Разминка
Совместная мастерская не готовит актеров и режиссеров в одном лице. Она уникальна тем, что возрождает старую вгиковскую традицию объединять актерскую и режиссерскую группы. Ведь в жизни эти две профессии неразделимы, так пусть еще студентами и привыкают друг к другу.
Режиссерская группа Сергея Соловьева и Валерия Рубинчика поступала в прошлом году и уже перешла на второй курс, а актерскую набирает Владимир Мирзоев только сейчас. Логика тут есть — режиссер всегда должен стоять над актером. Конкурс среди последних — 30—40 человек на место. А мест всего 20, причем из них только 10 бюджетных, остальные — коммерческие, за 2,5 тысячи долларов в год.
12.00. Председательствует в экзаменационной комиссии Соловьев. Решено сначала вызывать самых видных и перспективных, потом — остальных. Члены комиссии заседают уже в восьмой раз и знают каждого абитуриента как облупленного.
За дверями нарастает возбуждение. Молодняк одновременно боится этой самой главной аудитории и рвется поскорее туда попасть.
— Ну, сейчас будем резать по живому! — обреченно заключает Соловьев и дает отмашку пустить первую жертву.
Старт
12.15. Каждый из переступающих порог аудитории — экспонат уникальный и заслуживающий отдельного описания. Жертва №1 — эмоциональная блондинка в красной кофте. Ей достается вопрос, который в этот день станет основным, — про увлечения в области книг, спектаклей и фильмов.
— Я благодарный зритель, мне все нравится! Вот, в “Современнике” посмотрела “Пигмалиона” — там Яковлева так классно играла! Вроде ей уже лет немало, а все как девочка!
Если целью этой речи было вызвать смешок у членов комиссии, то она попала в самую точку. А из песен блондинка выбрала “Темную ночь” — вообще-то петь и декламировать на этом туре уже не нужно, но если уж очень хочется...
№2 — хрупкая 17-летняя Юля из балета “Тодес”. Если использовать современную терминологию — девочка-мажор с набором мусорных слов вроде “напрягает” и “на самом деле”. За плечами — учеба в модельном агентстве, 4 года хореографии и новый попсовый проект. На провокацию поддается сразу и по-детски легко продает с потрохами все свои увлечения:
— Образование для меня важнее, чем танцульки. Книжки? На меня производит впечатление различная философия, фантастика и Фрейд, — инфантильно сообщает пигалица, тряхнув точеной головкой и тремя сережками в ухе. А на личике написано, что живет Юлек у мамы с папой как у Христа за пазухой и шагает по жизни легко и непринужденно.
№3 — скромный мальчишка-обаяшка 19 лет от роду. “Ребеночек” — прозвала его женская часть комиссии. Белая летняя рубашка с якорями, аккуратная прическа с пробором.
— Папы у меня нет, царство ему небесное, мама мороженым торгует, брат старший — повар, — рассказывает он. На вопрос, как у него с учебой, отвечает оптимистично: — Нормально. Английский сейчас чуть забыл, а так — стабильное “3”!
№4 — обворожительная фея с огромными глазами и распущенными волосами. Приехала из города Унеча, где растут знатные брянские леса и есть памятник старины — Ленин с протянутой рукой. Девочку завернули из одного театрального училища, заявив, что у нее “неправильный овал лица”. А овал на деле выглядит очень правильным и хорошеньким. Из актрис ей нравится Амалия Гольданская — “она в рекламе хорошо снялась”, а из книг — интрига под названием “Сладкая месть”. Глазищи феи загораются, когда она пересказывает комиссии содержание книжки, где дочь 20 лет мстит своему отцу — видимо, за какие-то прегрешения его бурной молодости...
№5 и 6 — объекты более зрелые и серьезные, чем предыдущие. Их появление говорит о том, что в артисты рвутся не только мечтательные, только что выпущенные на волю школяры. №5 — брюнетка в очках Альпеисова из Алма-Аты, имеющая уже два высших образования, в том числе инженера-строителя.
— У нас в семье все любят учиться, — комментирует свое рвение она. И никаких женских штучек, цацек и декольте — футболка с джинсовкой да сумка через плечо. Кандидат №6 — взрослый угрюмый парень весь в черном. Женат, и его не пугают 4 года чудовищной студенческой жизни и стипендия в 180 рублей.
№7 — Хамраев-младший, сын узбекского режиссера Али Хамраева (“Бо Ба Бу” и др.). Уникальный по своей отвязности тип в рваных джинсах с заплатками, недавно переехавший в Россию из Италии. Уселся вразвалочку на кресле, ноги — только что не на стол:
— Хочу играть в боевиках и экшне. Комедии — не думаю, что они мне подойдут. Из книг я начинал читать “Маэстро и Маргариту” на итальянском и “Небожественную комедию”.
И монотонно зашпарил по-итальянски кусок из Умберто Эко и поэму Данте, которую так упорно и называет — “Небожественной”. Вердикт комиссии: “Абсолютно не свойственное русскому человеку чувство внутренней свободы и уникальная архитектура лица — смесь узбека и итальянки. Ему насрать на всех с высокой колокольни. Надо брать”.
Передышка
14.30. Экзаменационная комиссия уходит на перекус и чай-кофе в передвижном буфете на первом этаже. На лестнице перед аудиторией вовсю дымят, а на ступеньках, сцепившись локтями, сидит хорошенькая пара — парнишка в голубой рубашке и светлая девочка в черном платьице “а-ля 60-е” — в горох и с белым воротничком. Выделяется пара из массы тем, что оба читают толстые книжки.
Воспользовавшись свободной минуткой, я задаю мастерам вечный вопрос абитуриентов:
— Какие главные критерии отбора “в актеры”?
— В первую очередь я смотрю на талант и особенности индивидуальности, — отвечает Мирзоев. — Потому что есть люди способные, но попадающие в какой-либо стереотип. А есть особенные — не только лица, но и человеческие индивидуальности. Ведь можно научить актерской технике, а тому, что мама с папой дали, научить невозможно. При этом никакой объективности в нашей профессии нет изначально.
Рубинчик:
— Поскольку мы действующие режиссеры, то подходим к экзамену как к подбору актеров на съемки фильма. Не обязательно, чтобы все были красавцами, — нам важнее психофизический тип и его гармония или дисгармония.
Соловьев:
— Мне всегда смешно, когда говорят, что артистов набирают “по блату”. Ну как можно брать по блату, если только потом ты не собираешься с ними работать? Только по таланту. В этот раз мы начинали с очень пессимистичного момента: люди шли и шли, а мы понимали, что они идут “в артисты” и брать некого...
Мирзоев уточняет, что в некотором смысле это действительно блат, но особого рода — если человек “твой”, он тебе действительно интересен и может стать частью твоего художественного мира.
Тем временем в коридоре мается абитура. Вот стайка нимфеток в маечках на тонких лямках, шортах и коротких юбках и девица с длинным зонтом-тростью. Ребята, успевшие познакомиться и, как воробьи на проводах, чирикающие на партах вдоль стены. Молчуны, уже понявшие, что все вокруг — сильные конкуренты, и обдумывающие свое будущее...
За мастерами хлопает дверь. “Следующий — Федотов. Заходи. Приготовиться Янышевскому!”
Финишная прямая
16.30. У Соловьева пронзительно звенит мобильник. Режиссера давно ждут на монтаже его нового фильма — “О любви”. Но конца экзамену не видно, поэтому монтажу сегодня тоже не светит.
Начинают прогон второй части поступающих — тех, которые не главные фавориты, но тоже имеют шанс. Друг за другом проходят:
— тройка из Челябинска, познакомившаяся только в Москве;
— девица, уверяющая, что ее не приняли в театральное из-за того, что пришла на экзамен без каблуков;
— девочка-куколка с 5-го курса журфака МГУ, ненавидящая писать заметки;
— мальчик с флейтой, под звуки которой комиссия вырубается и впадает в состояние сна;
— джазовая певунья-любительница с двумя разрезами на юбке;
— наивная простушка, интересующаяся: “А меня могут перевести на бесплатное отделение, если я буду очень-очень хорошо учиться?” На ответ: “Если только кого-то оттуда выбросить...” — девочка шмыгает носом: “Ну, может быть, какая фотомодель ногу сломает”.
Народ заходит все более вялый и измученный. Мирзоев замечает, что, по его ощущениям, нормальный актер вообще не может сдать экзамен — психика не справится.
Напоследок решено устроить кинопробы, и кандидатов на выход в финал запускают по второму кругу. Теперь каждый из них — в кадре на мониторе. Любопытное наблюдение — кажется, что для кинопрофи Соловьева киногеничность важнее, чем для театрального Мирзоева. Как же они придут к единому мнению?
— Конечно, нам хотелось в нашу совместную мастерскую набрать таких “двустволок”, потому что для общения с камерой нужен другой тип энергетики и обаяния, — говорит Соловьев. — Есть актрисы, которые при виде этой стекляшки необыкновенно воодушевляются и преображаются, у них даже глаза меняются. И на это камера всегда отвечает любовью и из стекляшки превращается в заинтересованного партнера.
— Какие же актеры вам нужны — киношные или театральные? — спрашиваю я у Мирзоева.
— Я думаю, что наши фавориты, несомненно, в этом смысле синтетические люди.
Лестница победителей
18.00. Для объявления результатов в аудиторию запускают по 10 человек.
— Все, пришла наша смерть, — произносит кто-то в полной тишине. Десятка расселась полукругом — вид у всех растерянный, как у котят, оставшихся без мамы. Первым двум десяткам выносят безнадежный приговор, далее следуют платники. А за ними — те самые везунчики, заработавшие право учиться на бесплатном отделении. Семь мальчиков, три девочки.
— Вот так выглядит основная группа, можете посмотреть друг на друга, — произносит председатель комиссии.
— Мы уже в коридоре друг на друга нагляделись, — слышится в ответ. Немного странно, что бешеной радости на лицах нет — кажется, напряжение последних часов съело все прочие эмоции. Та девочка, что сидела на лестнице с книжкой, прошла на бесплатное отделение, а ее другу предложили платный вариант. Обидно и накладно для молодой семьи — оказалось, что они уже официально зарегистрировались, хотя жене всего 17 лет.
Следующий экзамен — устная литература и сочинение. Там отобранные таланты и индивидуальности сразу же превращаются в обычных школьников. А их будущие мастера волнуются и советуют: “писать короткими фразами, заменять “ненадежные” слова на более легкие и не изощряться в тонкости мысли”.
— И настройтесь, что никакой другой жизни, кроме этой аудитории, у вас не будет. Это жуткая профессия, где выживает только тот, кто серьезно относится к делу, — напутствует Соловьев, и стайка обнадеженных счастливчиков просачивается назад, в коридор, где наконец-то слышится оживленный шум и смех.
