Те, кто принимал непосредственное участие в августовских событиях, вспоминают о них по-разному. Для меня совершено очевидно, что главную роль тогда сыграли две вещи: решительность Ельцина и воля народа. Люди выходили на улицу защищать новорожденную российскую демократию не «по призыву российских властей», как сейчас пишут в справочниках, а по собственному убеждению. Инициатива исходила снизу, от наиболее активных людей. Существенную организующую роль в этом сыграло по-настоящему массовое движение «Демократическая Россия».
А угроза того, что события примут кровавый оборот, была реальной. Достаточно вспомнить, что советское руководство незадолго до того применяло военную силу в Тбилиси, Вильнюсе и Баку.
19 августа 1991 года застало меня в Крыму, где мы с семьей отдыхали в санатории «Россия». Вернее, отдыхала семья, а я присоединился к ней за день до этого — ездил в составе депутатской комиссии в Армению и Азербайджан по поводу напряженной обстановки в Нагорном Карабахе. В то время я был депутатом Верховного Совета РСФСР и сопредседателем движения «Демократическая Россия».
Проснувшись утром под звуки классической музыки, я сразу понял, что дело неладно: трансляция классики в советское время была верным признаком чрезвычайного события — смерти очередного члена Политбюро ЦК КПСС. Я позвонил в Москву и узнал, что произошел государственный переворот: отстранен от власти Президент СССР Михаил Горбачев, а власть захватила группа высокопоставленных самозванцев, назвавших себя Государственным комитетом по чрезвычайному положению — ГКЧП. Я решил немедленно лететь в Москву. Уже по телефону мы с членами координационного совета «ДемРоссии» договорились собирать людей у Белого дома и у Тверской, 13 (там тогда заседал Московский городской совет), — в естественных «опорных точках» демократов.
В это время в санатории отдыхали несколько депутатов, человек пять—семь. Кто-то из них решил прорваться к Горбачеву в Форос, кто-то остался, не понимая до конца важности происходящих событий.
С трудом достав билет, я увидел в самолете Евгения Примакова — члена Совета безопасности СССР, Петра Лучинского — руководителя Молдавии, и Вадима Медведева — бывшего члена Политбюро ЦК КПСС. Я спросил их, что известно о ситуации в Москве и о Горбачеве. Примаков ответил, что вчера, 18 августа, он разговаривал с Горбачевым по телефону в 16 часов, и тот на здоровье не жаловался. А сегодня? Примаков ответил что-то невнятное, типа: нет связи. Сейчас, когда я вспоминаю тот разговор, мне кажется странным, что Примаков, член президентского совета при Горбачеве и недавний руководитель внешней разведки СССР, не предпринимал активных действий, чтобы все узнать и действовать в защиту Президента СССР. А про ситуацию в Москве мои собеседники, как я понял, знают меньше меня. Мне показалось, что их удивление не было наигранным, когда я рассказал, что в город введены войска и Ельцин произнес свою знаменитую речь с призывом к сопротивлению, стоя на танке.
Я прилетел в Москву в середине дня. Семью отправил к родственникам, и это было верное решение. Как нам потом рассказывали соседи, в ночь на 19 августа к нашей квартире приходили «люди в штатском», стучали, спрашивали, где Пономарев. А позже я нашел себя в списках на арест среди 69 человек, часть из которых была перед путчем задержана. Приказ об арестах по этому списку был подписан Крючковым в 7 часов 20 минут 19 августа, а задержания, как это часто бывает, начали проводить превентивно.
Итак, я прибыл в Белый дом. В Верховном Совете России я работал в комитете по информации, и в этот острейший момент моей главной задачей стал сбор информации о противодействии путчистам в регионах России. Надо было поддержать тех, кто вышел с протестом на улицы. А такие люди уже были в Санкт-Петербурге, Калуге, Иркутске и в других городах. Мои соратники (Вера Кригер и другие) стали обзванивать по спискам «ДемРоссии» все регионы с призывом выходить на улицу, собираться возле знаковых мест. В Москве мы звали людей к Белому дому. Из контактов с регионами становилось ясно, что по всей России было достаточно много людей, готовых к активному сопротивлению.
Мы приняли решение собрать на следующий день, 20 августа, митинг у Белого дома. На нем, как мы считали, должен был выступить Ельцин. Связаться с ним непосредственно не удалось, и я передал это предложение через Геннадия Бурбулиса. Довольно скоро Бурбулис сообщил: «Ельцин против». Мотивация была следующей: ГКЧП ввел чрезвычайное положение, и Ельцин не хотел подвергать людей опасности, боялся кровопролития. Но я был уверен, что именно сейчас решается исход путча. Ситуация в этот день была как на весах. ГКЧП еще не набрал силу, многие еще не определились, в том числе и среди военных. Поэтому оружие путчисты применять побоятся. А митинг, если он окажется массовым, может как раз переломить ситуацию в нашу пользу. Пока у Белого дома собралось около тысячи человек, и, хотя их число постоянно росло, этого было слишком мало, чтобы продемонстрировать поддержку народом законной власти.
Бурбулис передал мои аргументы Ельцину, и Борис Николаевич дал «добро» на проведение митинга 20 августа. Я позвонил Гавриилу Попову, недавно избранному мэру Москвы, чтобы согласовать действия. Столкнулся с новой проблемой: Попов считал, что митинг надо проводить у здания Моссовета. Сошлись на том, что проводим два митинга, зовем людей и к Белому дому, и на Тверскую, 13. У Моссовета коротко выступаем и ведем людей к Белому дому. Я взял на себя организацию митинга на Тверской, а у Белого дома назначили организатором Виктора Дмитриева, народного депутата РСФСР.
У Моссовета собралось около
В итоге у Белого дома собралось около ста тысяч человек. Такая массовость митинга сыграла ключевую роль для дальнейшего развития событий. С одной стороны, она придала людям ощущение силы и увеличила число постоянных защитников Белого дома. Многие остались возле Белого дома на ночь. С другой — она заставила многих людей в погонах засомневаться в необходимости подчиняться ГКЧП. После митинга на сторону Ельцина стали переходить отдельные члены руководства вооруженными силами.
Ночь с 20 на 21 августа стала решающей. Получив приказ на штурм Белого дома, непосредственные руководители подразделений спецслужб, которым это было поручено, отказались его выполнять. Существенную роль, по-видимому, играло понимание того, что без большой крови пройти сквозь многотысячную толпу, окружающую Белый дом, не удастся. Без крови тем не менее эта ночь не обошлась. Гибель троих молодых людей — Дмитрия Комаря, Ильи Кричевского и Владимира Усова — под гусеницами бронетехники продемонстрировала готовность безоружных защитников Белого дома жертвовать своей жизнью в противостоянии с путчистами.
В ночь на
Трое суток мы практически не спали. Время от времени до нас доходили сведения о готовящемся штурме, но страха не было, была огромная усталость.
На 21 августа было назначено чрезвычайное заседание Верховного Совета, на котором высший законодательный орган России должен был выразить отношение к ГКЧП. Верховный Совет потребовал отменить чрезвычайное положение и установить прямой контакт с Михаилом Горбачевым, находящимся в изоляции.
Хочу подчеркнуть важность и отнюдь не закономерность такого развития событий. Напомню, что ГКЧП обратился ко всем коммунистам за поддержкой. Более того, большинство руководящих структур КПСС одобрило действия ГКЧП. Поэтому депутаты-коммунисты могли бы или поддержать путчистов при голосовании 21 августа, или отсидеться дома, сорвав кворум Верховного Совета. Ни того ни другого не произошло. И это несмотря на то, что многие из депутатов-коммунистов были жесткими оппонентами Ельцина и демократов. При отсутствии единства на этом чрезвычайном заседании все действия Ельцина и демократической части Верховного Совета потеряли бы легитимность, что привело бы к более решительной атаке путчистов.
Днем 21 августа произошел перелом. Министр обороны СССР Дмитрий Язов издал приказ вывести войска из Москвы, путчисты в отчаянии бросились за поддержкой в Форос к Горбачеву. Направил свою делегацию к Горбачеву и Верховный Совет России.
В ночь на
22 августа у стен Белого дома был уже триумфальный митинг: путчисты арестованы, Горбачев освобожден, в центре города собирались сотни тысяч ликующих москвичей. «ДемРоссия» организовала шествие от Белого дома до здания ЦК КПСС на Старой площади, потом — к зданию КГБ на Лубянке. Возле мест обитания власти приходилось удерживать толпу: люди готовы были ворваться внутрь и устроить погром. Это произошло у дверей ЦК КПСС и повторилось у здания КГБ. Позже мы узнали, что на Лубянке возле окон стояли автоматчики, готовые открыть огонь в случае штурма.
Тогда же толпа бросилась свергать памятник Дзержинскому. Идея повалить статую возникла стихийно. Люди взбирались на нее, цепляли канат, тут же появился грузовик, к которому уже начали крепить концы каната. Все это было чрезвычайно опасно. Во-первых, кто-то мог упасть с большой высоты и разбиться насмерть. Во-вторых, если бы удалось опрокинуть памятник, он мог подмять под собой людей. И, наконец, если бы многотонный Феликс упал, он мог проломить асфальт и разрушить находившийся под ним вестибюль метро. Помню, как мы вместе с Александром Музыкантским, который был доверенным лицом Ельцина на выборах и одним из руководителей «Демократической платформы», пытались остановить толпу. Я встал поперек, меня повалили, чуть не растоптали. Мы вызвали заместителя председателя Моссовета Сергея Станкевича со спецтехникой. Через несколько часов Станкевич организовал демонтаж памятника: его подняли краном, аккуратно уложили на землю и увезли. Но это я видел уже не воочию, а на кадрах кинохроники. А тогда, убедившись, что толпа расходится, я наконец отправился домой. Путч закончился, пора было выспаться.
В те дни происходили великие события. Множество людей решали судьбу страны и, возможно, пережили лучшие мгновения своей жизни. Был настоящий порыв к свободе, большие надежды. И огромная нравственная сила мирного сопротивления.
Летом 1991 года в России появились многие предпосылки демократии: стремительно развивалась общественная жизнь, существовали массовые движения, партии и фракции всех направлений, рождалось мощное независимое профсоюзное движение, была свободной пресса. Стремясь захватить власть, путчисты готовили списки депутатов на интернирование, приостановили выход многих газет (их редакторы немедленно объединились и создали новое издание — «Общую газету», мгновенно зарегистрированную Минпечати России), вводили в столицу мощную боевую технику. Все эти меры понадобились им потому, что в нашей стране в то время было реальное гражданское общество — именно ему и проиграли путчисты.
22 августа в 19 часов на Пушкинской площади состоится митинг, посвященный юбилею победы мирной демократической революции в августе 1991 года. Выступят:
Нателла Болтянская,
Дмитрий Быков,
Михаил Ефремов,
Александр Филиппенко,
Виктор Шендерович,
Тимур Шаов,
а также общественные деятели и политики.
Перед митингом состоится шествие по Тверскому бульвару. Сбор — у Никитской площади, возле памятника Тимирязеву, в 18 часов.
Давайте вспомним о тех, кто в
И все так же, не проще,
Век наш пробует нас —
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь
В тот назначенный час?!
Митинг и шествие согласованы с властями Москвы.
Материалы по теме:
