Тридцать две палочки в записной книжке. Так заключенные считают дни до освобождения. Каждая моя палочка — это звонок. И малюсенький шажок в сторону обоюдной зависимости. То есть в сторону интервью. Всего-то тридцать две палочки, полтора месяца взаимных расшаркиваний, и мы сидим с Мариной Анисиной в московском кафе. Марина начинает трогательно извиняться за то, что встречи пришлось ждать так долго. Но я ее прерываю. Потому что на месте олимпийской чемпионки в танцах на льду и просто мировой звезды я бы вообще закрыла себя для прессы. Хватит издеваться-то...
— Марина, вы еще не возненавидели журналистов?
— Пока нет. Только очень хочется наконец отдохнуть. С соревнованиями мы решили закончить, но еще покатаемся. Ну, не так уже, конечно, — мы должны, а потом опять должны — все чисто по желанию. Сейчас мы отдыхаем — партнер вообще в Южной Америке, он мне сразу сказал: на октябрь ничего не планируй. За десять лет накопился такой стресс, что хочется в конце концов расслабиться.
— Удалось?
— А вы как думаете? Некоторое время назад меня один молодой человек умолял об интервью, его предупредили: только ни слова о Тайванчике... И что вы думаете? Выходит интервью с заголовком: “Ни слова о Тайванчике”.
— Не буду врать, что меня эта тема не интересует. Вернее, не так — сама история не очень, потому что она из разряда американских боевиков, а вот ваша реакция... За это время, что идет скандал, с вами кто-нибудь из официальных американских лиц выходил на связь?
— Я три месяца была с партнером в Америке, мы выступали в туре. Крупные города, бесконечные прокаты — и ни одного звонка от заинтересованных лиц. Чтобы меня куда-то вызвали или что-то спросили. Ни-че-го!
— Может, дело в том, что, когда бомба с русской мафией взорвалась, вы уже были в Англии. Хотя и там, как мне недавно рассказывали очевидцы, вы узнали все чуть ли не последней. И у вас были та-а-кие глаза!
— Я себя со стороны не видела. Но в шоке точно находилась. Утром прилетела из Америки в Англию — у нас были показательные выступления. И кто-то ко мне подошел: ты чего-нибудь слышала? А я вообще не понимаю, о чем речь. Только улавливаю: “Тохтахунов” — фамилия человека, которого я действительно знаю. Бред полнейший. Я никак не могу понять, что такое-то? Но, чувствую, меня на все лады уже склоняют, хотя толком никто ничего не говорит. И так получилось, что куда-то телефон мобильный дела и даже позвонить никому не могу, поэтому, кстати, до меня первые звонки, первая информация и не дошли. А в гостиницу пришла — во всех новостях показывают меня, Тохтахунова, Сихарулидзе... Наверное, в этот момент у меня и были та-ки-ие глаза. Не могу сказать, что я очень любопытна, но, когда это касается тебя лично, все-таки почему-то хочется выяснить до конца, в чем дело. Мои мне ничего не говорили, менеджер, оказывается, был в курсе скандала, но все молчали.
— Боялись, что все окажется правдой?
— Да вы что?! Никто даже на секунду не мог в это поверить, просто понять ничего не могли. После шоу я сразу полетела во Францию, а по дороге, какую газету ни возьми — везде я с Аликом. Ну ладно, думаю, прилечу сейчас домой — разберусь!
— Так получилось, что вы летели, а я звонила в Лион вашей маме и, разбудив ее, оказалась первым журналистом, который рассказал, что случилось. И она у меня спросила: а Марина-то знает? Выходит, вы даже маме не позвонили?
— Да, телефон-то я потеряла, а случилось все молниеносно. Вы не представляете, что потом началось... Телефон разрывается, но я не подхожу, потому что не могу ничего понять. Пока разбирались... Надеюсь, что сейчас все поняли, какой это бред. Как вы думаете, поняли?
— Бред бредом, но Тохтахунов-то сидит...
— Я до сих пор не знаю, как это все трактовать. Как может человек, который вообще не имеет никакого отношения к фигурному катанию, повлиять на результаты Олимпийских игр? Я уж не говорю о том, что Алик не говорит ни по-французски, ни по-английски, и потом, мир фигурного катания достаточно узок. Да, меня знал, мы общались. Как так — сажать за это человека?
— А за то время, что Тайванчик, уж простите, я его буду называть этим общепринятым именем, находится под арестом, не было звонков от его адвоката, от него самого, в конце концов?
— “Таймс”, “Пипл”, бесконечные печатные издания и телевидение. Больше никто не звонил. На самом деле вся эта ситуация некоторым образом началась уже на Олимпийских играх — уже там, когда история с парным катанием и вторыми медалями развернулась, мне задавали вопросы типа: “Как вы на все это реагируете, что вы лично думаете?” Я, на свое счастье, ни на что в Солт-Лейк-Сити не отвлекалась. И с самого начала решила — это для меня главное в жизни соревнование. Лучше я потом приеду и все посмотрю. Не хочу ничего знать. И мой партнер Гвендаль точно так же ни телевизор не смотрел, ничего. Полная концентрация на главной цели.
— Одна из версий скандала с Тайванчиком — раскрутка чемпионата мира по фигурному катанию, который состоится в Америке, в Вашингтоне. На кону большие деньги — спонсоры, реклама. После Олимпиады трудно чем-то удивить, поэтому надо бить беспроигрышно...
— Да кто этим будет заниматься, ФБР? У них поважнее дел нет? Я, как и многие, конечно, разговаривала с Аликом, и не раз, но в последнее время очень редко — потому что он не жил уже во Франции. Но как можно вообще было объединить нас с Аликом в какой-то криминал? Он абсолютно нормальный человек, доброжелательный, гостеприимный, и существует масса людей, общавшихся с ним, — он вообще очень общительный.
— Но вы можете объяснить его увлечение спортсменами?
— Люди, живущие за границей, выискивают себе подобных. Он сам занимался спортом. У меня мама его знает, папа был знаком с ним задолго до меня — не были друзьями, но встречались. Тем более Париж такой город, где всегда много русских. А он, не зная французского, с кем еще мог встречаться? Какая-то болтовня кругом сплошная, которая в моей голове не укладывается. Я знаю его дочку Лолу. Живу в Лионе и из-за разъездов нечасто приезжала в Париж, но мы созванивались, даже как-то справляли Новый год вместе, отдыхали в Италии в одном месте. Потом, кстати, какая-то газета вышла с заголовком — “Марина Анисина: “Мы с Аликом отдыхали в Италии!”
— Еще одна версия — Тайванчик был этаким... понтярщиком. Хотя бы в шутку, но позволял себе сообщать публично о покровительстве тому или иному спортсмену. Может, кого-то негласно он действительно спонсировал?
— Никого и никогда. Я его знаю не настолько хорошо, конечно, чтобы быть в курсе его финансовых дел. Он всегда меня морально поддерживал: “Маринка, ты лучшая, ты лучше всех!” При этом он не бывал на соревнованиях. У нас было показательное выступление в Париже — и, по-моему, это был единственный раз, когда он видел фигурное катание живьем. Он вообще им не особенно интересовался. Человек, который куда-то пытается влезть, наверное, должен хотя бы тусоваться в этом месте, с этой публикой. В спортивный мир вообще невозможно человеку просто так, с улицы, попасть.
— В телефонных расшифровках фигурирует и ваша мама, вы допускаете, что...
— Моя мама может переживать за меня и может созваниваться с кем угодно и разговаривать с кем угодно. И это никакой не криминал.
— Вам не советовали тоже подать в суд за вторжение в частную жизнь: прослушивали же, получается, не только Тайванчика.
— Там столько неточностей, на которые можно подать в суд! Я вообще не знаю, о каких разговорах идет речь, что это за пленки. Да я и далеко не все публикации видела. Мне, например, звонят журналисты и спрашивают: а правда, что Алик за вами присылал вертолет в Нормандию? Я так, извините, ржала: а космический корабль — нет, не было? Или печатают снимок, где он с дочерью Лолой, а пишут — с Мариной Анисиной.
— Вы что, похожи?
— Да ничего общего! Она брюнетка, я рыжая, как вообще можно перепутать?
— А с Лолой вы не созванивались, все-таки невольно оказались с ее отцом участницей скандала.
— Нет, не созванивались. Поначалу мне даже неудобно было как-то, неловко — такой бред, и я каким-то образом замешана. У меня вообще такое впечатление, что про весь этот скандал люди, далекие от фигурного катания, знают значительно больше, чем мы. Спортсмены, как ни странно, все узнают чуть ли не последними. Потому что все время делом заняты.
— Вы не боитесь, что теперь у вас будут проблемы с американской визой?
— У меня грин-карта, мне виза не нужна.
— Применительно к вашей ситуации с Тайванчиком впору сказать: что я, рыжая, что ли, за чей-то почти голливудский сценарий отдуваться? Правда, ваш цвет волос...
— Да, я уже давно красная. Хотя после проигрыша на чемпионате мира перед Олимпиадой решила — надо что-то делать. Пришла в парикмахерскую, говорю: хочу быть блондинкой. “Марина, ты что, так нельзя, давай постепенно”. — “Что? Постепенно? Нет, сразу и сейчас. Через неделю я должна уже выступать в новом облике!” В общем, целое лето проходила блондинкой. Мне было неплохо, загорелая...
— И друг ничего не сказал?
— Не хочу на личные темы разговаривать и не очень понимаю людей, которые налево и направо про свою личную жизнь рассказывают. Кому какое дело? Так вот, мне тренер в начале сезона вдруг говорит: “А что ты решила со своими волосами? Мне этот цвет не нравится”. Я удивилась, говорю: “Чего раньше-то молчала?” — “Да тебе идет очень, классно, но на льду ты... лысая!” Партнер-то тоже блондин... И к тому же у нас испанский танец — какая страсть в таком “лысом” варианте? Так я снова стала красной.
— Ваша карьера в любительском катании закончилась. Не пожалели еще? Возраст не критический, тем более для танцев, мастерство оценено высшей спортивной наградой...
— У всех спортивная карьера складывается по-разному, у нас она была не легкая, и не скоротечная — появились, выиграли и пропали. Может быть, слишком мало еще времени прошло, но никакого сожаления нет. И самое главное: мы добились в спорте всех высших наград.
— Полочку для олимпийского “золота” отдельную выделили?
— Оно в банке хранится.
— Пройдет пара лет, забудутся не только победы, но даже и скандалы, морально вы готовы к забвению? Вон даже про Грищук — Платова как быстро публика забыла...
— Честно говоря, я об этом не задумывалась особенно, но у Грищук — Платова несколько другая ситуация: распалась пара, и они перестали выступать. Для них началась совсем другая жизнь — Оксана сейчас ребенка вот родила... Сейчас и я немного на распутье — десять лет не жила в России, очень скучала, но и Францию не могу уже от себя оторвать. Ох, как бы эти две страны объединить: у меня есть и задумки, и предложения, но на все нужно время. Причем я совершенно не боюсь, что дело мое будет совсем далекое от спорта, а может, даже не иметь с ним ничего общего. Самое главное — мое желание. Когда я что-то решала для себя и шла к этой главной цели — у меня всегда получалось. И трудностей я не боюсь — потому что они будут везде. А то, что я прошла в спорте, только поможет — меня испугать сложно.
— Марина, сколько я вас знаю, вы обычно очень охотно давали интервью российским журналистам, хотя выступали за Францию. Но тем не менее в ваших словах сквозил подтекст: они еще пожалеют, что меня потеряли...
— Все плохое я очень быстро забываю. Но тогда, конечно, была обида. Даже не на конкретных людей — ну влюбился партнер в девушку, которая каталась в нашей группе, и решил выступать с ней в паре. (Партнер — Илья Авербух, девушка — Ирина Лобачева, серебряные призеры Олимпиады, муж и жена. — Ред.) У нас с Ильей всегда были только деловые отношения и много конфликтов. И, может, в душе мне иногда даже хотелось поменять партнера, но я знала, что мы очень перспективная пара, и это главное. Когда все произошло, мною, конечно, двигало честолюбие, желание добиться чего-то в отместку, что ли. Я верила, что с моей целеустремленностью и мыслью о том, что Илья — не единственный партнер на белом свете, все реально.
— Давно меня мучает любопытство: а как бросают партнершу, с которой ожидает стопроцентный успех? Илья, что, — просто перестал тренироваться?
— О, нет, все не так было. Во-первых... Он мягкий человек и какое-то время просто боялся мне сказать правду. Мне сказали друзья: “А ты слышала?..” В конце концов я его сама спросила напрямик: “Илья, слушай, в принципе я знаю, что ты решил кататься с Ирой, чего ж ты молчишь и мне не говоришь ничего, а я время трачу?” — “Ну да, понимаешь, это тренер так решила. Ну а что ты будешь делать?” — “За меня не волнуйся. Ты же принял такое решение и обо мне не думал? А что будет дальше... это мои проблемы”. — “А может, тебе с тем вот попробовать?” Вот это меня взбесило: в такой ситуации он еще мне будет советовать, с кем кататься! Я ни о чем не жалею, у каждого своя судьба, видимо, так и должно было быть. Ситуация была тяжелая, могло вообще ничего не получиться, но... — меня просто тянуло на невероятные подвиги.
— Итак, у вас на тот момент по плану был подвиг, но не говорите, что ни одной слезинки не проронили...
— Нет, плакать я не плакала, мне эта ситуация даже как-то понравилась. Мама говорила: “Марина, как ты не понимаешь — это же все!!!” А я написала и отправила два письма — в Канаду, Виктору Краатцу, и Гвендалю Пейзера во Францию. Я даже не знала, кто мне ответит. Все это было, конечно же, абсолютной самодеятельностью. На профессиональном уровне так никто не делает. Мне просто повезло: я вытащила лотерейный билет. У меня была подруга, которая жила в Швейцарии и, как мне тогда казалось, прекрасно владела французским языком. Я решила, что она мне составит шикарное письмо, и партнер не глядя согласится на все. Кстати, мама Гвендаля недавно спросила: хочешь посмотреть на свое письмецо? А там ошибок — с ума сойти можно! А до Канады мое послание вообще, оказывается, не дошло. Прошел, наверное, месяц молчания, но я готовилась к отъезду: я знала, куда-нибудь все равно уеду... Бегала, круги наматывала, на диету села. Гвендаль позвонил после Нового года. И я полетела в Лион с твердым решением: если мы решим кататься, то делать это будем только в Москве. И... с первой встречи сразу поняла, что Гвендаль в другую страну не поедет ни за что! Но главное — на льду у нас сразу как-то все получилось, такое бывает редко. Мне было семнадцать лет, все казалось простым и подвластным — придется все-таки остаться, решила я.
— А язык, российская школа танцев, московская тусовка, наконец? Теперь вы понимаете, что заново въехали в мир фигурного катания исключительно на характере?
— Смешно сказать, но единственное, что тогда меня очень смущало, — я всегда мечтала о высоком партнере... Значит, не судьба. Но Гвендаль в другом замечательный партнер — умеет представить Женщину. Он вообще очень галантный молодой человек.
Начались сплошные тренировки с шести утра... Конечно, вы правы, я выехала на характере. Да, мы с Авербухом были двукратными чемпионами мира в юниорах, и, если бы не расстались, может, все бы у меня и легче, и быстрей в жизни получилось. Но я узнала другую страну, других людей, другую культуру, язык...
— Похоже, папа, известный хоккеист, и мама, фигуристка, еще с пеленок объяснили вам, как надо бороться за место под солнцем...
— Я крылья в тяжелой ситуации стараюсь не опускать, наоборот. Конечно, колоссальный стресс — это Олимпийские игры, чемпионаты. Я участвовала в двух Олимпиадах — в Нагано были третьими, в Америке — первыми... Хотя раньше как-то спокойнее реагировала на стресс. Помню, на Европе перед Олимпиадой мы вытащили последний номер перед произвольным танцем — а там пока все участники пройдут... В раздевалке сижу, думаю: “Не пойду выступать, вот что будет, то будет — не пойду, и все”. Потом опомнилась: что, совсем крыша поехала? А вышла на лед — все забыла.
— Константина Райкина недавно спросили, как быстро артист выходит из образа? Простите, процитирую: “Задница еще на сцене, а лицо в гримерке уже другое”. Речь, конечно, о профессионалах высокого уровня.
— Да, лед, как и сцена, все разом меняет. Я, кстати, никогда не занималась с психологом. Хотя мой партнер занимался. Во-первых, верила в свои силы, во-вторых, мне казалось, что если уж копаться в душе, то это должен быть наш человек, русскоязычный.
— Время стрессов позади. Последний месяц вы даже не тренируетесь...
— И так хорошо себя чувствую — просто шикарно. Мне точно надо в себя прийти. Помню последний Новый год — все гуляют, а мы что-то решили переделать, так сложилось. И вот каток закрыт, вся Франция вообще закрыта, но мы добыли ключи от катка. Вошли — холод, темнота — и никого! Тренера на один день отпустили — не маленькие дети, отработаем. Переглянулись с Гвендалем — ужас, а что делать?
— Какой он, Гвендаль?
— Не могу сказать, что он жесткий человек. Он умный и рассудительный, работоспособный — мы очень удачно друг друга всегда дополняли. Совершенно разные, но дело было общее. Я принимаю решение сразу, сегодня, сейчас — все. Он же — “подожди, я должен подумать”. Но ссор сильных не было, в фигурном катании ведь разное бывает — и до драк доходит. Я всегда помнила, что иду к цели. Ну встанет он в позу, и что — из-за этого пропускать тренировки?
— А женская стервозность?
— Ну, может, как раз ее-то у меня и нет.
— Ну-ну, а я помню выражение вашего лица, когда вы проиграли итальянской паре чемпионат мира перед Олимпиадой. Глазами-то так зыркали...
— У спортсменов состояние взрыва изнутри заложено, просто генетически. А с итальянцами тогда — ну, нечестно они выиграли. И даже Барбара сама подошла ко мне и извинилась. Сразу после проката. А она же очень резкая, энергичная... Я извинения приняла, и ей в ответ несколько хороших слов сказала — работа есть работа, мне было очень обидно, но ведь и они тоже вкалывали. Что же мы, звери, что ли? Уважать надо соперников и чужой труд.
— А тайные страсти у вас есть?
— У меня есть собака Маруся, шарпей, такая вся в складочку. Между прочим, россиянка. Мне ее подарили в Москве. А в самолете пытались ее в какой-то бокс отселить. Так я ее из рук не выпустила: говорю — или мы летим вместе, или вы лишаетесь пассажира.
— Россиянка Маруся увидит родину?
— Посмотрим. Надо в очередной раз с целью определиться. Сил-то много еще...
