
Добродушный пограничник
Первый погибший, 21-летний Андрей Панкратов был старшим сыном в семье. Веселый, безотказный парень. Очень любил всем делать подарки. Стеснительный немного, мог покраснеть, а от обиды заплакать. Матом не ругался, добродушный, все в шутку превратит, балагур, не обидит никого.
Страшно думать, что все, что осталось от веселого парня Андрея Панкратова, — это небольшая стопка армейских писем.
“Здравствуйте, мои дорогие и любимые родители, здорово, мой младший брат Санек! Пишет вам пограничник Андрюха, служащий на почти крае земли, Богом забытом Никели. Мы охраняем границу с Норвегией и Финляндией.
...Мамуль, спи ночью спокойно, ведь на границе сейчас стою я, твой курсант Панкратов. Не волнуйся, все будет нормально. До свидания, мои крепко любимые папа и мама, братишка Шурик. Крепко вас целую и обнимаю. Андрей”.
Вместе с этими тетрадными листочками родители бережно хранят благодарственное письмо — прислали с заставы.
Из армии Андрей вернулся повзрослевшим. Устроился работать жестянщиком в автосервис и работал как проклятый — без выходных, попросили сделать машину побыстрее. Уходил рано, возвращался поздно. Мечтал свою машину купить.
— Младший сын, Саша, очень замкнулся после смерти брата, — мама, Татьяна Панкратова, автоматически бросает таблетку валидола под язык. — Из дома не выходил. Молча у себя сидел, вечерами рыдал в подушку. А теперь тайком на кладбище ездит к брату...
* * *
— Исходить надо из объективной реальности, — объяснил мне свою точку зрения адвокат подсудимого, Дмитрий Краснов. — Кто эти люди, напавшие на милиционера? Некоторые из них судимы за хулиганство, а другие — за пьянство в общественных местах. Неужели вы думаете, что человек, который охранял высших чинов МВД, мог не разобраться в ситуации? У нас что, идиотов держат в охране?
Я, честно скажу, удивилась. Насчет идиотов в охране — ничего не скажу, не знаю. Но даже если информация о судимостях соответствует действительности, разве судимых теперь можно расстреливать направо и налево?
Из диалогов в суде.
Судья:
— А если бы к вам еще люди побежали, стали бы вы еще стрелять?
Соловьев, не раздумывая:
— Конечно.
Неприкаянный летчик
У второго погибшего, 52-летнего Алексея Герасимова, жизнь складывалась непросто. Он родился в многодетной семье и мать сдала мальчишку в интернат. С тех пор семья о нем забыла. Его изредка навещала лишь старенькая родственница. И однажды он ее упросил свозить его домой, посмотреть хоть издали, хоть разок, какая она, мама…
Худощавый паренек небольшого роста бредил небом и добился своего — стал летчиком. Летал на “Ми-8”. Добрый, целеустремленный, надежный. Работу безумно любил. И в личной жизни все сложилось: женился по любви, родился сын.
Все рухнуло в один день.
Врач из медкомиссии, пошуршав медкартой, грустно вздохнул:
“Отлетали вы свое, Алексей Анатольевич”.
Его списали на землю, и он потихоньку вычеркнул себя из списка счастливо живущих. Начал выпивать. Работал на заводе. Торговал бытовой техникой. Развелся. Потом два раза женился, но к тому роковому дню остался один.
Как выяснило следствие, в момент, когда началась пальба, Герасимов вышел из метро и направлялся к автобусной остановке.
...Хоронил его сын. Нести гроб было некому. Да и денег-то на похороны не было, Алексею-младшему пришлось заложить мобильник и взять в долг.
* * *
Соловьев на суде держался не просто уверенно, а даже развязно. Сначала я не поняла, почему человек, которому светит пожизненное лишение свободы, так нагло ведет себя. Я даже подумала, что он, может быть, уже видел свой приговор и ему здесь неинтересно. А потом поняла. Вот она, заноза, — стройная загорелая блондинка на соседней лавочке. Это Светлана — девушка, для которой он махал пистолетом в тот день и перед которой хорохорится сейчас. Иногда они встречались взглядами, и он как бы незаметно подмигивал ей: все, мол, нормально.
Многодетный охранник
Последние две пули прошили насквозь 33-летнего охранника Измайловской ярмарки Дмитрия Буравцева. 10 лет назад Дима женился на симпатичной москвичке Марине. У обоих за плечами было детство без родительской любви и неудачный опыт первого брака, а у Марины к тому же трое детей.
У Дмитрия не было своих малышей, и он безумно хотел дочку. Но Андрюша из-за ошибки врачей родился семимесячным и очень слабеньким. Чтобы выходить его, нужны были деньги, и немалые. Марина, не колеблясь, продала свою московскую квартиру, они переехали в недорогой дом во Владимирской области, и она с малышом начала долгое путешествие по больницам. Дима переживал страшно.
— Как-то просыпаюсь ночью, — рассказывает Марина, — Дима сидит у кроватки, гладит спящего Андрюшу по головке и плачет…
Марина боялась, что муж не сможет ровно относиться ко всем детям, но Дима полюбил их всех и никогда не разделял на своих и чужих. Как подработает, тащит кому машинку, кому куклу. Детей не проведешь, через полгода они стали называть его папой. А скоро родилась Аленка, здоровенькая и белобрысая.
В тот страшный день, 1 сентября, их Аленка шла в первый класс. Марина уговаривала Диму остаться дома, но его попросили отдежурить. А подводить людей он не любил. Вечером она позвонила на пост и стала ему рассказывать, как славно доча читала стихи. А он вдруг говорит: не могу, мол, больше разговаривать, по рации передали, что потасовка возле метро, надо вызвать милицию. И бросил трубку.
Он успел только подбежать к палатке и рухнул, сраженный выстрелом.
...После его смерти вдова и пятеро детей, все школьники, перебиваются с хлеба на воду. Марина сейчас работает в больнице на кухне подсобным рабочим, ее зарплата тысяча рублей и пенсия на детей 1400 рублей. Вот и все доходы. Дети всегда полуголодные, Марина может купить им вдоволь только макароны, рис и картошка для них дороги, а колбаса — редкое лакомство только для младших. Детские вещи давно уже не покупают — донашивают кто что даст. На это уже не обращают внимания, но Андрюше по-прежнему нужны дорогие лекарства.
— Старший, Максим, школу бросил — денег-то совсем нет, — расстраивается Марина. — Я уже смирилась — ну хоть себе что-нибудь купит, все легче. Он заработал и мне туалетную воду принес. Папки, говорит, у нас нет, кто же тебе подарок сделает. А я заплакала: лучше бы что-нибудь нужное купил…
“А я и не целился”
Из диалогов в суде.
Прокурор:
— Если вы хотели всего лишь отразить нападение, то почему стреляли в Герасимова и Буравцева по 2 раза?
Соловьев:
— Я не думал и не целился. Меня учили так стрелять, если меня хотят убить.
Это очень важные слова “меня так учили”. Чтобы понять, насколько они важные, надо знать, что за человек подсудимый.
Студент 4-го курса Московской городской юридической академии. Характеризуется исключительно положительно. Капитан милиции. В органах с 1997 года. Скрытный, по характеру немного жестковат, спиртного не употребляет.
“Хорошо ориентируется в сложной оперативной обстановке, в экстремальных условиях принимает правильное решение. Нормативы по огневой и специальной подготовке выполняет на хорошо”. Такую характеристику ему дало руководство.
А психиатры признали его вменяемым, отметив, что ему присущи самоуверенность, демонстративность, переоценка собственной личности. А также, что Соловьев не мог правильно оценить ситуацию и выбрать наиболее оптимальный способ ее разрешения.
По мнению медиков, “конфликт привел к возникновению у него эмоционального напряжения. Это обусловило актуализацию профессионально сформированных навыков и стереотипов поведения в ситуации непосредственной угрозы”.
Нормальным языком это означает следующее. Дмитрий Михайлович, как вы знаете, охранял Владимира Рушайло. Сопровождал в Чечню. Но, по нашим данным, на Кавказ он не только ездил охранять экс-министра, но и помогал Родине наводить порядок. В некотором роде стрелял налево и направо. И привык. Накрепко затвердил: если что-то угрожает — мочи всех. И здесь, в Москве, рядом с мирными людьми, как только возникла опасность, голова вспомнила, что нужно делать, и дала привычный сигнал: мочить.
“Необходимо оправдать”
Прокурор Наталья Макарова особо обратила внимание суда, что, убив Панкратова, Соловьев не стал убегать, а шел навстречу Герасимову и Буравцеву. И когда они сблизились, он не пытался решить ситуацию миром: не попытался договориться, не применил приемы рукопашного боя, а сразу выхватил ПМ и выстрелил. Она усмотрела в этом хладнокровный умысел на убийство и попросила лишить его свободы на 20 лет. В зале повисла озадаченная тишина.
Адвокат напомнил суду, что по-прежнему считает, что угроза жизни его подзащитному была реальная, и назвал компанию гуляющих “озверелыми пьяными негодяями”. После избиения у него был сломан нос, пробита голова, разбито лицо, все тело в синяках.
Кроме того, защитник посчитал, что необходимо возбудить уголовное дело в отношении погибших на предмет покушения на грабеж (курицы) и нападения на Соловьева как сотрудника милиции… И заключил: Соловьев пытался пресечь беспорядки, а потому его необходимо оправдать.
Татьяна Панкратова объяснила, что ее сын в принципе не мог ни на кого броситься, потому что не так устроен.
Марина Буравцева старалась не смотреть на убийцу любимого человека.
— Ты знаешь, как это страшно, когда дети все время просят: мам, кушать хочу?
Сказала и посмотрела ему прямо в глаза. Гладко выбритый Соловьев сидел в клетке и улыбался. Марина ничего больше не стала говорить. Села на свое место и заплакала.
* * *
Суд посчитал выстрел в Андрея Панкратова убийством в пределах необходимой обороны, поскольку Андрей был сильно пьян и находился в компании, поссорившейся с милиционером из-за птицы. По этому эпизоду Соловьева оправдали.
Татьяна Панкратова кусала губы и отворачивалась, чтобы не смущать суд непрошеными слезами.
По двум другим погибшим суд решил, что два мирных и безоружных гражданина, не имевших никакого отношения к куриной компании, и бежавших с разных сторон, никакой угрозы для Соловьева не представляли. Поэтому он признан виновным в убийстве и приговорен к 10 годам лишения свободы в колонии строгого режима. Кроме того, он должен выплатить Марине Буравцевой согласно ее исковому заявлению 200 тысяч рублей.
Соловьев из клетки презрительно ухмыльнулся.
Конвойные милиционеры, переживавшие за брата по оружию, поморщились.
Светлана посмотрела на Соловьева жалобным, как у собаки, взглядом. Кого жалела больше, себя или его, не знаю: накануне она призналась мне, что будет ждать любимого из-за решетки при любом раскладе…
Адвокат Соловьева был растерян:
— Странный приговор. Если признавать самообороной — то все. А так...
— Он вернется в УБОП, — скрипя зубами заверили меня друзья Соловьева, представившиеся “боевыми товарищами”. — Он просто уходил от конфликта. Любой поступил бы так же.
Вам еще не страшно? Понимаете — любой. И ведь где-то их этому учат на погибель нам: в случае любой опасности выхватывать пушку и палить не целясь.
Соловьев, похоже, искренне уверен, что расстрелял мужиков за дело. Пьяные софринские спецназовцы тоже били себя в грудь: мы Чечню прошли, где, дескать, уважение? Но софринцам “не повезло” — в этот раз оружие оказалось в руках мирных граждан, и военные понесли потери.
Государство уже много лет занимается своим любимым делом — налаживает мирную жизнь в Чечне. Власти не хотят думать, что делать с огромным числом людей, которые за годы чеченского конфликта научились только воевать. А бойцы, не дождавшись высокого решения, уже занялись своим любимым делом, превращая наши города в поле брани.
