“У меня был постоянно с собой пистолет: если что, пустить себе пулю в лоб”
— В 1949 году я поступил в Пушкинское радиотехническое училище войск ПВО, — вспоминает Янус КАНОВ. — Учебу я закончил, когда война шла уже вовсю.
— В Корею отправляли по приказу?
— Было по-разному. Вначале, когда в Кубинке формировалась дивизия Кожедуба, он выстроил два полка и спросил: “Кто желает принять участие в корейской войне — два шага вперед”. И оба полка сделали два шага вперед. А когда мы, 350 человек, закончили Пушкинское училище, нас выстроили и вручали отпускные билеты. Когда осталось пятеро, включая меня, начальник училища генерал Морин сказал: “А вы подойдите к столу”. Подошли, и он говорит: “А вам не придется в отпуск ехать, вы направляетесь в Москву в управление кадров ВВС”. В Москве я получил назначение, нам дали билеты на поезд Москва — Пекин, отобрали все документы, мой партбилет, удостоверение, в общем, ничего не осталось, — и туда. Я, конечно, написал маме, что отпуск срывается. Можете себе представить, я дома появился через три с половиной года.
— Вас отобрали как лучших?
— Я не знаю. Мы активно участвовали в самодеятельности и хорошо относились к корейскому народу. Придумали на очередном смотре художественной самодеятельности песню о Корее, а там примерно такие слова:
Сыны Кореи, мы с вами в этот час,
Сыны Кореи, мы твердо верим в вас.
Непобедим в борьбе народ,
Когда он в бой за Родину идет.
После этого нас прозвали корейцами. А за два месяца до выпуска нас вызвали в особый отдел училища и провели с нами беседу, я бы сказал, безотносительную: кто вы? откуда? где родители? — и все. Мы об этом и не вспоминали. Видимо, это было собеседование, связанное с выбором тех, кого направить на войну в Корею…
По приезде в Китай я был зачислен в 10-й зенитно-прожекторный полк, в составе которого были прожекторные радиолокационные станции (РЛС). Эти станции могли найти самолеты радиолокационным лучом на расстоянии 50 км: как только самолет обнаруживался этим лучом, включался прожекторный световой луч, а там уже подхватывали другие прожекторы — и наши истребители, как правило, уничтожали эти самолеты.
— Как долго вы пробыли в этом полку?
— В этом полку я прослужил 4 месяца, после этого полк откомандировали в Москву. А нас оставили, и меня назначили начальником РЛС. Командование 64-го истребительного авиационного корпуса создало вспомогательные пункты управления на корейской территории. Это было очень опасно, потому что война была нелегальная, все наши части базировались в Китае — и только мы, представляющие радиолокационные части, были на корейской территории. Для того чтобы мы были в безопасности, нас (16 человек) охраняли 100 корейских фронтовиков. Я был поблизости от Пхеньяна и совсем недалеко от линии фронта, и мы контролировали все 26 аэродромов, которые находились в Южной Корее. Как только с того или иного аэродрома поднимались самолеты, я уже имел информацию о том, какие самолеты, сколько их и куда они летят. Вся эта информация передавалась в командный пункт корпуса. Налеты были самые разные: и десять самолетов, и двадцать, а максимальное количество было до 400 самолетов.
— Были какие-то особые инструкции?
— В плен нельзя было попадать. У меня был постоянно пистолет, чтобы пустить себе пулю в лоб. Нам прямо говорили: если что, вы должны себя уничтожить. Вся моя радиолокационная техника, все машины, антенны — все было заминировано. Короткий бикфордов шнур, бымс! — и все взлетает на воздух! 50 кг тротила было у меня на станции. Был летчик Стельмах, которого подбили, он не знал, куда приземлился. Его начали окружать, кто — он не знал, видел, что только азиаты. Он, думая, что попал в Южную Корею, начал отстреливаться. Когда кольцо начало сжиматься, он пустил в себя пулю. А это были как раз северные корейцы. Летчик получил звание Героя посмертно, он похоронен в Порт-Артуре.
— Как вы жили в бытовом плане?
— У нас было очень приличное жалованье. Мы могли позволить себе буквально все. Нас снабжали хорошо, и мы делились с корейцами едой.
— Письма домой можно было писать?
— Письма я писал. Потом матушка мне говорила: “Это что ж такое получается? Я от отца получала треугольники — полевая почта. Войны уже нет, а я от сына получаю полевую почту”.
— Помните про самый опасный для вас момент войны?
— В День Корейской народной армии была проведена диверсия — взорвали здание, где проходил праздничный концерт. Я и два сержанта РЛС попали под завалы. Мы уже распрощались с жизнью, дыхалки нету, все забито. Наши солдаты умудрились проделать лаз — и нас вытащили. В результате наши все уцелели, а вот корейцев погибло 120 человек.
— Видели ли вы пленных американцев?
— Я узнал, что недалеко находится лагерь военнопленных. Договорились с шофером и поехали посмотреть, надели повязки на лицо, чтобы нас не узнали. Приезжаем — огромная территория, огражденная несколькими рядами колючей проволоки, только подъезжаем и слышим, как гремит джаз. Под эту музыку здоровые, крепкие ребята работали на лесоповале. Мы объезжаем лагерь, а они нас сразу узнали, сбежались к забору и стали кричать: “Русские, русские!”. Лагерей было достаточно много.
— У вас были потери?
— В нашем 133-м батальоне связи мы потеряли трех человек.
— Их похоронили прямо в Корее?
— Нет, мы всех хоронили в Порт-Артуре (ныне Люйшунь, Китай). Сейчас проводится колоссальная акция по восстановлению кладбища, где захоронены 320 советских участников корейской войны. Ведь как было: никто не знал, где захоронен сын, муж. Погиб при исполнении служебных обязанностей — и все. А на памятнике — Иванов Иван Иванович, 1925—1953. Сейчас мы добились, чтобы было написано, кто, откуда, когда погиб, в каком бою и т.д.
— Что было, когда закончилась война?
— 27 июля 1953 года, в день перемирия, я приехал в Китай. Было жесточайшее условие, чтобы ни одного русского на корейской территории не было, и утром мы пересекли границу и дальше несли боевое дежурство на территории Китая.
— Наши ветераны считают, что они одержали победу в этой войне?
— Да, конечно. У нас были лучшие асы. Например, Крамаренко Сергей Макарович, он сейчас председатель Совета ветеранов корейской войны, был командиром эскадрильи, в Великую Отечественную сбил 13 “мессеров” и в корейскую сбил 13 американских самолетов. Или Евгений Георгиевич Пепеляев, который тоже здравствует, ему 92 года, Герой Советского Союза, интереснейшая личность. Он сбил больше всех, 23 американских самолета на его счету, притом что лучший американский ас, Джозеф Макконнелл, сбил только 16. Благодаря Пепеляеву мы получили возможность исследовать истребитель F-86, он подбил один “Сейбр” и насел на него сверху, заставляя снижаться, потом американский летчик ближе к земле катапультировался, а самолет рухнул на побережье. Пепеляев запомнил это место, и специальная бригада отправилась на это место, разобрали F-86 и привезли в Москву, где лучшие конструктивные элементы внедрили в наши самолеты.
“Солдатам всегда плохо”
— Я служил в пехоте в составе 1-го батальона Королевского полка 29-й британской бригады, — рассказывает британский участник корейской войны Брайн ХОУФ, — большей частью он состоял из выходцев с северо-запада Англии.
— Насколько мне известно, 29-я бригада весной 1951 года оказалась на пути главного удара китайского контрнаступления и потеряла более четверти личного состава?
— Я попал в Корею летом 52-го и не принимал участия в тех тяжелейших боях, у нас та битва называется сражением на реке Имчжинган. Но к тому моменту, как я попал на фронт, война приняла более статичный характер. Иногда нам приходилось вести напряженные бои с китайцами в долине реки Сомчжинган. А за пару месяцев до конца войны были бои, сопровождавшиеся массированной артподготовкой, тогда в день на наши позиции падало не менее тысячи китайских снарядов, некоторые мои товарищи погибли.
— Было что-то, что крепко запечатлелось в вашей памяти?
— Да, естественно! Практически все, но знаете, солдатам всегда плохо на войне: они переносят всяческие лишения, получают ранения, погибают. Но больше всего мне запомнились страдания мирного населения. Люди страшно голодали, тысячи сирот, которым просто нечего было есть. Мы помогали им как могли.
— Что вы думаете о войне в Корее?
— Когда началась война, Южная Корея очень нуждалась в поддержке — и ООН дала санкции на оказание военной помощи. Британское военное присутствие в Корее было законно, так как было санкционировано ООН, чего нельзя сказать о войне в Ираке. Прежде всего эта война была трагедией для обеих стран. Я также не считаю себя врагом ни корейского, ни китайского народа. Они ведь были такими же простыми людьми, как и мы, которые попали в эту ловушку. Когда мы закончили школу и нам сообщили, что мы едем в Корею, я не испытал никакого энтузиазма. Однако сегодня различия, которые мы видим между Севером и Югом, с нашей точки зрения, позволяют считать, что защита Юга стоила затраченных усилий…
Простите, а вы звоните из России?
— Да, из Москвы.
— Для меня это в первый раз, замечательно! Надеюсь, что не буду звучать нелепо, мне всегда казалось, что мне нужно посетить Москву. Мы должны быть вечно благодарны России за те жертвы, которые принес ваш народ для победы во Второй мировой войне. Боюсь, что у нас не так много людей об этом знают, и я прошу прощения за это.
