«Вован, ты чё за базар не отвечаешь? Час уже тебя ждем с пацанами! Что за беспредел голимый?» — «Серега, я ж тебе сказал, что у меня сегодня стрелка на семь забита! Хорош наезжать, в натуре! Устроил тут разборку…»
Скажите, пожалуйста, уважаемые читатели, есть ли в этом диалоге слова, смысл которых вам непонятен? Держу пари, таких слов нет. Между тем добрая половина реплик произнесена на блатном жаргоне, или фене. Тоже, кстати, всем известное слово. А самое интересное, что если еще в начале восьмидесятых такой диалог мог произойти исключительно между уголовниками, то уже в конце девяностых его легко можно было представить себе, например, между бизнесменами, студентами и даже школьниками. Говорят так и сегодня, — вы, конечно же, слышали все вышеприведенные пассажи не раз, а может быть, употребляете их и сами.
Как же оно вышло-то? Почему слова, которым место разве что в ИТК или на воровской сходке, вошли в общий лексикон русского языка? А блатные песни, тюремная лирика? Каким образом они, покинув лагерные бараки, вышли на большую сцену и звучат сегодня по всей стране, назвавшись безобидным «русским шансоном»? Попробуем разобраться…
«Когда звенит тоской острожной глухая песня ямщика», — писал Блок. Интересно. Почему именно острожной? Ответ прост: потому что еще в XIX веке (и начале двадцатого) каторжные песни стали не чем иным, как… классикой хорового пения. Русский шансон — вторичен. В самом начале были «Славное море, священный Байкал», «По диким степям Забайкалья» и «Глухой, неведомой тайгою». Герои всех трех песен, которые исполнялись и исполняются поныне русскими народными хорами — между прочим, самые настоящие преступники, осужденные на каторгу и совершившие с нее удачный побег. Заметим: авторы песен (как и их исполнители, это уже автоматически) не только находятся на стороне преступных элементов, но и несказанно радуются, что им удалось бежать. «Горная стража меня не поймала… Пуля стрелка миновала», — весело распевают на сценах (и распевали при советской власти, что особенно удивительно). Любопытно, что местные жители тоже были на стороне беглых арестантов: «Хлебом кормили крестьянки меня, парни снабжали махоркой». Трудно сказать, почему оно было так… Может быть, потому, что суд на Руси испокон века считался не слишком праведным, что на каторгу часто попадали ни в чем не повинные люди? (Забегая вперед, скажу, что во времена ГУЛАГа эта тенденция не только сохранилась, но и многократно усилилась). Может быть… Но между тем герои песен далеки от раскаяния и явно не собираются завязывать с уголовщиной. Смотрите: «Бродяга к Байкалу подходит, рыбацкую лодку берет». Что значит, простите, «берет»? Это называется «крадет». Но ничего, общие симпатии все равно на стороне антиобщественного элемента!
На самом деле это загадочная тема. Я много раз спрашивал у иностранцев, есть ли у них подобные песни. Немцы, англичане, французы, итальянцы, испанцы не смогли вспомнить ни единой. Замечу кстати, что в каждом европейском языке есть свой блатной жаргон, но им владеют исключительно уголовники. Люди, далекие от криминального мира, не знают ни одного слова из его лексики. Только один немец все же вспомнил такое словечко: деньги у немецкой братвы называются «комарики».
Почему это все так? Почему мы стали исключением уже в XIX веке? А вот тут уже ответить непросто. Может быть, в самом русском менталитете заложены некая разбойная лихость, вечное робингудство и мощная тяга к сомнительной романтике каторг и тюрем? Ладно песни, а почему классики нашей литературы постоянно заигрывали с тюремной темой? «Сижу за решеткой в темнице сырой», — сетовал Пушкин. «Отворите мне темницу!» — взывал Лермонтов. Есенин сообщал: «С бандитами жарю спирт». Высоцкий в этом плане — вообще отдельная тема. Неужели и впрямь существуют ментальные причины? Аргумент зыбкий, но другого что-то не находится.
Дальше — больше. И понятнее, кстати. Началась эпоха сталинских лагерей. Огромное количество людей, не имевших отношения к блатному миру, оказалось среди уголовников и, разумеется, не могло не впитать в себя их язык. Вернувшись домой, инженеры, врачи, ученые, артисты принесли с собой словечки, заимствованные в среде уголовников. Так появились в русском языке слова «зэк», «кодла», «амбал», «фикса», «ксива», «фраер», «легавый», «маза», «шестерка», «пахан», «хана», «кемарить», «шмон», «параша», «падло»… Сколько всего, вряд ли кто-то считал, но, думается, больше сотни.
Переселились из бараков в обычные московские квартиры и новые песни — «Мурка», «Ванинский порт», «Черемуха», «Колыма», «Черный ворон» (который «переехал мою маленькую жизнь») и многие другие.
Следующий мощный вброс блатной лексики в русский язык произошел в девяностые — лихие, бандитские, незабываемые. «Браток», «бригада», «авторитет», «понятия», «крыша», «стрелка», «разборка», «валить», «петушня», «опустить», «ствол», «понты», «косяк», «вставиться»… Тоже трудно сосчитать. Ну и, разумеется, этому вбросу сопутствовала мощная волна песенного блатняка — от группы «Лесоповал» до сотен авторов с псевдонима типа Жора Красноярский и Леха Крест. Сюда же отнесем кучу сериалов про братву, начало которым положила незабвенная «Бригада». Народ, затаив дыхание, с опаской и невольным уважением смотрел — и на улицах, и на экранах — на черные «шестисотые» и вылезавших из них бритых качков в кожанках… На символы новой, незнакомой, богатой и успешной, хотя и страшноватой жизни.
Ко всему этому надо прибавить уникальную особенность русского языка, отлично известную лингвистам. Наш с вами язык словно губка всегда впитывал и поныне впитывает в себя чужие, незнакомые слова. Особенно это касается иностранных заимствований. Общеизвестный факт — ни в одном языке планеты нет такого огромного количества иностранных вкраплений. Навеки поселились у нас сотни тюркизмов, а также английских, немецких и французских слов. Вот и феня прижилась — как родная…
Хорошо все это или плохо — как явление? Феня, вошедшая в язык, песни блатные, распеваемые всем народом без исключения, и академиками в том числе? Блатная романтика, не оставляющая равнодушной очень и очень многих россиян? На мой взгляд, не обязательно давать этому явлению однозначную оценку. Это — наше, с этим мы живем. А вот замечать и анализировать это как минимум интересно. Вы согласны со мной, уважаемые читатели?
