На этой неделе классик отечественного кинематографа Михаил Козаков закончил съемки нового телефильма. Корреспонденты “МК” оказались единственными из пишущей братии, кто побывал на съемочной площадке.
Для съемок Козаков выбрал Киностудию имени Горького. В седьмом павильоне на фоне шикарных исторических декораций разворачиваются действия двухсерийной музыкальной комедии “Джокеръ”.
Собственно, для “Джокера” выбрана хорошо знакомая Козакову тема: произведение Сухово-Кобылина “Свадьба Кречинского”. С этим материалом Михал Михалыч работает уже третий раз. Первый заход закончился ничем, вторая попытка была более успешной и нашла воплощение на сцене Театра сатиры, где сегодня с неизменным успехом идет мюзикл “Игра”. И вот — третья версия. В отличие от “Игры” (кстати, первоначально картина должна была именоваться именно так) в “Джокере” — все новое: песни и романсы на музыку и стихи Александра Шевцова.
В фильме заняты Анатолий Равикович в роли Расплюева и Виктор Борцов в роли Муромского. Женские роли достались Ольге Остроумовой (Атуева) и молодой актрисе Сатиры Елене Подкаминской (Лидочка). Из молодых на площадке был замечен герой фильма “Звезда” Артем Семякин (Нелькин). “Средний возраст” поделили Михаил Ефремов (Кречинский) и мхатовский Игорь Верник (ростовщик Шприх). Кстати, Шприх — образ, созданный Козаковым искусственно. В нем соединены Бек из “Свадьбы Кречинского” и Шприх из лермонтовского “Маскарада”.
Фишкой фильма станет то, что на экране все поют. Даже Ефремов с Равиковичем, которых сложно представить в этой ипостаси. Но не пение было самой серьезной проблемой, а время. Его так не хватало, что Козаков задал бешеный, сумасшедший, нереальный темп. 24 съемочных дня для двухсерийной картины — это очень мало, мизер! Вдобавок съемки отягощались невиданной московской жарой. Кондиционеры гоняли горячий воздух, и после трехнедельного марафона актеры были порядком измучены. В момент нашего появления на площадке Козаков доснимал финал картины — арест Кречинского и его раскаяние.
— Камера готова? Мотор! Начали! — голос режиссера гремит на весь павильон.
Каждую сцену репетируют по нескольку раз, потом гонят несколько дублей. Благо позволяет техника — фильм снимается на “цифру”.
— Миша, прошу тебя, посмотри, как это делаю я, — обращается Козаков к Ефремову.
Ефремов же никак не может попасть в рисунок роли, задуманный Козаковым. Михал Михалыч поднимает руки к потолку, нервно дымит неизменной трубкой и что-то шепчет. Потом оборачивается к съемочной группе, подмигивает и улыбаясь говорит: “Он гениальный актер. Только Миша может сыграть так, как я это вижу. Просто сегодня у него не получается...” После восьми дублей удовлетворенный Козаков ставит точку: “Стоп. Снято”. Все с радостью на лицах расходятся на обед.
Интересно наблюдать, как интеллигентный Равикович, выйдя со съемочной площадки, тихонечко садится на стул и пьет чай. Потом внезапно обращается к первому встречному и начинает проговаривать текст. И не просто проговаривать, а вжившись в роль, на полном серьезе. Так, что мурашки бегут по спине.
И вот снова голос Козакова: “Я буду делать столько дублей, сколько мне надо. Не уговаривайте меня. Я прекрасно знаю, что должно быть на экране”. Михаил Михайлович как угорелый носится по площадке, что-то показывая и объясняя. Нервно раскуривает трубку, сидя у монитора, и в микрофон резко выражает свое неудовольствие. А если сцена удалась, он несколько раз подряд просматривает ее, заливаясь хохотом как ребенок.
Вскоре посмеемся и мы. Тем более что Козаков пообещал закончить монтаж и озвучку к ноябрю. А там и до премьеры недалеко.
