Ночь с 3 на 4 октября 1993 года. Москва охвачена гражданской войной. Власть всенародно избранного президента Бориса Ельцина висит на волоске. В практически неохраняемое здание главного государственного информационного агентства страны врываются вооруженные люди, которые в ультимативной форме требуют от генерального директора ТАСС передать на ленту новостей состоящее из одной строчки сообщение: «Режим Ельцина низложен». «Если бы я передал это сообщение, то кому бы поверили? — описал мне Виталий Игнатенко то, что он чувствовал в те минуты. — Вещание ТВ из «Останкино» было уже прервано. Ельцин нигде не появлялся». Несмотря на все угрозы людей с автоматами, искомое сообщение на ленте ТАСС так и не появилось.
«Политику считают второй древнейшей профессией. Но я пришел к выводу, что у нее гораздо больше общего с первой», — заявил в 1977 году на деловой конференции в Калифорнии будущий президент США Рональд Рейган. К сожалению, то же самое иногда можно сказать и про журналистику. И дело здесь, конечно, не в низких моральных качествах людей, которые приходят в наше ремесло. Это только кажется, что «правду говорить легко и приятно». На деле стремящийся «говорить правду» журналист сталкивается с огромным количеством профессиональных, моральных и этических вызовов. Утопая в этих вызовах, очень легко потеряться, свернуть не туда. Занимая командные высоты в нашей журналистике при четырех генсеках ЦК КПСС и трех президентах РФ, Виталий Игнатенко всегда сворачивал туда, куда нужно и правильно.
ТАСС и терновый венец
9 августа 1999 года Владимир Путин стал и.о. премьера России, а уже 18-го числа того же месяца он прибыл в здание ТАСС на Большой Никитской улице для встречи с журналистами ведущих российских СМИ. Дело было накануне торжественного отмечания 95-летней годовщины со дня основания агентства. И, как рассказал мне Виталий Игнатенко, к мероприятию готовились в духе лучших (или худших) отечественных традиций: трибуна для высоких гостей, многостраничный доклад «о достижениях и проблемах».
Но в самый последний момент генеральный директор ТАСС вдруг решил отложить этот доклад в сторону и произнести вместо него краткую, но очень яркую речь экспромтом: «Уважаемый Владимир Владимирович! 95 лет тому назад председатель Комитета министров России Сергей Юльевич Витте подписал решение о создании Санкт-Петербургского телеграфного агентства и о выделении нам 38 тысяч золотых рублей. Пользуюсь случаем сказать: эти деньги кончились!». В тяжелый во всех отношениях 1999 год лишних «золотых рублей» в бюджете России не было. Но, как вспоминает Виталий Никитич, очень скоро ему начали названивать из Министерства финансов: «Какие у вас проблемы?»
В этом кратком эпизоде в концентрированной форме отразились очень многие фирменные качества Виталия Игнатенко, суть которых состоит в умении с блеском, как бы играючи выйти из трудного или даже почти безнадежного положения. Должность «ответственного руководителя ТАСС» всегда считалась в нашей стране суперпрестижной: центральное место в системе отечественных СМИ, периодическая возможность напрямую общаться с первым лицом страны. В изданной к столетнему юбилею агентства книге журналиста Виктора Дюнина «Другой ТАСС» приводится, например, следующий эпизод, имевший место вскоре после 22 июня 1941 года: «Как-то в эти дни ответственному руководителю ТАСС Якову Хавинсону позвонил Сталин, спросил: «Как вы будете обслуживать нас сейчас своей информацией? Ее значение неизмеримо возрастает». — «Вы будете получать информацию гораздо раньше и чаще, чем это было до сих пор», — прозвучало в ответ. Действительно, в агентстве круглосуточно дежурил фельдъегерь, который еще до ротации служебной информации получал ее машинописные копии и отвозил кремлевскому руководству».
Но у близости к власти была и своя оборотная сторона. Вот, например, еще два очень показательных эпизода из книги Виктора Дюнина. Первый из них — рассказ фотографа ТАСС Василия Егорова о последнем для Сталина XIX съезде КПСС в 1952 году: «Сталин вошел в кремлевский зал и поприветствовал представителей иностранных компартий, приглашенных на съезд. Я стоял у окна, когда Сталин вдруг посмотрел на меня, — вспоминал Василий Егоров. — Он позвал телохранителя, указал в мою сторону и что-то сказал ему». — «И что вы в этот момент почувствовали?» — спросил журналист. — «Откровенно говоря, ощущения были не из приятных. Я просто похолодел. Но, повернувшись, увидел, что испугался напрасно. Сталин заметил, что одному из гостей не досталось места, и велел охраннику принести стул и поставить сзади меня.
Не всегда и не у всех так благополучно разрешались ситуации, связанные с тассовскими съемками генсека ЦК КПСС. Известный фоторепортер Вадим Ковригин сфотографировал Сталина в Кремле во время выборов в Верховный Совет. Снял, проявил и обнаружил, что изображение лица получилось нерезким. Он решил «взять голову» с другого негатива. Все газеты тогда опубликовали это фото, но позже кто-то заметил монтаж. Грянул скандал. Ковригин за «нерезкую» сталинскую голову чуть не заплатил собственной. Отделался тем, что несколько лет провел в тюрьме. Был оттуда выпущен и реабилитирован уже после смерти Сталина».
В позднем СССР и в современной России политические нравы приобрели уже гораздо более вегетарианский характер. Но это не избавило руководство и сотрудников ТАСС от необходимости делать тяжелый и неоднозначный политический выбор. Вот как в книге «Другой ТАСС» описывается то, что происходило в агентстве 19 августа 1991 года: «В час ночи первый заместитель генерального директора Геннадий Шишкин (генеральный директор Лев Спиридонов в это время в отпуске) поднят с постели телефонным звонком председателя Гостелерадиокомпании Леонида Кравченко, находившегося в ЦК КПСС. Вскоре за Шишкиным подходит «Волга», которая доставляет его на Старую площадь. Там ему объявляют о предстоящем введении чрезвычайного положения в стране.
В 4 утра в агентство вызываются сотрудники некоторых служб, в частности, переводчики главной редакции информации для заграницы. В 5 часов в ТАСС доставляется текст заявления председателя Верховного Совета СССР Анатолия Лукьянова, документы так называемого ГКЧП со строгим предупреждением: выпустить их по каналам ТАСС для печати в 6 часов утра. Очевидно, для того, чтобы Геннадий Шишкин не предпринял каких-либо неожиданных поступков, к нему приставляются сотрудники спецслужб, которые постоянно находятся в его рабочем кабинете. На небе свинцовые тучи. В 10.30 летучка у руководства ТАСС. Члены коллегии выдержаны и невозмутимы, идет сугубо деловой обмен информацией. Своего мнения никто не высказывает».
Обратите особое внимание на эту фразу: «Своего мнения никто не высказывает». Я далек от того, чтобы выносить моральные суждения по поводу того, кто и как себя вел в августе 1991 года. С высоты прошедших лет это просто смешно. Но вот что бы произошло, если бы в роковом октябре 1993 года у руля ТАСС тоже находились люди, действующие по принципу «своего мнения не высказывать»? К счастью для Ельцина и страны, начиная с конца августа 1991 года во главе главного государственного информационного агентства России находился человек с прямо противоположными жизненными установками. Но вот несостоявшаяся гримаса истории: до второй осады Белого дома Виталий Игнатенко в кресле руководителя ТАСС мог и недосидеть. Вероятность того, что Ельцин отправит будущего спасителя своего президентства в отставку, была достаточно высокой.
Одной из самых отвратительных российских политических традиций является (учитывая совсем иной подход Путина к этим вопросам, в данный момент можно написать «являлась») привычка действующих руководителей страны подвергать травле своих упавших с политического олимпа предшественников и соратников. Например, знаменитая фраза «и примкнувший к ним Шепилов» у людей, знающих историю, неизменно вызывает улыбку. Уж слишком комичную формулировку чиновники придумали для описания проступка бывшего секретаря ЦК КПСС и министра иностранных дел СССР Дмитрия Шепилова. Для тех, кто не помнит «предания старины глубокой»: в 1957 году восходящая советская политическая звезда Дмитрий Шепилов вместе с «антипартийной группой» в составе Молотова, Кагановича и Маленкова попытался добиться снятия Хрущева с поста высшего лидера государства.
Попытка оказалась неудачной. И Шепилов получил, как я наивно раньше считал, вполне себе «травоядное наказание» — понижение до мелкой по его прежним меркам, но все еще начальственной должности директора Института экономики Академии наук Киргизии. Но что именно скрывалось за этим относительно благополучным фасадом? Вот поразивший меня до глубины души отрывок из книги внука Шепилова Дмитрия Косырева о том, что произошло, когда его дед вернулся в Москву: «Бывший академик, но все еще профессор и генерал-майор Шепилов приехал из Железноводска, где лечил язву и нервы, и увидел, как выбрасывают в коридор, на глазах понятых и милиции, вещи из квартиры и самое дорогое — книги. Его дочь — моя мама Виктория — уговаривала соседей взять вещи на время. Некоторые проходили мимо, отводя глаза...»
Тамара Толчанова описала эту сцену со слов деда. Она из немногих людей, которым он такие вещи рассказывал. Вот он сидит на лестнице и веревкой связывает книги... И дальше, держа в руках эту веревку, он задумывается: она крепкая. Выдержит. Достаточно привязать ее к железному ограждению лестничной клетки над проемом... И тут на плечи ложатся «крепкие, сильные руки» — то была уборщица на лестничной клетке. Он благодаря ей остановился, выжил. Но после выселения деда месяцами мучили дикие головные боли и еще бессонница (осталась на всю жизнь). Ему предстояли месяцы скитаний по Москве, по родным и друзьям».
Как я уже сказал выше, к моменту наступления ельцинской эры политические нравы в нашей стране сильно смягчились. Сильно смягчились — но не стали совсем мягкими. Недоброжелательное отношение Бориса Ельцина к Михаилу Горбачеву не знало границ. Например, в октябре 1992 года действующий президент вызвал международный скандал, публично запретив бывшему президенту выезд за границу, пока он не даст показания в Конституционном суде по делу о запрете КПСС. Было и множество других придирок и попыток испортить Горбачеву жизнь — иногда мелких, иногда крупных.
Одновременно грозовое облако высочайшей немилости нависло и над теми политиками, которые «запятнали» себя тесным сотрудничеством с Михаилом Сергеевичем в прошлом. Все это делало нового генерального директора ТАСС Виталия Игнатенко в высшей степени политически уязвимым. Он ведь не только входил в ближайшее окружение президента Горбачева в качестве его пресс-секретаря. Игнатенко остался рядом с Горбачевым и после того, как он превратился в персону нон-грата для Кремля.
В Кремле и в «поле»
Президент России вызвал генерального директора ТАСС «на ковер». Именно «на ковер», а не на беседу. Кто-то из «доброжелателей» нашептал Ельцину, что Игнатенко назвал тассовский пансионат в Сочи в честь своей любимой жены Светланы. И нетерпимый к подобным проявлениям Борис Николаевич пребывал в бешенстве и постоянно твердил что-то про «личную нескромность». К счастью, искушенный в истории своего родного города Виталий Игнатенко был способен разубедить президента. Сочинский район Светлана, в котором был расположен искомый одноименный пансионат (вы осознаете размах «личной нескромности» генерального директора ТАСС?), получил свое название вовсе не в честь прекрасной половины четы Игнатенко. Еще во второй половине XIX века богатый местный житель и по совместительству революционер Александр Фронштейн построил здесь роскошную виллу и назвал ее «Светлана» в честь героини своей любимой баллады Жуковского. Услышав об этом, Борис Николаевич сразу подобрел и даже развеселился: мол, какую только ерунду не придумают! Вот к таким «веселым неожиданностям» должны были быть готовы все, кто работал в непосредственном подчинении Бориса Ельцина.
Генеральным директором ТАСС Виталий Игнатенко, правда, стал еще при Горбачеве. Как рассказал мне Виталий Никитич, дело было так. Вскоре после провала ГКЧП Михаил Горбачев вместе с несколькими своими ближайшими соратниками начал обсуждать кандидатуры новых руководителей ведущих государственных СМИ: «Я предложил Егора Яковлева в качестве нового руководителя телевидения. Горбачев на секунду оторопел, но потом сказал: «Хорошая кандидатура!» Затем встал вопрос о ТАСС. Было перебрано несколько вариантов людей из МИДа и из газет. Но внезапно на меня посмотрел Александр Яковлев: «А может, Виталия Никитича поставить?» Мне было жалко уходить от Михаила Сергеевича. Я хотел быть с ним до конца. Но я ответил: «Как решите!»
Окончательное решение, однако, пришлось принимать уже не человеку, который по-прежнему числился президентом одной из двух ведущих мировых держав: «Александр Яковлев сказал: «Если мы хотим сохранить ТАСС как серьезный политический инструмент, надо проинформировать Бориса Николаевича о предлагаемом решении». Горбачев кивнул: «Саша, позвони ему». На тот момент Ельцин и Игнатенко еще не были знакомы: «В 1985 году мы оба работали на одном и том же этаже в восьмом подъезде здания ЦК КПСС, но при этом так и не встретились. Я лишь запомнил, что у двери его кабинета все время толпилось очень много посетителей». Однако, как считает Виталий Никитич, Борису Николаевичу очень понравилось, что во время августовского путча он не перешел на сторону ГКЧП: «Ельцин ответил Яковлеву: «Я отношусь к этому решению положительно». После этого Горбачев подписал указ о назначении нового генерального директора ТАСС.
Спустя всего несколько месяцев Виталий Игнатенко практически со слезами на глазах читал другой подготовленный Михаилом Сергеевичем документ — текст его прощальной речи в качестве президента СССР: «Я вернулся домой в ужасном состоянии. Семья переживала, как бы со мной ничего не случилось». Но, к счастью, все обошлось. А уже через несколько недель Горбачев и Игнатенко встретились за хорошо накрытым столом: «Кроме меня там были мой сменщик на посту пресс-секретаря президента СССР Андрей Грачев, Егор и Александр Яковлевы, журналисты из телекомпании ВИД. А вскоре Михаил Горбачев отправился в свою первую крупную зарубежную поездку — в Италию. Меня в эту поездку тоже пригласили — причем вместе с женой».
Как на это реагировал Борис Ельцин? Ответ Виталия Игнатенко меня откровенно удивил: «Борис Николаевич с уважением относился к тем, кто не предал и не сдал своего начальника. Ельцин — он ведь тоже настоящий!» Но вот окружение президента упрямо гнуло свою линию: «К Ельцину постоянно шли ходоки: Игнатенко надо снять! Все закончилось только тогда, когда я как-то раз сказал президенту: «Пусть за ТАСС в руководстве страны отвечает кто-то один — желательно вы сами!».
Все эти «дворцовые игры» отнимали у генерального директора ТАСС очень много времени и нервов. Но, как сказал мне Виталий Никитич, по степени своего накала они и близко не стояли рядом с другими событиями, в которых ему довелось участвовать. По долгу службы журналисты обязаны появляться в местах, в которых лучше не показываться. Иногда это приводило к очень драматическим последствиям. Героиней одной из таких историй в 1997 году, ближе к концу гражданской войны в Таджикистане, стала корреспондент ТАСС в республике Галина Гриднева.
Вот как эти события описываются в книге «Другой ТАСС»: «5 февраля отряд одного из наиболее фанатичных полевых командиров Бахрома Содирова взял в заложники четырех ооновских военных наблюдателей и их переводчика. Получив об этом факте официальный пресс-релиз, Галина Гриднева для сбора дополнительной информации вместе с корреспондентами Интерфакса и НТВ решила побывать в горах, где произошел захват. В лагере боевиков их сначала оставили как гостей, а потом объявили заложниками.
«Боевики явно нервничали, — рассказывала Галина Ивановна. — К нам не применялось физическое насилие, но психологически было страшно тяжело. Велись такие разговоры: «Если сегодня наши требования не будут выполнены, станем расстреливать по одному». Однажды так и произошло. Противники в очередной раз не пошли на уступки. Тогда всех нас связали, а Бахром сказал, что они должны кого-то расстрелять. Он крикнул наблюдателю ООН, украинцу по национальности: «Вставай ты, хохол!». Его вывели из комнаты, послышались автоматные очереди. Потом зашел полевой командир и сказал, что об этом надо передать информацию. Во второй половине второго дня нашего пленения мне сообщили, что со мной хочет поговорить из Москвы по телефону Игнатенко. Он спросил меня, что можно сделать. После этого и началась раскрутка. В разговор вступил Бахром. Он говорил грубо, по-хамски. Я опасалась, что гендир бросит трубку. Но он не бросил, попросил меня выйти на связь через 20 минут. И действительно, через 20 минут он был на месте, потом снова выходил на связь через 10–20 минут... В ситуации начались подвижки».
А вот как все виделось с «другого конца телефонной трубки» — со стороны Виталия Игнатенко: «Судьба Галины и других заложников была бы трагичной. Но она сумела убедить Бахрома: давайте передадим через ТАСС ваши требования! Отчетливо помню, как в мой кабинет ворвались два парня и дали мне спутниковый телефон, который я тогда взял в руки первый раз в жизни. Я до сих пор не знаю имен этих парней. Помню еще, как Черномырдин сказал мне: «Ты обязан довести эту ситуацию до конца!» И вместе с первым заместителем директора ФСБ Виктором Зориным, который ради этого был вынужден уйти со свадьбы своей дочери, мы придумали вариант: даем им оружие в обмен на сохранение жизней заложников».
Одних спасти удается, других — нет. Когда я спросил Виталия Игнатенко о том, что было самым тяжелым в его работе, он ответил без колебаний: «Когда тебе надо снять телефонную трубку и попросить у родителей твоего корреспондента, которого вчера убили, разрешения к ним заехать». Еще раньше во время нашего разговора, отвечая на вопрос, часто ли у него требовали уволить того или иного журналиста, Игнатенко сказал мне: «Да, это бывало. Но в таких ситуациях важно брать все на себя — любую ошибку корреспондента». К сожалению, «прикрыть грудью» подчиненных получалось, получается и будет получаться далеко не всегда и далеко не везде.
А профессия живет
Выйдя со встречи с Виталием Игнатенко в ЦДЛ, я вдруг сообразил, что забыл задать ему самый главный вопрос: а оно того стоило? Достойна ли журналистика таких жертв — в виде измотанных нервов, ненормированного рабочего дня, не говоря уже о потере жизни? Моя рука уже потянулась было к телефонной трубке. Но я вдруг сообразил: ответ на мой вопрос у меня уже есть.
В книге «Другой ТАСС» приводится история из жизни агентства из тех времен, когда в нем еще не работал Виталий Игнатенко: «Было это в конце 60-х. Николаю Милову в корпункт ТАСС в Карелии участились тревожные звонки о нарастании лесных пожаров в республике. На северо-востоке огненные валы местами вплотную подкатывали к населенным пунктам. На северо-западе пожары уже примыкали к пограничной к Финляндии полосе... Между тем Карельский обком партии, местные газеты по существу ограничивались обычными призывами к населению проявлять бдительность в лесу. Николай написал о ситуации для оперативной ленты агентства.
Поскольку заметки обычно шли от имени ТАСС, без подписи автора, они принимались за официальные сообщения и имели резонанс. Далее процитирую из воспоминаний: «Тревожный сигнал, состоявший из примерно 100 слов, в редакции посчитали обязательным предварить фразой «как передает собственный корреспондент ТАСС по Карельской АССР», что было в диковинку. Но этим странные новации не исчерпывались. В конце моего текста вдруг появился без кавычек целый абзац, как выяснилось по горячим следам, из передовицы в журнале «Коммунист», посвященный проблемам природопользования и охраны лесов. В результате заметка потяжелела слов на 50–60, приобрела инструктивно-директивный тон... Первый секретарь Карельского обкома партии Иван Сенькин еще ничего не знал о тассовской заметке, когда ему с утра стали звонить из Москвы. В телефонной трубке прозвучали голоса «небожителей» — предсовмина Косыгина, председателя КГБ Андропова. Они спрашивали, способна ли республика самостоятельно справиться с разбушевавшейся стихией... Обкомовцы усмотрели в этом мою дерзость... «Пакуйте чемоданы и катитесь на все четыре стороны», — с нескрываемым негодованием объявил мне по телефону Иван Сенькин, категорически отказавшись выслушать объяснение».
Хеппи-энд получился не полным? Отнюдь. Пожары потушили. А вскоре всесильный хозяин республики — дольше Ивана Сенькина Карелией вплоть до настоящего момента не управлял никто — пригласил к себе журналиста, извинился за свою грубость, поблагодарил и пожал ему руку. Вынужден уже в который раз повториться: далеко не все журналистские «дерзости и авантюры» заканчиваются столь благолепным образом. Но, как доказал всей своей жизнью и карьерой Виталий Игнатенко, это не повод «перестать дерзить и перестать тушить пожары».
