Если кто-нибудь вдруг не согласится стать его опекуном и забрать Колю к себе.
Коля попросил стать мамой меня...
...Никогда и никого не жалейте. В жалости нет мудрости. Сам человек подчас не знает, чем могут обернуться в результате его поступки — добром или злом - как для него самого, так и для того, кого он решит спасти. Помогать людям — великое искусство и великий талант. И не всякому они даны.
Как говорил Ницше: «Возлюби ближнего — а, значит, оставь его в покое!»
Друг моего друга
О том, что есть на свете такой Коля Александров, я узнала от его единственного друга — москвича Димы Бондаря. Мы встретились у метро 1905-го года, неподалеку от редакции, я предложила пойти попить кофе и поговорить.
- Я не могу. Меня не пустят в кафе охранники, - потупил глаза Дима.
Неровная походка, нелепый галстук... У Димы - ДЦП с рождения, сохранный интеллект, но встречают-то по походке.
В кафе, разумеется, нас пропустили. Мы забились в самый угол, я открыла планштеник, чтобы записывать разговор.
Если честно, покопавшись в душе, то да — мне не хотелось, чтобы кто-нибудь, пусть и безликий с подносом официант, вдруг решил, что у нас с Димой свидание. Просто рабочая встреча, на тему: «Спасти человека».
- Если вы поедете к Коле, передайте, пожалуйста, ему от меня посылку, - попросил Дмитрий.
- А вы не хотите поехать со мной?
- Я редко выхожу из дома. Вот только сейчас ради Коли до вас добрался. А ведь это еще и 100 километров от Москвы. Коле надо помочь — найти опекуна, перевезти его поближе к Москве, он же сам москвич, вернуть ему квартиру.
Психоневрологический интернат, где живет Коля Александров, относится к Москве, к Департаменту социальной защиты, но находится в Дмитровском районе Подмосковья, в поселке Луговом. Красивейший мужской монастырь времен Ивана Грозного рядом со странноприимным домом. «Я был у Коли, отвез ему фрукты, мы выходили погулять, я так хочу ему помочь, - продолжал Дима. - Но не знаю как... У Коли вроде бы есть квартира в Москве, на улице Зорге, унаследованная от умершего отца. Я думаю, что именно из-за этой квартиры его мать и отправила его в интернат».Сколько по Москве таких историй, загибающихся в психиатрических больницах мужчин и женщин, чья «болезнь» лишь — отдельное жилье в столице, которое хотят заполучить мошенники или даже близкие родственники.
- А ты не можешь стать моей мамой? - спросил меня Коля через пять минут нашего первого с ним разговора по сотовому. Его номер дал мне Дима. Я ответила, что нет, стать матерью я не готова. Но готова приехать и выслушать, и, возможно, поискать выход из ситуации.
«Только Диму не бери», - немного помолчав, попросил Николай.
- Почему?
- Ну... Он же не такой как все. Смеяться будут, - это было забавно. Психически больной Коля, стесняющийся человека, которому, единственному, он небезразличен в этом мире.
Я уехала в командировку на Украину, потом вернулась, и уехала снова. Где-то в подсознании, конечно, зафиксировалась мысль, что надо бы съездить к Коле в Луговой, но находились вещи куда более важные, чем какой-то неизвестный парень из психинтерната.
Он присылал мне одинаковые сообщения с разными датами: «Перезвоните мне, пожалуйста», - его смс-ками был забит весь мой телефон. Я перестала брать трубку, когда он звонил. А звонил Коля по 15 раз на дню.
Все это здорово напрягало. Но я же поселила в человеке надежду — значит, сама виновата. Наконец, неделю назад, я все-таки отправилась в Дмитровский район, взяв с собой юриста. Не только для того, чтобы понять — можем ли мы вернуть парню дееспособность (по телефону он разговаривал вполне вменяемо). Но и чтобы не оказаться с Колей наедине — мало ли что...
Тяжелая доля
В потрепанной курточке, худенький, щелчком перешибить — Коля вышел на улицу с двумя соседями по палате, Володей и Димой. Наверное, он тоже опасался нашей с ним встречи. «Володя и Дима не дают меня в обиду», - мужики кивнули, и, видно, посчитав мою персону для Коли неопасной, ретировались.
Мы сели в машину. Он был настолько безобидный...
- Отец мой умер, когда мне было года два. Мама Галя меня не любила. Била ремнем, ругала, а когда мне исполнилось 8 лет — сдала в больницу и запретила ей звонить. Я пару раз набирал, так она написала заявление участковому, чтобы тот ее от меня защитил... Я не понимаю, как она могла... Она же моя мама!
После родного дома 8-летний мальчишка оказался в 6-й психиатрической больнице, потом была «пятнашка», 15-я больница, потом Кащенко, и опять по кругу...
- Я так хочу увидеть мир не через решетку, - мечтательно произнес Коля. - Я не хочу умирать здесь. Утром — завтрак. После завтрака — покурить. Потом обед. Потом — еще одна сигарета. И так до вечера. Три сигареты в день. Каждый день. Ничего не меняется, зима-весна-лето-осень за окном, неужели так будет всю мою жизнь? - Коля чуть не плакал. - Я верю в Бога, но когда мне, маленького, отвозили в больницу, отобрали единственный крестик. Он все, что у меня было. Остальное — чужое, больничное. Я не могу так больше! Помоги мне, пожалуйста! Возьми меня к себе хотя бы на выходные, Кать, а?
Адвокат, с которым я приехала, отвернулся — не мог вытерпеть это зрелище. Шел апрельский снег. Мы грелись в машине и голос Коли дрожал. «Аллергия вот у меня началась на лекарства, - мальчик протянул мне исчесанную руку. - Просил врачей, чтобы мазью помазали, они обещали, но забыли, наверное... Я не нужен никому, Кать! Пусть я буду нужен хотя бы тебе!»
Я пытаюсь объяснить Коле, что живет он нормально. Интернат их только что отремонтировали и тот похож на шикарный санаторий. У Коли есть крыша над головой, и ему - как нам - не надо заботиться о куске хлебе. «Ты когда-нибудь сам покупал для себя что-то в магазине?» - спрашиваю я его. «Нет», - мотает головой Коля. А готовил? А стирал?
- А кто президент нашей страны, знаешь?
- Медведев, - Коля смеется — да нет, я знаю, опять Путин. Я понимаю, Кать, что жить одному не так уж и сладко, за квартиру надо платить, за газ, за свет, за воду... Я не дурачок, Кать. Но если найдется человек, который будет готов мне помочь, то я всему научусь. Дайте мне время...
Я отдаю передачку, которую для него привезла. Блок сигарет, о которых он просил особенно. Чтобы не три сигареты в день, а сколько хочешь. Тут же выясняется, что речь в телефонном разговоре шла не о блоке, а всего об одной пачке. Блок — это слишком много. Еще отругают за нарушение режима.
- А когда ты ко мне опять приедешь? - спрашивает меня Коля и целует в щеку на прощанье. - Я теперь всем буду говорить, что у меня есть ты.
Я киваю неопределенно, выталкивая Колю из машины. Он оглядывается, машет мне рукой, снова возвращается и опять целует в щеку... С ума сойти!
«Ты знаешь, а ведь если все, что он говорит — правда, можно попробовать вытащить парня. Если и не вернуть ему дееспособность, то перевести в больницу в Москву, поискать другого опекуна — сейчас его опекуном официально является, скорее всего, государство. Попробовать найти работу — да хоть коробки клеить», - воодушевленно рассуждает на обратной дороге адвокат. А я молчу.
Пять шагов от дурдома
...Сколько таких историй, сколько Коль, сирых и убогих, обреченных на вечное проживание в специализированных больницах и интернатах.
Пару лет назад я писала о московских волонтерах, которые забрали из интерната
для умственно отсталых детей четырех 18-летних мальчишек, поселили их в деревне Федково Псковской области, научили сажать картошку и доить коров.
Проект назывался «Детская деревня» и был рассчитан на один год.
После чего чиновники обеспокоились и потребовали вернуть пацанов, числящихся на «государственном обеспечении» - а это, кстати, большие деньги - обратно. По закону так положено, если нет родственника-опекуна, готового ухаживать за недееспособными, выпускники детских домов с «олигофренией» и «шизофренией» (а иногда диагнозы эти ставятся и наобум, не вживую — а по документам) отправляются на вечный покой в интернаты.
«Некоторых ребят вполне можно социализировать, и если они не получат Нобелевскую премию, то, по крайней мере, смогут обслуживать себя, даже создать семью», - объясняли мне волонтеры-спасатели. Не всем же быть гениями. Только это никому не нужно, дом престарелых хроников, комнаты на десятерых, места общего пользования с отколотым кафелем и бычками сигарет в мусорном ведре - до самой смерти, вот правда жизни.
Права психически больных и «приписанных» к ним в нашей стране определены четко и страшно. Лучше вообще не рождаться, чем стать «душевным» инвалидом, незащищенным никем и ничем, не способным защитить даже себя самого. «Не дай мне Бог сойти с ума...»
Но даже когда находится такой добрый человек, готовый вступиться за психически больного, совсем не факт, что ему позволят сделать это — особенно, если в истории «замазаны» большие деньги.
Почти три года назад, в конце 2011-го, дочь композитора и автора хитов «Карнавальной ночи» - «Пять минут» и «Танечка» - 62-летняя пенсионерка Татьяна Анатольевна Лепина была насильно помещена в подмосковную психиатрическую больницу №15, в Павловском Посаде. Там она, коренная москвичка, живет, лишенная надежды вырваться на свободу…
Ее диагноз, на момент госпитализации, «алкогольная деменция», но, если Лепина не пьет за больничной решеткой, то, как говорят врачи, диагноз можно пересмотреть. Только это никому не нужно.
Никому - кроме ее невольного защитника Сергея Фокина, человека, который — так уж получилось — «влип» в это дело и невольно, из жалости, спровоцировал то, что Лепина оказалась в сумасшедшем доме.
После смерти знаменитых родителей Татьяной Лепиной и ее родным братом Леонидом была продана великолепная квартира в Газетном переулке. Примерная стоимость этого жилья три миллиона долларов.
На руки положенных ей миллионов дочка композитора так и не получила. Из Газетного переулка женщину перевезли в квартирку на Бутырском Валу, где продолжали спаивать. Грязная, оборванная — такой ее нашел юрист Сергей Фокин.
Протрезвев, Лепина даже не помнила, что продала родительскую квартиру. По просьбе матери, когда-то дружившей с композитором и его женой, Сергей Фокин занялся проблемами Татьяны Анатольевны.
Он решил идти от противного — доказать, что в момент совершения сделки купли-продажи Лепина не отдавала отчета своим действиям. И в сентябре 2011 года Татьяна Анатольевна добровольно прошла медицинское обследование в психиатрической больнице, после которого ее признали недееспособной. Отныне ей нужен был опекун.
И 3 ноября 2011 года опекуном Татьяны Анатольевны Лепиной стала… Татьяна Ивановна Лепина, жена брата Татьяны, которая, собственно говоря, и находила покупателей на квартиру в Газетном переулке, а затем перевозила золовку на Бутырский Вал. Сразу после оглашения решения Татьяну Анатольевну Лепину увезли в неизвестном направлении...
«Я считаю, что это преступная вина опеки, ее руководства, - говорит Сергей Фокин. - Не выяснив обстоятельств дела, отдать Татьяну Анатольевну в руки чужим людям,, вероятно, было важно, чтобы продажа квартиры на Газетном осталась в силе».
От иска по признанию недействительной сделки по Газетному опекунша Лепиной немедленно отказалась. И за себя, и за свою опекаемую. Саму же Татьяну Анатольевну, как выяснилось, отправили в павловопосадскую психиатрическую больницу №15, где по воле опекунши она и влачит теперь свои дни.
Я пыталась ей помочь, но вытащить ее оттуда, увы, практически невозможно...
А недавно я узнала, что из депутатов муниципального образования Тверское была создана рабочая группа, которая занимается судьбой Татьяны Лепиной.
Это прецедент — создать рабочую группу по истории одного-единственного маленького и бесправного человека, при том, что сами депутаты Лепину и в глаза не видели, просто прочитали мою статью о ней. «Нами уже собраны и посланы все необходимые документы, в том числе и в правоохранительные органы, — говорит депутат Мария Королева, возглавляющая эту группу — Сделаны запросы в 11 инстанций, в Следственный комитет и психиатрическую больницу, мы будем доказывать, что в отношении этой женщины совершено преступление, в том числе и органами опеки».
«Вы понимаете теперь, что я не смогу никогда ее бросить, я буду вытаскивать ее из сумасшедшего дома, пока хватит моих сил, - как-то сказал мне Сергей Фокин, - Ведь косвенно именно я оказался причастным к тому, что ее признали недееспособной, и упекли в психиатрическую больницу. Я безумно виноват перед Татьяной Анатольевной. И, значит, это теперь и мой крест.
...Мы в ответе за тех, кого пожалели...
Нетерпение сердца
Мир держится на жалости, которая, как раковая опухоль, оплела весь организм, проросла метастазами в наши души. Жалко, жалко, жалко...
Щеночек, под влиянием момента купленный на птичьем рынке за копейки, а затем выброшенный за ненадобностью на помойку — это все жалость, ее незрелые плоды. Жалость от слова «жалить». Нетерпение сердца.
А что потом?
Откуда мы знаем, что наше сердоболие и милосердность не приведут в итоге к необратимым последствиям? Не убьют? Не искалечат?
Вы знаете точно, что есть добро в этом не черно-белом, а в красках, мире, а что — зло?
Я — нет.
...Коля звонил и писал. Я не знала, что ему ответить. И даже адвокат, по моей просьбе впрягшийся невольно и бесплатно в эту тему, теребил с документами и удивлялся моей нерасторопности: «Как ты можешь — ведь человек ждет от тебя помощи! Неужели ты такая жестокая?»
Я устала оправдываться, что журналист — это не профессиональный спасатель, что если я начну спасать всех своих героев, то — в конце-концов, сама потону в их мольбах. «Ну мы же в ответе за тех, кого приручили...» Бесполезно было объяснять, что я никого и не собиралась приручать — просто так вышло.
Я решила найти маму Коли и поговорить с ней, чтобы расставить все точки над «i». В конце-концов она — в отличие от меня — его настоящая мать. И ей должно быть не все равно. Я позвонила и представилась, и услышала в трубке слабый женский голос: «Пожалуйста, не беспокойте меня по поводу Коли. Я не могу больше о нем слышать. Я написала письмо участковому, чтобы меня оградили от его звонков и просьб забрать его домой».
- Но как же так — ведь вы же его мать?! - изумилась я.
- Я не его мать. Мы с мужем усыновили этого мальчика, у нас не было своих детей. Он был такой маленький, ласковый, несчастный. Мы его пожалели, забрали из дома малютки, полюбили. Мы отдали этому малышу всю душу. Мечтали, что вот он вырастет и будет заботиться о нас, - женщина вздохнула. - Муж вскоре умер. Коля остался на моих руках... Понимаете, это ведь не сразу становится понятно, что с ребенком что-то не так. Он играет, хорошо кушает, лезет к тебе на колени.. А потом выясняется, что не все так просто, что этот мальчик — совсем чужой, в нем ничего от вас нет, все, что вы в него вкладываете — впустую. Вы меня понимаете?
- Наверное...
- Ему было уже восемь, когда я увидела, что что-то не так. Коля стал агрессивным, злым, он кидался на меня, и я никак не могла его успокоить. Мы не знали, что с ним делать, но — когда он чуть не убил дедушку, моего папу, набросившись на него с табуреткой, я поняла, что надо идти к врачам, - Галина Ивановна снова замолчала. - Коле поставили диагноз — шизофрения, причем очень опасная форма. Видимо, болезнь перешла к нему от его генетических родителей. Я была вынуждена сдать его в больницу.
- Как разонравившегося щенка? Но мне он не показался таким уж опасным.
- Вы же сами понимаете, что он там на таблетках, на уколах, - женщина в трубке заплакала. - Я давно его не видела. У него осталась наша фамилия, но это совсем чужой для меня человек. Я — инвалид первой группы, эти воспоминания травят мне душу. Я больше не люблю его, я смогла его забыть и забыть то, что он нам сделал. Пожалуйста, не звоните сюда больше, не мучайте меня...
Я набрала Колин номер. Понимала, что могу нанести ему душевную травму, но иначе не получалось: «Это правда, что рассказала твоя мама?» Коля ответил, что правда. «Я был маленький, когда напал на дедушку. Но сейчас я совсем не такой, не слушай никого, врачей не слушай, они еще хуже про меня расскажут, я хочу маму, хочу в семью, хочу домой...» - он кричал, он плакал, он бросал трубку и снова кидал мне безликий смс: «Перезвоните, пожалуйста!»
Я молчала. Я ничего не могла обещать ему больше. Да я ничего, собственно, и не обещала — он сам все это придумал, мою к нему доброту.
Тупик жалости. Грустный финал. Хеппи-энда со спасением не получилось. Уже потом я узнала от врачей, что такие больные как Коля действительно могут при определенных обстоятельствах стать «социально опасными», что вылечить их окончательно невозможно, можно только приглушить приступы, и в этом интернате, далеко от Москвы, как раз и находятся те, кто по разным причинам не могут оставаться в большом городе и от кого навсегда отказались родные. Родные?..
«Не бросай меня, Катя. У меня кроме тебя никого нет. И я хочу, чтобы ты мне верила. Твой Коля».
Прости меня, Коля...
